Тропами вереска - Марина Суржевская

Но не бывать этому. Никогда!

Пусть я в Омуте хоть вечность проведу, но в свой мир нечисть не выпущу.

И Шайтас в ту ночь лишь рычал бессильно, сменив облик на звериный, но заставить не мог.

…Сегодня травы опять засохли, но на этот раз я их поливать не стала — знала уже, что бесполезно. Каждый день Шайтас придумывал новую забаву, чтобы заставить меня распахнуть ворота. И каждую ночь. Его ласки становились все изощреннее и жаднее, алые глаза наливались кровью, когда он целовал меня. Но я упрямо говорила «нет». И он злился все сильнее от моей непокорности. Шелка были изодраны его когтями, травы засохли, и звезды исчезли с ночного неба.

— Своенравная ведьма! — рычал он, яростно колотя хвостом по постели, нависая надо мной зверем. — Согласись! Стань моей! Шаисса… — и облик его менялся на человеческий, а поцелуи дурманили лаской. — Зачем мучаешь? Разве ты не видишь, что со мной? Стань моей… Мне нужно твое согласие… Лишь одно слово… Все тебе отдам, мир к ногам положу, стань моей…

Но я отворачивалась, и демон вновь менял облик, разносил в щепки дорогое убранство покоев.

Теперь в Омуте всегда была ночь — так Шайтас меня наказывал, и я устала от бесконечной тьмы. Хотелось солнца. И сегодня спать я легла, надеясь, что мне оно привидится хоть во сне.

— Откроешь ворота — и весь мир твой станет… Все земли и моря, деревья и пшеничные колосья, буреломы и чащобы. Города и веси, тракты и реки, гнезда птичьи и норы барсучьи… Все твое, все подвластное… Захочешь — погубишь, пожелаешь — помилуешь… И солнце светить станет лишь для тебя, Шаисса… Яркое, теплое, красное солнце, как ты любишь…

Слова убаюкивали, и я улыбнулась сквозь дрему.

— Не может солнышко для одного человека светить, Шайтас. Оно для всех… — прошептала, не открывая глаз. Не хотела смотреть в его красивое нечеловеческое лицо.

— А для тебя будет.

— Ты не понимаешь, демон, — вздохнула я. — Когда солнце для одного, то и не греет оно вовсе. И смысла в том нет — для одного. Не с кем тепло разделить, не с кем порадоваться. Такое солнце мне нужно.

— Глупая ведьма!

Он снова разозлился, но из рук своих меня не выпустил, оплел, словно змей, прижал крепко.

— Зачем упрямишься, Шаисса? Разве плохо тебе со мной?

Я пожала плечами.

— По-разному.

— Так ведь у вас, людей, так и бывает? По-разному? Чем же ты опять недовольна? Объясни мне, что еще я должен для тебя сделать?!

Я вздохнула. И не объяснить ведь. Да я и не пытаюсь, все равно не поймет.

— Почему противишься? — его шепот обжигает, а руки вновь ласкают, губы трогают нежно. — Я дам тебе наслаждение, которого ты не знала, Шаисса. Только согласись… Стань моей, скажи да… Открой ворота для моих подданных… правь со мной, раздели власть и наслаждение, стань моей…

Парча платья тлеет под его пальцами, расползается на лоскутки. Сколько нарядов он уже загубил, сколько новых создал на утро? Он наряжает меня, словно великую княжну, рядит в пурпурный бархат и золотую поволоку, в прозрачную вуаль укутывает. А потом рвет на мне полотно, рычит и злится. Или как сейчас — снимает медленно, ласкает раздвоенным языком, от горячей влажности которого я вздрагиваю и не могу удержать вздох.

— Стань моей, Шаисса…

Слова — заклятие, соблазняют и дурманят, ласки кружат голову. Трудно устоять перед чарами демона. Не знаю, как я держусь. Но вновь горит на пальце бирюза, и снова рычит Шайтас, потому что я вспоминаю, сбрасываю дурман его заклятий. И отстраняюсь, а он склоняет лицо, заглядывает мне в глаза.

— Напрасно противишься. Все равно по-моему будет, рано или поздно. Я ждать умею, Шаисса.

Я лишь плечами пожала и глаза закрыла. Надеялась, что уйдет, как он обычно делал, разозлится и унесется, оставив меня одну на изодранной постели, но на этот раз демон остался. Так и лежал, обнимая, обжигая своим холодным телом, укутывая нас в крылья и прижимая к себе. И я вдруг услышала, как бьется в его груди сердце… Коротко и быстро, по-птичьи. И от удивления даже глаза открыла.

— Разве у демонов есть сердце?

— Спи, ведьма, — холодные губы коснулись моих волос. — Спи…

Когда проснулась, стены вновь цвели и волновались живыми травами, а над головой светило солнце. Не такое, как в моем мире, и все же обрадовалась я ему так, что вскочила с постели и закружилась по мраморному полу, подпрыгивая от радости. Твари Мрака попрятались в бледные тени — их свет солнца обжигает, и смотрели из углов глазищами, скребли пол когтями недовольно. Но я лишь рассмеялась.

— Видишь, я твои желания исполняю, — тихий голос заставил меня обернуться и нахмуриться. Шайтас сидел в кресле, а ведь мгновение назад ни демона, ни кресла здесь не было. Но к появлениям таким я уже почти привыкла. — Радую тебя подарками, каждую прихоть готов исполнить, а ты упрямишься, ведьма!

— Зачем мне твои подарки, если в ответ ты желаешь погубить мой мир? — воскликнула я.

— Зачем нужен такой мир? — обозлился демон. — И зачем его спасать, сама посмотри!

Он выплеснул на пол красное вино из кубка, и оно растеклось лужей. Пошло рябью, а потом… я увидела город Цареград, словно летела над ним птицей. С высокими расписными теремами и широкими улицами. Людей увидела в богатых нарядах, сани, ярмарку, гуляние… А потом жидкость дрогнула, показывая, как идут люди друг на друга, с топорами и вилами, как убивают, колют и режут, как кричат, и глаза их горят от злобы. Страшная то была картина, дикая. Словно вновь я увидела пир нечисти, оскаленные так же пасти и звериные глаза, проглядывающие сквозь лица людей.

— Смотри, каков твой мир, ведьма, — демон уже стоял за спиной, шептал на ухо ласково. — Чем люди лучше зверей преисподни? Их мысли злы и нечестивы, они сами нас зовут. Открой ворота, и мы с тобой будем править вдвоем, и будет наша власть справедлива.

— Не верю, Шайтас! — я вырвалась из его рук. — Ты людей в рабов превратишь, кого твои подданные не сожрут, тех в прислужники отправят! Не бывать этому!

— Так люди и рады прислуживать, Шаисса, тебе ли не знать? — его голос слаще меда и так же тягуч. — За кого ты борешься? Слабые они, им пригляд нужен и указ, вот мы и расскажем, поможем, направим!

— Воли лишим и свободы!

— А зачем им воля? — Шайтас тронул раздвоенным языком мою щеку, провел, играя. — По доброй воле они лишь глупости творят. Зачем им свобода? Она им в тягость, не знают люди, что с ней делать! И от дурости и незнания ударяются в лиходейство да разгул. Зачем им это? А по указке жить люди лишь счастливы, все тогда им понятно делается, и ни за что не в ответе. Людям так проще, они лишь рады будут!

— Вранье твои слова, — я вновь отстранилась. — Не старайся, не поверю я им! Ничего ты, демон, в людях не понимаешь!

— А может, это ты не понимаешь, ведьма? — усмехнулся Шайтас. — Уж сколько ты от людей зла видела, а все веришь им, все защищаешь! Сколько жизней спасла, скольким помогла, и что? Наградили тебя? Сказали слова сердечные и ласковые? Нет. Откупались людишки медяками, да и в те наузы норовили сунуть, чтобы свои беды тебе, дурной ведьме, отдать. Ты им помощь, а они тебе проклятие в спину и мешочек с горестями. Ты им — добро, а они тебе — вилы в бок! Вот и вся благодарность! Мои псы и то честнее, чем твои людишки!

— Думай, как хочешь, — я склонила голову. — Да только до смерти защищать их буду. Не понять тебе…

— Или, может, Ильмир твой за доброту поблагодарил? — продолжал нашептывать Шайтасс. И говорил спокойно, да только в глубине глаз уже тлел яростный огонь. Злился демон. — Оценил твое сердце отзывчивое? Понял душу чистую? Нет, лишь наружность увидел и клинком холодным отблагодарил! Вот его любовь, ведьма! А ты все на колечко смотришь, все верность хранишь тому, кто забыл тебя давно!

— Замолчи! Я тебе не верю! — Я закрыла уши, не желая слушать. — На то мы и люди, все ошибаемся. Ильмир ошибку совершил, да осознал и раскаялся. В этом и суть, демон. Чтобы понять и исправить! Людям жизнь на то и дана! А ты, Шайтас, лишь в своей правоте уверен, все извратишь и перевернешь, правду и ложь смешаешь так, что и не отличить одно от другого! И не трать слова, я ворота не открою. А подарки твои… Мне не нужны. Все равно я здесь в плену, и золотые украшения меня не радуют.

— В плену, говоришь? — алые глаза налились морозной тьмой. — Так ты про мой плен еще ничего не знаешь, ведьма.

Солнце исчезло, скрытое тяжелыми черными тучами, и мои покои в один миг сменились каменным подземельем — сырым и гнилым. У склизких стен на ржавых цепях висели полуистлевшие тела, и не понять — живые еще или уже сгнившие! Шайтас взмахнул рукой, и оковы, словно змеи, взвились в воздух, обвили мое тело, приковали к камню.

— Вот так выглядит мой плен, Шаисса! — рыкнул демон. — Хочешь тут остаться, или на шелках лучше было? Отвечай!

Я молчала, сжав зубы. Не хотела показывать демону ни страха, ни сожаления. Он тряхнул рогатой головой.