Бангкокская татуировка - Джон Бердетт

Как всегда, шеф играючи продемонстрировал стратегический талант, превосходство ума и энциклопедическое понимание человеческих слабостей во всех их обличьях.

— Старший, по фамилии Хадсон, именно то, что вы описали, — признал я.

— Среднего возраста, полон разочарования, страстно желает повышения, до смерти устал от рутины мелких шпионских делишек, недоумевает, какого черта его занесло в третий мир, хотя на этом этапе карьеры он рассчитывал сидеть за большим красивым столом в Вашингтоне, и морально износился?

— Да. — В данный момент я счел неуместным упоминать о неземном происхождении Хадсона.

— А другой?

— Типичный социально незрелый фаранг мужского пола с большими замашками, но то и дело попадающий в слоновьи ямы. — Не имело смысла распинаться о предыдущих воплощениях бедолаги; трудно себе представить, насколько прозаичными могут быть наши прошлые жизни. Подобно многим из таких, как мы, особей, Брайт более тысячи лет влачил существование стадного млекопитающего и с честью погибал во всех известных в истории сражениях. Его душу не посещало сомнение вплоть до того момента, когда он, лишившись рук и ног и умирая в Дананге,[43] не задал себе немыслимый ранее вопрос: «А меня не обманули?»

— М-м-м… — просветлел Викорн. — Главная слабость Запада заключается в том, что ему нечем вдохновить людей верность, кроме богатства. Но что есть богатство? Еще одна стиральная машина, автомобиль больше прежнего, дом красивее того, что был раньше? Запад — не что иное, как гигантский супермаркет. Но разве найдутся люди, готовые умереть за супермаркет? — Полковник вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. — Все дело в том, чтобы проявлять осмотрительность. — Он повторил свой непристойный жест, будто ловил рыбу, и улыбнулся.

Я справился о Леке и выяснил, что он сказался на два дня больным. Никто не знал, где парень находится. Я позвонил Фатиме, но и она понятия не имела, где может находиться наш перерожденец.

— Не пора ли нам встревожиться? — спросил я.

— Голубчик, — ответила она, — его час настал. Мне пришлось выкинуть птенца из уютного гнездышка. Полетит он или нет? Тут не существует никаких правил. Если выживет, то вернется. Теперь ему без меня не обойтись.

— Ты даже не удосужилась выяснить, куда он подевался?

— Не будь ребенком, дорогуша.

Ночью Чанья вновь явилась мне во сне. Искусственное озеро из тех, что есть только в Раджастане:[44] абсолютно правильный прямоугольник и в центре — плавающий на белом плоту храм. На берегу шеренга несчастных юношей. Пилигримов перевозят на остров для беседы с буддийским монахом. Когда подошла моя очередь, я обнаружил, что не могу смотреть святому в глаза. Моя рука сжала фотографию Чаньи, и я в поту проснулся.

Сон меня потряс. Я понял, что не отдавал себе отчета, как сильно ее хочу. Теперь предстоит пройти через муку, которая кажется забавной, но лишь тогда, когда касается других. Терпеть насмешки Викорна — одно дело, но совершенно иное — сознавать, что соперник тебя опередил. Но я все же потянул пару часов, прежде чем открыл мобильник и, пробежавшись по списку имен, дошел до буквы «Ч».

— Это ты, Сончай? — Чанья произнесла слова тем сладостным тоном, от которого ее хотелось убить, когда она разговаривала так с другими.

— Хотел узнать, как поживаешь.

— Неужели? Ты прочитал мой дневник?

— Да, — ответил я хриплым шепотом.

— Полагаю, ничего интересного. Просто решила, что тебе лучше узнать, что к чему, на случай если…

— Конечно. Я все понимаю. Но осталась еще пара вещей — мы могли бы встретиться?

— Пара вещей? Например?

— Не хочу говорить по телефону.

— Считаешь, нас могут подслушивать? Неужели все зашло так далеко?

— Как знать, не исключено.

— Что ты предлагаешь?

— Может, мы могли бы перекусить?

ГЛАВА 28

Не жди, фаранг, я не собираюсь тебе рассказывать, что произошло за ужином. Признаюсь только в одном: я вел себя как жалкий, неуклюжий, комплексующий придурок (недаром во всех основных космологиях любовь — женщина и превращает мужчин в шутов). Зато копченый окунь оказался превосходным, австралийское белое вино — выше всяких похвал, а обычный легкий поцелуй на прощание в губы — лучше того и другого. Даже если раньше Чанья и не подозревала, что я потерял рассудок, то сейчас в этом нисколько не сомневается. С твоего позволения, на этом остановлюсь. Я посчитал проявлением космической милости, что она теперь не работает. И, разумеется, ни словом не обмолвился о своем сне.

Было около десяти вечера, когда я вернулся в «Клуб пожилых мужчин», где заправляла мать. Ее самой нигде не было видно, но многие клиенты морщили от отвращения носы.

Я пошел на запах и обнаружил Нонг в закрытой части двора. Увидев меня, она быстро спрятала руки за спину, но было поздно.

— Надо же, я считал, что ты на диете.

— Так и есть. Моя диета включает фрукты.

— Но мне кажется, не всякие. Скажем, цитрусовые или нечто в этом роде. Ты только несколько дней назад ела яблоки.

— Фрукт — он и есть фрукт. Какая разница?

Решил проявить хитрость и приблизился к матери с радостной улыбкой на лице. Нонг, конечно, что-то заподозрила, но тем не менее ответила поцелуем, когда я по-сыновьи любяще чмокнул ее в щеку. И не успела перехватить мою левую руку — я вырвал у нее пахучий желтый ком.

— Вор!

Я с наслаждением жевал. Ах этот дуриан[45] — фаранг, тебе не понять его меланхолической гнилостности, всепроникающей чувственной тягучести, обнаженной, бесстыдной, грубой, первозданной остроты, его победоносного болезненного очарования. Нет, для этого надо прожить здесь полжизни.

— Это самый калорийный в мире фрукт. Какую бы диету тебе ни прописал твой фаранг, он и понятия не имеет, что такое дуриан.

— Пришло электронное сообщение, — с оттенком облегчения проговорила Нонг. — Он задерживается по крайней мере на неделю. Из-за судебного процесса должен оставаться в Штатах.

Да простит меня Будда! Супермен совершенно выпал из моей памяти. Я бросился к компьютеру и открыл электронную почту.

Мои дорогие Нонг и Сончай. Чрезвычайно жаль, но я вынужден задержаться. Только что мне пришло извещение из апелляционного суда — в течение следующих нескольких дней будет заслушано одно из трех моих самых важных дел. Я представляю крупнейшего клиента нашей фирмы и никак не могу отлучиться. Приеду, как только все кончится. Уверяю, это будет довольно скоро. Чемодан не распаковываю и, как только процесс завершится, прямо из конторы брошусь в аэропорт. Сгораю от нетерпения увидеть вас обоих. Господи, Нонг, Господи! Сончай, я тебя тоже люблю, хоть мы никогда не встречались.

Я еще размышлял над его письмом (почему он говорит, что любит меня, но при этом добавляет «тоже»), когда все замерли, потому что в бар вошли два незнакомца.

Хотя незнакомцы — сказано сильно. Ведь американское общество состоит из племен, согласны? Появление этих двоих возымело на наших старикашек в баре такое же действие, будто пара шайеннов вышла из чащи на прогалину и наткнулась на компанию пирующих кроу.[46] Хадсон и Брайт и наши клиенты одновременно насторожились. Хадсон мрачно отвернулся от морщинистых хиппи и посмотрел мне в глаза.

— Привет, детектив! Помните нас? — Он произносил слова, почти не шевеля губами, все такой же — сухопарый, суровый, начеку.

— Сонгай-Колок. В тот раз вы были бизнесменами.

— А вы — лицом, постоянно проживающим в США с «зеленой картой». Но давайте перейдем к делу. Догадываетесь, почему мы пришли?

Не говоря ни слова, я провел их в глубину бара. Хадсон при этом морщил нос, а Брайт откровенно фыркал (мол, если и существует особая вонь третьего мира, то вот она, понюхайте).

— Мама, это два агента ЦРУ, с которыми я познакомился в Сонгай-Колоке, где они притворялись бизнесменами телекоммуникационной индустрии, — объяснил я по-тайски.

Не помню, фаранг, упоминал я или нет, однако в нашем примитивном обществе все еще не забыли, как вести себя учтиво. Мое представление Нонг восприняла как сигнал, что эти два человека занимают в пирамиде место выше, чем она. Мать встала и церемонно поклонилась гостям. Хадсон, наверное, пожалел, что на нем нет шляпы — приподнять в соответствии с кодексом джентльмена. А Брайт стал лихорадочно соображать, как поклониться по-тайски, но оставил свою затею.

— Хочешь сказать, они лгали? — переспросила Нонг, по-прежнему вежливо улыбаясь.

— Ложь — их профессия. Они — шпионы.

— Как отвратительно! — Учтивый кивок Хадсону. — Шпионы понимают по-тайски?

— Ни слова.

Вся сияя, она ответила на приветствие Брайта.

— Полковник в курсе? Нам не следует вышвырнуть их вон?