Детский сад Монтессори (сборник) - Юлия Фаусек

Подобные слова мы находим у Монтессори в ее статье «Воображение», во втором томе ее сочинений. «Творческое воображение в науке базируется на истине», «Артистическое воображение тоже базируется на истине», – говорит она. «Никто не может сказать, что человек творит артистические произведения из ничего. То, что называется творением, есть в действительности композиция; построение, сделанное на основании первоначального материала в мозгу, который необходимо собрать чувствами из окружающего… Мы не можем «вообразить» вещи, которые не попали реально в наши чувства: не хватило бы также языка для выражения фактов, которые выходят за пределы реальности. Воображение имеет только чувственную базу, а потому сенсорное воспитание, приготовляющее к точному восприятию всех подробностей, различающих качества вещей, основывается на «наблюдениях» предметов и явлений, какие схватываются нашими чувствами, что помогает собирать из внешнего мира материал для воображения. Творение, созданное воображением, не имеет только смутную чувственную базу; оно не есть блуждание безудержной фантазии в свете, цветах, формах и звуках, но представляет построение, целиком связанное с реальностью, и чем больше оно следует формам созданий внешнего мира, тем выше достоинство его внутреннего творения. Даже представляя мир нереальный, сверхчеловеческий, воображение должно держаться в границах реальности. Человек творит, но по подобию божественных творений, в которые он погружен материально и духовно».

Нельзя, конечно, учить маленьких детей рисованию, т. е. давать им настоящих уроков, но нельзя также и предоставить их чистому листу бумаги, карандашам и краскам в ожидании получить от них «свободное творчество». Монтессори не учит их рисованию прямым путем, но воспитывает механизм, давая им технику и средства к умению точного видения, оставляя их в то же время свободными к воспроизведению реальности: она не требует от них того «творчества», о котором так хлопочут воспитатели, и не поощряет его выспрашиванием и толкованием к «иллюстративному» рисованию на всевозможные фантастические темы, не боясь ни на одну минуту, что подобный образ действия не разовьет у детей воображения и убьет творчество. Способность, как мы уже говорили, есть свойство индивидуальное, и способный творить будет творить, когда придет его время, с гораздо большим успехом, с косвенной подготовкой Монтессори, чем без нее. «Нужно дать глаз, который видит, руку, которая слушается, душу, которая мыслит, чтобы дать рисунок, и этому должна способствовать вся жизнь», – говорит Монтессори.

Если мы обратимся к элементам, которыми владеют наши дети (прошедшие детский сад Монтессори) по отношению к рисованию, то они оказываются наблюдателями реальности, умеющими в этой реальности воспринимать цвета и формы.

В начале апреля 1918 года я шла из школы с другой восьмилетней девочкой, Асей, пробывшей у нас в детском саду два с половиной года. Идя по тротуару, она разглядывала и называла восьмиугольники и квадраты на изразцовом тротуаре, шестиугольники на мостовой, обвела рукой отверстие водосточной трубы и сказала: «Эллипс». Заметила, что стекла на фонаре имеют форму трапеции, и стала искать глазами еще трапеции в окружающем, нашедши их, к великому своему удовольствию, на крышах; она осматривалась вокруг, идя по улице, и с удивлением, что преобладающая форма предметов – прямоугольники; она отыскивала треугольники, круги; перед орнаментами на домах и решетках мы останавливались, и девочка определяла формы, их составляющие. Про один, состоявший из эллипса, вписанного в ромб, она сказала: «Этот я могу нарисовать (что она и сделала через несколько дней в школе)». Идя по набережной, девочка смотрела на Неву, и сказала: «Какая она темная, темно-темно-синяя, нет, серо-синяя, почти черная»; переведя глаза на небо, она заметила, что выше оно темнее, а ниже все светлее и светлее (голубое: день был ясный). За решеткой одного дома на Петроградской стороне расцвели крокусы. Мы долго любовались ими. «Желтые, светло-лиловые, белые», – говорила девочка, – «а листья зеленые». Я спросила ее, может ли она нарисовать крокус. Она посмотрела на цветы и сказала: «Постойте, я сейчас подумаю», – отыскала глазами один желтый крокус, росший в стороне в одиночестве, и, сказав: «Вот я на него посмотрю хорошенько», – стояла некоторое время молча, внимательно его разглядывая. Изо всей массы однообразных предметов она выделила один, и по лицу ее было видно, что она мысленно его рисует. «Знаю», – сказала она уверенно, и мы пошли дальше. Скоро мы простились. На другой день у девочки появился правильно нарисованный и правильно раскрашенный желтый крокус. А затем несколько дней подряд она рисовала и желтые, и лиловые крокусы, точно и тонко их раскрашивая. Эта девочка обладала несомненными способностями к рисованию, и такое восприятие форм и цветов, а также техника руки нисколько не мешала развитию «воображения» девочки: она не только воспроизводила точно реальность, но очень интересно составляла свои собственные композиции.

«То, что дает значительную помощь рисованию – это занятия естественными науками», – говорит Монтессори. Это замечание относится, конечно, к детям уже школьного возраста, начиная от шести лет, и я замечала также это в прежние годы в моих занятиях с детьми-школьниками, но уже и дети детского сада Монтессори стремятся к воспроизведению предметов природы по-своему. Некоторые из них начинают с того, что зарисовывают предметы дидактического материала, рисуя цилиндрики, кубы, призмы, цветные таблички и прочее, потом рисуют листья, цветы, плоды, раковины, – все то, что находится в данное время в детском саду. Каждый прибегает к тому способу, который ему легче: один обрисовывает предмет, получая таким образом его контуры, другой стремится рисовать его от руки, держа его перед собой, ощупывая и рукой помогая глазу. Подобное рисование является как бы желанием закрепить получаемое впечатление и дать отчет о приобретенном знании. Одного пассивного восприятия глазом далеко не достаточно для маленького ребенка. Он «смотрит», но не «видит». Чтобы «увидеть», надо поучиться «видеть», и ребенок делает это не только глазами, но и руками. Он накладывает на бумагу листок или разрезанный плод и обводит его карандашом, т. е. производит ту тонкую работу ощупывания при помощи кончика карандаша, о которой мы говорили выше. Обводя контур, он не упускает ни одной детали, ни одного изгиба линии, и форма запечатлевается у него правильно и прочно. Он присматривается к окраске предмета и стремится в точности воспроизвести ее. В этом отношении очень интересно наблюдать детей, пробывших в детском саду Монтессори некоторое время, и детей, пришедших в него вновь, особенно детей постарше – шести, семи лет. Часто это бывают способные дети, рисующие много, «творящие», к великой радости взрослых, но как отстают они от своих опытных товарищей в смысле навыков. В то время, как эти последние углубляются в работу, терпеливо стараясь достигнуть реальности, первые рисуют как попало, раскрашивая свои рисунки так, как подсказывает им их «беззаботная фантазия», мгновенный импульс, а не углубленное созерцание. Дети Монтессори поступают, как истинные ученые и художники; вновь пришедшие – как дилетанты. Полученные результаты влекут первых к дальнейшей постоянной деятельности, требуя от них той ответственности к работе и давая ту радость, о которых говорит Петров-Водкин, вторые начинают и бросают, разочарованные тем несовершенством и бессмыслицей, о которых говорит Дьюи.

«Чудесно видеть», – говорит Монтессори, – «как глаз наших детей умеет оценивать малейшие оттенки в раскраске предметов и передавать их с удивительной точностью. Однажды я попробовала показать детям, как делается анализ цветка; для этой цели я принесла в школу все необходимое: иголки, пинцеты, часовые стеклышки и прочее, так – как делают это на практических занятиях в университете. Моей целью было только испытать, доступна ли анатомия цветка и их препараты, которые приготовляют студенты университета, нашим детям. Когда я работала в ботаническом кабинете университета, мне казалось, что приготовление материала для изучения цветов можно предложить детям. Все студенты знают, как трудно препарировать иглами какой-нибудь стебель, волосок, эпителии; и как рука, привыкшая из года в год только писать, очень быстро утомляется от такой работы. Но, видя сколько ловкости в маленьких руках наших детей, я захотела сделать пробу, дав им полностью научные инструменты, чтобы установить, что и детский мозг находится в соответствии с ловкостью руки, и работа мысли и работа рук, прилагаемые к такому занятию, превосходят таковые у студентов девятнадцати лет.

Я не была обманута: дети проследили с необыкновенной точностью и живейшим интересом бутоны цветка, научившись тотчас же орудовать инструментами. Но каково было мое удивление, когда я увидела, что они не выбросили с презрением все расчлененные части цветка, как делали мы, когда были студентами, но собрали и разложили в красивом порядке и полноте все части цветка на листке белой бумаги. Внимание их к изучаемому предмету проявилось удивительно: все дети с большой радостью принялись их рисовать; точные и внимательные, неутомимые и терпеливые, как и при других работах, они стали разводить и составлять краски; и, работая до последней минуты школьного дня, получили акварели, на которых черешок и пластинка листка были зеленые, лепестки фиолетовые, тычинки желтые и пестик, хотя и высохший, был выкрашен в свой живой светло-зеленый цвет.