Хозяйка большого дома - Карина Демина

Ей тепло.

И спокойно. И малышка не осталась без молока.

И вообще, его место там, рядом с ними…

На чердаке сквозило, и было холодно, но холод этот отрезвил настолько, насколько это вообще было возможно…

Райдо помнил запахи и звуки, проходившие как бы мимо затуманенного его сознания, и темные раскосые глаза альвы, которые слабо светились в темноте… и прикосновение ее случайное, опалившее… жаль, не продлилось долго… и ладони ее у себя на висках.

Губы близко-близко.

Шепот.

А он ни слова не разобрал…

…и просьбу свою, глупую, детскую…

…а он просто ненавидел одиночество…

Райдо тряхнул головой: об этом он подумает позже, а сейчас ему другим бы заняться.

— Рассказывай дальше, — велел он, и Нат, который явно обрадовался, что очередная неприятная для него тема закрыта, заговорил.

— Младшую я вернул. От нее пахнет очень вкусно. И еще у нее волосы кучерявятся смешно… когда мы ее заберем, я потрогаю.

— Волосы?

— И волосы тоже. Еще нос хочу… ну, потрогать… и уши… она меня совсем не боится, представляешь? И еще слушала!

— Нат! — сегодня, наверняка в честь наступления зимы, Нат был особенно невыносим. Он насупился, но все же заговорил по делу, оставив волосы и уши будущей невесты в покое.

— Докторша вышла в четверть третьего.

…Нат не спал.

Он вообще спал мало и тревожно, поскольку, стоило заснуть нормально, и он возвращался на то треклятое поле, которое его обмануло.

Самое странное, что Нат прекрасно осознавал, что спит, но это осознание не спасало. Он ступал по мягкой траве, такой неестественно аккуратной, травинка к травинке, что и во сне это казалось подозрительным. Нат останавливался и нюхал траву.

Она травой и пахла.

Землей еще. Ромашкой, мятой… мышиными тропами, норами шмелиными, медом и пыльцой. Но во сне запахи были упорядоченными, они возникали и пропадали, убеждая Ната, что на этот раз все будет иначе: он дойдет до края.

И доходил.

Почти.

Он уже видел опушку леса и тонкие белые хлысты березок, в гривах которых проклюнулась характерная желтизна увядания.

Всего-то десяток шагов.

И земля расползается.

Тонет трава, выбирается на поверхность черная жижа, которая липнет к лапам, и Нат останавливается, хотя останавливаться никак нельзя. Единственный его шанс — бежать.

Лапы вязнут.

Все глубже и глубже, шипит чешуя, которую разъедает плывунец.

Хлюпает что-то.

Вздыхает.

А потом Нат проваливается с головой, чтобы вынырнуть из сна в явь. Он умирает и, проснувшись, продолжает чувствовать себя мертвым. Хорошо, что не кричит… Райдо рядом, услышал бы, а ему нельзя волноваться, когда он волнуется, ему становится хуже.

Поэтому Нат спал мало.

И старался засыпать на рассвете, потому что знал, что кошмарам не нравится солнце.

В эту ночь чужаки, которые принесли в дом множество запахов — и все запахи категорически Нату не нравились, кроме, пожалуй, тех, которые принадлежали младшей в их куцей человеческой стае — растревожили его.

Нат присматривал.

Сначала за альвой, которой люди тоже не понравились и она сбежала на чердак. Потом и за самими людьми. Они притворялись гостями, но вели себя совсем не так, как гостям положено.

И Нат устроился в коридоре.

Ждать.

Ждать он научился, и ожидание вовсе не тяготило. Напротив, нынешнее было даже в удовольствие. Он думал о человечке, которую обязательно заберет себе, потому что собственной стае она не нужна. А Нат будет о ней заботиться.

Он купит ей платье.

И шубу тоже, чтобы она не мерзла.

И еще украшение, не такое, как она просила передать альве, а другое, но тоже хорошее.

У Ната есть деньги. И Райдо помочь не откажется. Рассердится, конечно, за самоуправство, но и хорошо, если сумеет рассердиться, потому как в последнее время ему все было безразлично… а так покричит и успокоится.

Поможет выбрать комнату, чтобы теплая.

И ковер на пол обязательно, а то человечка ходит почти босиком и ноги мерзнут. Ноги у нее аккуратные, и сама она… и пахнет медом. Мед Нат любил. А говорить о себе — не очень, но человечка внимательно слушала и взяла клятву, что Нат не будет лгать. Он и без клятвы старался говорить правду, а тут… она смешно морщила нос и щурилась, и все время губу покусывала.

Но главное, что слушала.

И так… ему вдруг захотелось рассказать обо всем.

О том, что отец его умер уже давно, когда сам Нат был маленьким, и потому отца он не помнит, а братьев — наоборот, помнит очень даже хорошо, только они тоже умерли.

И мама…

Сердце не выдержало, когда в списках имена прочла. Тогда ее смерть показалась едва ли не предательством, и Нат на маму обиделся, но потом понял, что умирать она не хотела. Не стала бы бросать, если бы могла.

Просто сердце.

Из-за войны. Из-за альвов…

Ната отправили к старшему со-родичу, но рады ему не были. Вот он и сбежал. Еще для того, чтобы за братьев отомстить, ну и за маму тоже.

Он бы рассказал и про побег, который удался не сразу, и про райгрэ — к нему Ната отправили после третьей попытки его, к слову, тогда он из города выбрался даже, но следы плохо зачистил, вот и вышли… и про то, что райгрэ оставил Ната в особняке, кухонным рабочим, словно Нат не со-родич, а слуга наемный и… и про нежелание слушать — Нат ведь пытался объяснить, а ему сказали, что он мальчишка безголовый, наглый к тому же. Рассказал бы и про запрет, и про угрозу, что от рода откажут…

…а он угрозы не испугался, ушел.

И добрался до перевала.

За Перевал тоже.

…у него было бы много историй, правдивых, потому что Нат поклялся говорить правду. А она рассказала бы взамен свои. Он бы слушал ее.

Эти мысли убаюкали, и в полудреме уже нарисовались очертания проклятого луга — быть может, человечке удалось бы научить Ната видеть другие сны — когда открылась дверь. Открылась почти беззвучно, поскольку человек точно знал, как управляться с этой капризной дверью. И придержал ее.

Ступил осторожно.

Сон мигом отступил, освобождая Ната. Сперва он хотел окликнуть позднюю гостью, которую сразу узнал — а не узнать докторшу было невозможно — но после решил промолчать.

Она же, оказавшись в коридоре, остановилась, прислушалась.

Найо Арманди и в белой ночной сорочке умудрялась выглядеть весьма солидно. На ногах ее были домашние теплые тапочки, на плечах мантией царственной пуховая шаль возлежала. В руке докторша держала листик-подсвечник с восковой свечой. Та оплыла и горела неровно, огонек плясал, рождая многие тени, среди которых Нату было легко спрятаться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});