Деревянные башмаки - Казис Казисович Сая

было немного подработать: чтобы хоть на приличные ботинки наскрести. Откуда об этом стало известно Вайткявичюсу, затрудняюсь сказать.

Ночи тем летом выдались теплые-теплые и звездные. Лежишь, бывало, в траве, на небо глядишь, пока не дождешься самого настоящего чуда: ласточкой проносится по мерцающему небосклону звезда, я же, затаив дыхание, слежу за ее полетом, и вот через несколько мгновений — бац! — звездочка падает совсем рядом со мной!

Кто-нибудь небось усмехнется и скажет: вот чудак, это яблоко упало… Только кто же его тогда в этой ночной тиши сбил? Кто падать заставил, когда на дереве ни один листик не шелохнется? Неужели упала, сгорела звезда, а на земле от этого ничего не изменилось?

Нет, куда приятнее верить, что повсюду царит порядок, какая-то связь и что все наделено смыслом. Кто-то швырнул с небосклона искрящийся камень, который, сгорая, сбил яблоко, а яблоко — стук! — и разбудило мое дремлющее сердце. Вот почему оно до краев переполнено неведомым блаженством, удивлением и любовью ко всему вокруг.

Я включаю фонарик и пытаюсь нащупать лучом ныряющую в воздухе над деревьями «акробатку» — летучую мышь. Знала бы она, что творится у меня в душе, могла бы без страха опуститься прямо мне на шляпу. Ладно уж, схожу, пожалуй, к коню — вон неподалеку темнеет силуэт, совсем как статуя без всадника. Время от времени животное громко вздыхает, видно вспомнив, как трудилось до седьмого пота целый день. Иногда я подбираю для него падалицу и скармливаю прямо с ладони одно яблоко за другим, поглаживая его бархатистый и прохладный, как лист мать-и-мачехи, нос.

Однако именно такими, наводящими на странные мысли и вызывающими смутную тревогу ночами чаще всего совершали набеги на техникумский сад воришки, которые притопывали сюда пешком или приезжали на велосипедах из города. Их уловки я уже раскусил: кто-нибудь один швыряет в фруктовые деревья камнями или трясет яблоню, чтобы отвлечь внимание сторожа, а остальные тем временем в другом конце сада срывают и запихивают в мешки незрелые яблоки или собирают на корточках в огороде еще только розовеющие помидоры.

Поэтому-то, едва заслышав шорох в листве, я палю в воздух из своего ружья и мчусь в противоположную сторону, чтобы распугать воров с мешками. Нужно, чтобы эти лоботрясы подумали, что сад охраняет не один, а по меньшей мере два сторожа.

Эх, собачка бы мне сейчас не помешала! К утру меня одолевал такой необоримый сон, что я засыпал под яблоней прямо стоя. Потом вдруг встрепенешься, глаза откроешь и оторопь берет: а вдруг проспал воров и они успели обчистить сад?

Городские шалопаи могли бы неплохо поживиться в дождь, когда я забирался в пустую теплицу. Барабанящие по стеклу капли мигом укладывали меня на пучки соломы, которой в заморозки укрывали теплицы.

Так я и превратился в своего рода ночную птицу. Соснув немного к утру, я варил себе какую-нибудь кашу или суп и после еды, если выдавался погожий денек, отправлялся поваляться на берегу у речки, но чем дальше, тем сильнее меня охватывало беспокойство, покуда снова не наступал вечер.

В опустевшем техникуме не осталось никого из моих приятелей, поэтому я писал во все концы длинные письма. И чаще всего ей, Степуте, — моей Вишенке…

И вот, наконец, она сама приехала. Докрасна опаленные солнцем щеки, огрубелые, жесткие ладони. Оказывается, Степуте все каникулы пропалывала огород, сгребала сено. Я же, по ее словам, жил как маменькин сынок. Разве это работа?.. Правда, неизвестно, как сейчас все будет. Наш курс съехался на производственную практику, так что днем мне придется вместе со всеми трудиться в поле, а ночью сторожить.

В первые дни практики мы укладывали вдоль прокосов на жнивье копицы — кресты из снопов яровых. Разделили между собой все поле на делянки. Хватает силенок — пожалуйста, можешь управиться с работой до обеда и бежать на речку купаться. А будешь отлынивать или не по плечу тебе это дело — торчи хоть до вечера. И хотя это занятие было для меня давно привычное, однако вскоре я почувствовал, что за рекордсменами мне не угнаться. Покорпел я, покуда после бессонной ночи не начали слипаться глаза, и решил: в самую жару сосну часок, потом в речке освежусь — и за работу, тогда и закончу свой участок.

А когда ближе к вечеру заявился в поле, то, как ни искал, не мог отыскать свою делянку. Вся пшеница уже увязана, на делянках рядами выстроились кресты из снопиков. Ясное дело — Степунина работа…

Собираясь на ночное дежурство, я встретил ее и спросил:

— Тебя, что ли, благодарить?

Девушка зарделась, как вишенка, и ловко разыграла удивление.

— За что? Я ничего не знаю…

Когда стемнело и на небе показалась луна, я нарвал яблок, самых спелых, «белый налив» называются, и подкрался к столовой, над которой в огромной комнате жили девчонки с нашего курса. Рядом находилась квартира Вайткявичюса. Все окна у него сейчас были открыты. Только бы не перепутать, где чьи…

Ух! Я швырнул яблоко, но не попал. Оно со стуком отскочило от оконной рамы. Я испуганно шмыгнул в тень и прижался к стене. Девочки наверху загалдели, кто-то назвал мое имя, вспыхнул свет.

— Никого не видно… — послышался голос Степуте. Кажется, она высунулась в окно, поглядела вокруг и догадалась распахнуть его пошире. Немного погодя я побросал в него все яблоки и, довольный, помчался в сад.

Вроде бы я исполнил задуманное, но меня не покидало чувство, что на этом мои приключения сегодня не кончатся. А лунный свет был такой прозрачный и так ошалело стрекотали кузнечики!.. Да, но где же воры? Куда подевались эти полуночники и бедокуры? Неужели никому, кроме меня, не хочется в такую ночь поозоровать?!

С одной стороны сад упирался в довольно глубокую, поросшую деревьями и кустарником ложбину. Оттуда чаще всего и выползали мои ночные гости. Поджидая их, я потихоньку скользил между деревьями, а сам прислушивался, не раздастся ли шорох в «лопухах». На самом же деле это были не лопухи, а какое-то редкое растение с широкими листьями-щитами. Там мне и пришла мысль скрутить из листа кулечек, такой, как делают продавщицы, взвешивая конфеты, и нарвать вишен для Степуте. Ягоды, понятно, в окошко не кинешь. Придется самому украдкой проникнуть