Позолоченное великолепие - Розалинда Лейкер

— Четыре часа и все спокойно!

В половине пятого он убрал с верстака все, чтобы никто не догадалось, что ночью за ним работали, снова запер висячие замки, забрал свою сумку с пустой бутылью, перелез через ограду, оставив двенадцатое старинное кресло в упаковочном навесе, где раньше их было одиннадцать.

Не успел рабочий день еще по-настоящему начаться, как возникла суматоха. Через окно у верстака Томас видел, как послали за мастером, который тут же явился бегом. Томас улыбнулся и продолжил заниматься прикреплением ходовых роликов к выдвижному ящику.

В течение утра он услышал, как объясняли появление двенадцатого кресла. Мастер подумал, что в суматохе они неверно посчитали кресла и двенадцать штук уже стояли под навесом, когда сюда принесли случайно попавшееся под руку кресло, которое и раздробил обвалившийся штабель. Но эту версию стали оспаривать, когда нашлись щепки от настоящего кресла, еще не сгоревшие в фанеровочной мастерской. Тайна осталась неразгаданной, но всем стало легче оттого, что целый и невредимый набор кресел можно вернуть владельцу. Томас подождал до середины дня, затем отправился в контору и объяснил работодателю, как все произошло.

— Мне трудно поверить этому! — Сидевший за столом Вуд вскочил со стула и быстрыми шагам направился к упаковочному навесу. Он велел всем удалиться и закрыл дверь. Они остались наедине. — Давай! Покажи мне, как ты это сделал!

Томас подошел к ряду кресел, которые, к счастью, стояли в том же порядке, в каком он их оставил. Иначе ему было бы трудно опознать свое творение, ибо оно никак не отличалось от других кресел.

— Я взял ножку с этого кресла, — ответил он, постучав по первому креслу, и перешел к следующему. — Затем я отсюда взял верхнюю поперечину и еще одну ножку от соседнего кресла. Боковой брусок я взял с четвертого кресла, поперечины для сидения и скрепы — с пятого. — Он прошелся вдоль ряда, объясняя, как позаимствовал важную часть с каждого кресла и заменил ее тем, что сам смастерил. Ему удалось воссоздать двенадцатое кресло из коллекции составных частей, затем он сплел сидение из раздробленного тростника. Эту технику он усвоил за годы ученичества.

Вуд тщательно осмотрел каждое кресло. Хотя мастеру объяснили, как были осуществлены замены, он не мог отличить старую деталь от новой, пока Томас не показал ее. За все годы работы краснодеревщиком он ни разу не видел, чтобы ремесленник проделывал что-то подобное, тем более что новичок еще не набрался многолетнего опыта. Внимательно осмотрев двенадцатое кресло, мастер сел, словно пытаясь отдышаться, и знаком велел Томасу сесть напротив него.

— Не стану скрывать, ты здорово справился с этим, — строго сказал он. — Ты избавил меня от необходимости выплачивать значительную компенсацию, не говоря уже о том, что я мог потерять ценного клиента. С каждым из этих кресел ты сделал то, что в обычных условиях предприняли бы во время реставрационных работ, тем не менее, я предпочел бы, чтобы все это осталось между нами. — Большим и указательным пальцами он задумчиво потер подбородок. — Недавно ты просил меня о переводе в главное здание. Мне кажется, что там для тебя удастся найти место. Возвращайся к верстаку и заканчивай то, чем ты занимался. Завтра предстоит изготовить ломберный стол из клена. Я дам тебе возможность выполнить этот заказ.

Ломберный стол оказался поворотным пунктом. Заказчик был так доволен столом, что вернулся и заказал похожий стол для игр. Томас изготовил его с инкрустированной шахматной доской из контрастных видов древесины и специальным ящиком, который выдвигался и вставлялся в верхнюю часть стола для игры. Он и в будущем будет придавать древесине формы, преследуя как практические, так и эстетические цели.

За этим последовали более тонкие работы. Томас оказался в своей стихии. Его зарплата взлетела вверх, а за каждый хороший заказ он получал небольшую премию. Томас урезал расходы по части спиртного и других сомнительных удовольствий, покинул зловонную улицу мясников и нашел себе лучшее жилище, посвятил свободное время вычерчиванию своих замыслов, причем одной из больших статей расходов стало приобретение бумаги. Он редко виделся со своими прежними приятелями, но не потому, что, изменив свои взгляды, стал скучным партнером, а потому, что такова доля молодых холостяков, которые по очереди стали жертвами любви и спешно женились. Томас решил не попасться в брачные сети или дать любви увлечь себя до тех пор, пока сам не утвердится как предприниматель. Он уже смотрел дальше Йорка и ждал дня, когда сможет отправиться в Лондон, который давно стал средоточием мебельного ремесла и сейчас оказался под влиянием новых веяний из Франции — стиль барокко обрел более легкие и изящные интерпретации, которым благоволил Уильям Кент[5] и его последователи.

Однажды, когда Томас был у кафедрального собора, ему показалось, будто в магазин шляп вошла Изабелла, но он обознался. Когда женщина повернула голову, оказалось, что она совсем не похожа на ту девушку, которой он был очарован. Томас уже узнал, что Изабелла вышла замуж за Натаниела Тренча, поскольку поддерживал связь с людьми, с которыми жил, будучи учеником. Они охотно делились с ним последними новостями. Томас услышал о том, что свадьба скоро состоится, когда пришел проститься с теми, кто жил в самом низу. Сначала подумал, что они ошиблись, назвав Изабеллу Вудли, но когда он переспросил, эту весть ему подтвердили. Томас лишь заключил, что обстоятельства заставили Изабеллу занять место сестры. Такой поворот событий вывел его из состояния покоя, а обман зрения, когда он на улице Йорка принял другую женщину за Изабеллу, воскресил в памяти жгучие воспоминания. Но Томас снова забыл об этом случае, стоило ему только войти в мастерские Вуда и заняться чайным столиком, который он делал из тюльпанного дерева. Это был весьма элегантный предмет мебели, хорошо сочетавшийся с изящным фарфором, который будет стоять на нем.

Изабелла была в Йорке в тот день. По чистому совпадению она заходила в магазин шляп незадолго до того, как Томас прошел мимо него, но она примеряла новую шляпу и не заметила его. Натаниел никогда не был прижимист, если обстоятельства требовали раскошеливаться, и считал, что она всегда должна быть хорошо одета, как и полагается жене кандидата в члены парламента. Изабелла знала, что он доволен тем, что она не тратит деньги без необходимости, выбирает покупки с умом. Теперь, когда Изабелла сама могла выбирать себе одежду, не оглядываясь на придирки матери, у нее появился вкус к моде, и все смотрели ей вслед каждый раз, когда она проходила мимо. Она знала, что самолюбие Натаниела ликует от сознания, что на нее обращают внимание не только женщины, а также мужчины, дававшие ясно понять, что завидуют тому, что его жена столь привлекательна. Он не раз повторял, что благодарен судьбе за то, что ему на шею не навязали ее сестру. В его устах это звучало почти как комплимент.