Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

— Оно ваше, — говорит девушка, улыбаясь, чем этот парень тут же пользуется и «к случаю» рассказывает, как он мечтал посмотреть этот фильм и как много хорошего о нем слышал. Девушка и остальная компания тут же дружелюбно ему отвечают и угощают солеными орешками. Затем они спрашивают его, что он будет делать потом — они собираются с друзьями устроить оргию, любит ли он наркотики, и понравилась ли ему какая-нибудь девушка особенно или он предпочел бы заняться сексом со всеми тремя?

После фильма я расстраиваюсь еще больше. Не из-за самой картины, которая сразу опередила «Brazil» в качестве моего официального самого любимого фильма, а из-за всего остального: идет дождь, противно шуршат по мокрой дороге шины машин, а я вышел без зонта; мне почему-то кажется, что уже вечер, хотя еще светло: бледно-серый свет воскресного дня; я живу в Лондоне, и у меня нет работы; и друзей нет; и женщины тоже нет…

Это угнетает больше всего. Все эти потрясающие диалоги, и некому пересказать их, путая слова, не с кем вспомнить самые яркие места типа «мы люди не местные», или когда дядя Монти пытается соблазнить Марвуда, или Дэнни-наркодилер — совсем не смешно, когда ты один. Нужен кто-то другой, кто ответит тебе: «Да, а как тебе то место, где…» — а ты его побьешь своим, еще лучшим куском.

Ясно, что справиться со всем эти можно, только если поскорее одуреть от наркотиков или алкоголя. Но где их добыть? Еще нет и пяти вечера — пабы и магазины, торгующие навынос, откроются только через два с лишним часа. У меня нет знакомого наркоторговца. У меня нет знакомых, которые знают, где найти наркоторговца. А если бы и были, то связываться с ними слишком долго, а мне нужно забыть реальность немедленно.

Переодевшись в сухое и обыскав все уголки карманов, рюкзака и чемодана — не завалялся ли где-нибудь кусочек гашиша, переживший предыдущий раз, когда я попадал в такую ситуацию, — я понимаю, что нужно принимать экстренные меры.

Я приглашу соседа зайти ко мне выпить… Нет, это невозможно. Мне нечего предложить ему сейчас, кроме «Кампари».

Я постучу в его дверь, представлюсь и между прочим выясню, нет ли у него лишнего косячка. И я не собираюсь сейчас размышлять о возможных последствиях такого вопроса, потому что тогда мне не заполучить никакого косяка, а так остается хоть какой-то шанс.

Так и сделаем.

Тук-тук.

Ответа нет. Но внутри слышно тихую музыку.

ТУК-ТУК.

Из приоткрывшейся двери испуганно выглядывает сонный сосед.

— Простите за беспокойство, но я подумал, что нужно познакомиться: я буду жить здесь, в квартире моей двоюродной сестры, несколько месяцев, стало быть, я ваш новый сосед.

— Ну да, хорошо. Привет.

Сзади его о чем-то спрашивает женский голос.

Сосед оборачивается и отвечает:

— Все в порядке, это малый из соседней квартиры. — Он снова поворачивается ко мне: — Во всяком случае, рад познакомиться, — говорит он, собираясь закрыть дверь.

— Еще один вопрос, — спешу я пробормотать, пока голос рассудка не остановил меня.

— Да?

— Наркотики.

— Что?

— Я хотел узнать, нет ли у вас наркотиков.

— Каких наркотиков?

— Тех, что курят. Марихуана. Что-нибудь в этом роде.

— Ты хочешь узнать, нет ли у меня наркотиков, которые я мог бы тебе продать?

— Да, пожалуй. Хотя, возможно, вы мне просто одолжите их.

— Извини, приятель, нет.

— A-а, ну ладно.

Вся эта сцена кажется настолько невероятной, что, вернувшись к себе, я пытаюсь убедить себя в том, что ничего этого не было. Но потом я слышу раскаты хохота из-за соседней двери.

Я даю себе клятву никогда больше не вести себя таким беззастенчивым образом. Но потом вспоминаю, что как раз отсутствие у меня беззастенчивости пару часов назад и привело меня к нынешнему положению, потому что, сядь я рядом с той девушкой, а не за два сиденья от нее, меня бы сейчас здесь не было: скорее всего, я бы вместе с ними принимал участие в оргии с сексом и наркотиками.

Теперь я доведен до отчаяния. Не настолько, чтобы наброситься на «Кампари», но настолько, чтобы проверить слухи, которые ходили в школе: если хочешь прибалдеть, можно покурить тертый мускатный орех или волоконца, которые тянутся вдоль мякоти банана.

Поразительно, но у меня есть то и другое. В ожидании, пока волокна от двух почерневших бананов, догнивавших на холодильнике, подсохнут на плите, я создаю себе соответствующее настроение, достав пластинку «Best of Jimi Hendrix» и прокручивая «All Along the Watchtower» снова и снова, потому что это единственная песня из фильма, которая у меня есть. Потом я выкладываю волоконца вдоль края моих трех листиков, сдабриваю таким же количеством мускатного ореха, как для косяка, и высыпаю туда же содержимое старой сигареты. Et voila.

Получается не так противно, как я опасался. Сладкий и пряный вкус. Ничего удивительного — благодаря мускатному ореху. Мой школьный рецепт догорает после нескольких быстрых глубоких затяжек. Сначала не чувствую ничего, кроме головокружения, вызванного табаком, но постепенно подступают тошнота, потеря ориентации и мучительная головная боль. С головной болью я справляюсь с помощью пары таблеток парацетамола; победить тошноту, которую я объясняю пустым желудком, я стараюсь с помощью остатков несъедобных бананов, извлеченных из мусорного ведра — все равно в таком состоянии я не пойду в магазин за продуктами; а затем я пытаюсь насладиться потерей ориентации, которая кажется многообещающей.

Или я просто выдаю желаемое за действительное?

Думаю, что нет, потому что неожиданно бутылка «Кампари» перестает быть такой непривлекательной, как за полчаса до того. Даже возникает интерес к ней.

Спотыкаясь, я добираюсь до бутылки, открываю крышку и принюхиваюсь к содержимому.

Да. Горько и противно. Совсем как в детстве, когда дедушка, пивший эту штуку, дал мне сделать глоток, и я изумился: «Как ты можешь пить такую гадость?» А он ответил: «К этому привязываешься».

Смотрю на часы на камине. Десять минут седьмого. Еще очень далеко до открытия пабов. Похоже, что выбора нет.

Я бы добавил в вино льда, содовой и лимонного сока, но у меня их нет, а кроме того, не хочется разбавлять эту штуку: нужно выпить ее как можно быстрее, чтобы у вкусовых бугорков не было времени среагировать на этот кошмар.

Буль.

Брр.

Буль буль буль буль.

Брррр.

БУЛЬ.

Уже легче.

БУЛЬ БУЛЬ БУЛЬБУЛЬБУЛЬ БУЛЬ.

Готово.

* * *

Что происходит дальше, не совсем понятно. Я падаю в единственное кресло, радуясь своей сообразительности — не просто сообразительности, но чертовской сообразительности, благодаря которой я одержал победу над темными силами трезвости и сумел действительно… Боже, я совершенно разбит, окоченел, все идет кругом перед глазами, и тут вдруг я чувствую прокисший вкус поднимающейся по горлу и ударяющей в нос блевоты, а в висках начинает жутко стучать. Когда я добираюсь до часов на кухне, отмечая по пути, что ноги плохо слушаются меня, а рубашка вся мокрая и вымазана кусочками пищи, я обнаруживаю, что уже больше одиннадцати часов. Это удар, потому что в паб идти уже поздно, а выпить мне сейчас очень не мешало бы.