Бубновый валет - Фридрих Незнанский

— Так и быть, — откликнулся Матвей, — я схожу.

На него воззрились с недоумением. Матвей считался негласным лидером, атаманом в их маленькой банде. Чтобы он, как бобик, Олегу Земскому за белилами побежал?

На самом деле Матвею еще со вчерашнего дня приспичило прогуляться на свежем воздухе, и даже трудности подъема его не пугали.

Выбраться из подземелья можно было двумя путями. Традиционная дорога, на которую рассчитывали строители партийного убежища, была снабжена двухъярусной системой лифтов. Первый лифт выводил на промежуточную площадку, второй — на поверхность. Бомжи, как обычно, открыли особый русский путь, пользуясь незаделанным ходом, через который доставляли материалы строители. Бомжовый путь выводил в канализацию и был полон неожиданностей. Вдобавок эти вертикальные шахты, приводящие к канализационным люкам… Чтобы спускаться и подниматься по ним, требовалось обладать сноровкой спелеолога, к тому же можно было здорово перепачкаться. Поэтому Матвей предпочел лифты. По площадке второго яруса разлилась зловонная, химическая, судя по запаху, лужа. От охранников давно требовали ее осушить, но они почему-то не спешили заняться этим увлекательным делом. «Завтра, завтра…» Вот если художники объявят забастовку, мигом прекратят тянуть!

На выходе новенький охранник тщательно осмотрел высокого мужчину с рыжей разбойничьей бородой.

— Местные мы, местные, — глумливо-тоненьким голоском пропел Матвей, и охранник равнодушно отвернулся:

— Проходите, пожалуйста.

Чтобы добраться до настоящих Раменок, предстояло пересечь поле. Мокрой осенью, оледенелой зимой и ранней грязной весной это превращалось в испытание, но сейчас, в краткий сухой сезон лета, шагать по душистому разнотравью было сплошным удовольствием. Матвей размашисто шел, и лето оседало на его брюках легкими паутинками, семенами и пыльцой. На секунду пришла мысль не возвращаться в бункер. Залечь тут с мольбертом посреди поля и писать растения, которые колышутся перед глазами, пока не кончится лето. А зимой, пожалуй, можно и в Раменках-2 деньги зарабатывать. Зима в России длинная.

Матвей Пикаев был талантливым художником. Что заставило его отказаться от написания собственных полотен ради копирования чужих?

Матвей происходил из небогатой семьи. Мать, рыхлая женщина, в глазах которой вечно щелкал калькулятор, подсчитывающий копейки, подрастающие сестренки, все вместе в двухкомнатной квартире… А тут еще он со своими подрамниками, мольбертами и холстами, отказаться от которых было для него равнозначно смерти. Пикаевский талант признавали везде. На втором курсе преподаватели настаивали, чтобы он подал заявку на престижный конкурс. Матвей так и поступил: конкурс сулил большую премию. Питаясь одними макаронами, он гадал, какова будет сумма денежного вознаграждения, какую ее часть он отдаст семье, а какую потратит на себя… Конкурс он выиграл. Но денежная часть оказалась настолько мала, что делить ее не представлялось возможным. А основная часть награды представляла собой пышно оформленный диплом и книгу «Западноевропейский рисунок в собрании Эрмитажа». Книгу Матвей в ярости зашвырнул на антресоли, диплом разорвал и спустил в мусоропровод. Напрасно так поступил, суеверно думал он потом: словно спустил в мусоропровод свою удачу. Больше Матвей конкурсов не выигрывал. Ни одна галерея не принимала его работы. Его все еще признавали талантливым, но…

«Послушайте, молодой человек, — говорили ему, — вы же на самом деле молоды. Почему бы вам не почувствовать себя ближе к веяниям современности? Вы завязли в первой половине двадцатого века. Посмотрите на свои картины: это Шагал, это Пикассо, это кто угодно, только не наш современник. Присмотритесь к тому, что делает, скажем, Никас Сафронов…»

А Матвея тошнило от современной гладкописи! Он экспериментировал с цветом, с линией, отталкиваясь от того, что делали авангардисты. Если отсутствие коммерческого духа означает отсутствие современности, то он готов признать себя несовременным. Вот только никаких денег несовременность не приносит. Он избегает встречаться взглядом с матерью, которая при взрослом сыне продолжает быть основной добытчицей. Он устал так жить, он хочет заработать! Но как?

Ответ родился с железной логикой, сам собой. «Если мои картины напоминают Шагала и Пикассо, я дам вам Шагала и Пикассо. Они-то уж как-никак стоят больше моих аутентичных. Они, пожалуй, попадут в музей, правда, на табличке будет значиться чужое имя. А когда это произойдет, я громко объявлю: так это же никакой не Шагал, а я, Матвей Пикаев!»

Такими возвышенными соображениями руководствовался Матвей Пикаев, становясь на скользкий путь фальсификатора.

В качестве первого объекта он избрал Лентулова — мастера, который труден даже для копирования, а не только для подделки. Собственно, Матвею предстояло создать не копию известной картины (шансы продать ее приближались к нулю), а картину от имени Лентулова. Картину, которой Лентулов не писал, но мог бы написать. Для этого ему пришлось тщательно проработать особенности стиля и эпохи. Руководствуясь воспоминаниями современников и данными монографий, Пикаев уяснил себе, какие краски использовал Лентулов, какие кисти предпочитал. В течение долгих пяти месяцев Матвей перевоплощался в Лентулова, окружил себя его репродукциями, постоянно посещал музеи, где выставлялись его картины, завидуя студентам, которые имеют право на глазах у всех копировать его полотна. Он не мог себе этого позволить: а вдруг его потом опознает старушка смотрительница? Ловя себя на таких мыслях, Пикаев отдавал себе отчет, что это не просто мистификация, не просто причуда художника: он совершает преступление. Особенно ярко он чувствовал себя преступником, когда копировал подпись, опираясь опять-таки на монографии. Лентуловским автографом он исчеркал не одну тетрадь в клеточку, зато подпись наконец стала твердой, чуть небрежной — подписью творца.

Когда картина была готова, Матвей искусственно «состарил» ее при помощи чайной заварки и ультрафиолетовой лампы и понес к торговцу картинами, сочинив соответствующую легенду о своей покойной тетке, знакомой когда-то с выдающимися мастерами кисти, в наследстве которой обнаружился этот рисунок. Он был готов к тому, что торговец выгонит его или позвонит в милицию, но тот вцепился в найденный шедевр, как клещ, и сразу спросил, сколько Матвей хочет за него. Эксперты ахнули: Лентулов! Позднее Пикаеву стало известно, что его подделка попала на солидный аукцион, а это отныне означало ее право называться подлинником. А сам Матвей получил возможность отделиться от матери и сестер, сняв небольшую комнату в коммуналке.

Он чувствовал себя бодрым и освеженным после соприкосновения с миром Лентулова: завершенный этап, позволивший побывать в шкуре выдающегося мастера, пробудил новые силы, которые хотелось потратить на создание собственных картин. Но вместо них комнату в коммуналке заполнили репродукции раннего Малевича, которого Матвей решил подделывать после Лентулова.

«Ну, еще разочек, — убеждал себя Матвей. — Чтобы прочно стать на ноги в экономическом отношении. Потом подделаю чье-нибудь небольшое полотно или рисунок, чтобы заработать на краски, кисти и холсты. А потом можно будет и остановиться…»

Матвей Пикаев не предвидел, что остановиться мошеннику тем труднее, чем больше заработано. Каждый раз представляется последним, но каждая успешная сделка вселяет уверенность в собственных силах и укрепляет убежденность в безопасности. Но обязательно случается такой эпизод, который и станет последним.

С Матвеем это произошло, когда легенда о тетке, оставившей наследство, стала казаться ему самому подозрительной и он придумал, как расширить криминальный промысел, оставаясь при этом чистым. Суть в том, что картины обычно продаются в сопровождении документа, называемого справкой об аутентичности. Обычно это черно-белая фотография полотна, на обороте которой признанный эксперт ставит свои подпись и печать. Когда Матвей Пикаев накопил денег, он приобрел несколько подлинных произведений интересующей его эпохи для более полного изучения, и у него скопилось несколько таких документов. Набив руку на фальшивках, Матвей не видел трудностей в том, чтобы скопировать печать и подпись эксперта. Поддельный Шагал изначально получил «путевку в жизнь».

Со своим Шагалом он набрался наглости обратиться к человеку, чьим знаниям и профессиональному чутью доверял, но считал его слишком восторженным и доверчивым. И впрямь, специалист отпустил положенную дозу восторгов его Шагалу, изображавшему козла, летящего над крышами Витебска, после чего попросил Матвея обождать, пока он кое с кем переговорит. Вероятно, Пикаев сможет получить деньги наличными, возможно, даже в долларах. Есть тут один покупатель…