Святая Русь. Книга 2 - Дмитрий Балашов

Все-таки в ней была здоровая славянская кровь. Елизавета скоро встала с постели, а обрубок руки с тех пор прятала в меховую муфту, обшитую белым шелком.

Управляя Краковом, она была по-прежнему весела, очень любила танцы и музыку и, хотя уже не танцевала сама, не позволяла рука, все же вечера танцев устраивала почти ежедневно. Злые языки приписывали ей, старухе, даже любовников, называли имена, — все это было неправдой. Уже не любовниками (то время ушло, да и были ли они?), а устройством дел своего сына была озабочена вдовствующая старая королева.

Судьба не баловала ее. Из трех взрослых сыновей один, Стефан, умер, второй, Андрей, обвенчанный матерью с Жанной Неаполитанской, был убит по наущению молодой жены (Жанне было всего четырнадцать!) ровно год спустя после брака. И все заботы Елизаветы сосредоточились на третьем сыне, на Лоисе (Людовике). Это она, приблизив к себе Краковского архидиакона и канцлера Завишу (и возвысив его позже до епископского звания), через него (став канцлером, он овладел государственной печатью) потщилась отменить и уничтожить грамоту 1355 года, запрещающую дочерям Людовика, ее внучкам, занимать польский престол. В конце концов состоялся Кошицкий съезд осенью 1373 года, на котором постановление 1355 года было отменено и наследницей назначена старшая дочь Людовика, Екатерина. Однако Екатерина умирает в том же году, все приходится начинать сначала, и тут вступил в дело сам Людовик. Искусно используя право налагать и отменять подати, он заставил шляхту собрать в 1374 году второй Кошицкий съезд, утвердивший право любой из дочерей Людовика стать королевою Польши. И опять речь шла пока не об Ядвиге, а второй дочери, Марии, запорученной за Сигизмунда Люксембургского.

В то время еще был жив Ольгерд. Спросим, а не тогда ли уже дальновидный литовский князь начал готовить своего сына к занятию польского престола? Все-таки очень неясно, почему Ягайло так долго и так упорно не был женат, выжидая… Чего?

Завиша, подымаясь по лестнице наград и званий, впадал во все большую роскошь и разврат. Его любовные похождения становились притчею во языцех, и сама Елизавета начинала порою хмуриться. Его наряды, сшитые из цветных полос, зелено-голубых, с невероятной ширины рукавами, со множеством складок, его изящные длинноносые красные сандалии с высокой шнуровкой, его облачения, осыпанные драгоценностями, его выезды, его экипажи, «люльки» и «палубы» в коврах и подушках, его конюшня, где стояло свыше семидесяти породистых лошадей, аргамаки, украшенные золотом, его доезжачие, фокусники, шуты, разряженные мальчики, его маскарады и соколиные охоты — все было на грани и за гранью общественных приличий. Он и погиб, всего на два года пережив королеву Елизавету, в результате очередной любовной вылазки. Добиваясь дочери одного кмета, полез по приставной лестнице на скирду, где кмет прятался вместе с девушкой. Отец красавицы спихнул лестницу, Завиша расшибся и, проболев несколько месяцев, умер. Но дело было сделано. Наследственные права дочерям Людовика с его помощью обеспечены.

Старая королева умерла в 1380-м году в Буде, куда уехала из Кракова после случившейся тут резни (жители избивали венгров), провожаемая оскорблениями и насмешками.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Западные хроники отличаются от русских летописей гораздо большим вниманием к личности, к тем несущественным, но драгоценным черточкам жизни, которые на русской почве восстанавливаются с великим трудом. Только из польских хроник знаем мы, что супруга Витовта, смоленская княжна Анна, славилась чудесными нарядами и очень любила варенье. Лишь немецкие хронисты оставили нам описание внешности Ольгерда с Кейстутом, Витовта и Ягайлы. Все эти черточки, оспинки, подчас вовсе необязательные штрихи помогают писателю восстановить образ исторического персонажа, ощутить быт прежних веков, делают более яркой саму жизнь, ибо в русских летописях интересы государства, судьбы нации в целом властно топят все эти несущественные для нашего летописца подробности, так что не знаешь порою, худ или толст, белокур или черноволос тот или иной князь. Что, кстати, для многих наших историков послужило причиною говорить об отсутствии ярких характеров в русской средневековой истории, отсутствии или недостатке шекспировских страстей. Хотя большая подчиненность долгу, большая забота о нации в целом, отнюдь не является следствием вялости чувств, и «безразличные», безличные люди вряд ли вышли бы на Куликово поле так, как вышли на него наши пращуры.

Король Лоис, Людовик Анжу из династии Капетингов, потомок брата Людовика Святого, был представителем знаменитейшей и просвещенной фамилии, воспетой поэтами note 2 и обласканной папским престолом. Сказочно богатый, он был богомолен, но жаден и скуп, самолюбив и неискренен. При высоком росте вытянутые вперед губы и выпуклые глаза вряд ли делали его красивым.

Лоис хромал (следствие полученной раны). Набожность не мешала ему сурово прижимать духовенство и самому распоряжаться раздачею прелатств и бенефиций. Польша была ему совершенно чужда, воздух вреден, речь непонятна. Он даже внешне решительно отличался от своих польских подданных. Поляки брились и отращивали усы, Людовик носил роскошную черную бороду. Поляки ходили в долгих кунтушах и сапогах, Людовик одевался по итальянской моде: на ногах красные штаны-чулки и мягкие, с долгими загнутыми носами невысокие кожаные туфли; золотой пояс с пристегнутым к нему кошельком опущен на самые бедра, короткий, выше колен, присборенный камзол и пышные, свисающие вниз рукава… Довершала наряд мягкая флорентийская шляпа, что-то среднее между беретом и головною повязкою, со свисающим ниже плеча верхом — лирипипой. Маленькая Ядвига так и запомнила своего отца: огромного, с пугающей черною бородою где-то вверху, а внизу, перед нею прямо, — обтянутые красным уходящие туда, ввысь, ноги, ноги, к которым ей, малышке, хотелось и боязно было прикоснуться.

Ядвига плохо помнила родителя еще и потому, что воспитывалась у свекра, в Вене (так сговорились родители), у Леопольда Австрийского. Вернее, не у самого Леопольда, который все разъезжал, суетился и «мелькал», а у его тихого и многотерпеливого брата Альбрехта, астролога и строителя.

Лоис, как и его отец, мечтал создать братский союз королевств: Венгрии, Польши и Неаполя. За гибелью братьев он искал теперь таких зятьев своим дочерям в домах австрийских Габсбургов и онемеченных чешских Люксембургов, которые помогли бы ему осуществить замысел покойного родителя.

Делу мешали, и очень мешали, капризы Леопольда Австрийского, отца будущего жениха Ядвиги, Вильгельма. Супруга Леопольда, Виринда, была дочерью Миланского тирана Бернабо Висконти, который приказывал в своих владениях подковывать босоногих монахов Св. Франциска, «чтобы они, шмыгая по городу, не сбивали себе ног». Леопольд утеснял братьев, поддерживал антипапу Климента VII против Урбана VI, изменял городам, истреблял колдунов и колдуний (чем, впрочем, в ту пору занимались многие) и, словом, делал все, чтобы поссориться со всеми на свете. А кончил тем, что повел войска в Швейцарию, где за любовными приключениями, не рассчитав сил, кинулся, очертя голову, на копья «крестьянской толпы» и погиб, погубивши чуть не все австрийское рыцарство в кровавом Зампахском овраге.

Брак детей-однолеток Вильгельма и Ядвиги все-таки состоялся в 1378 году, когда тому и другому было по семь лет. Кардинал Дмитрий, архиепископ Эстергомский, «связал руки» детям в церкви. Был роскошный обед, танцы. Молодых отвели в брачную комнату, раздели и уложили друг подле друга. Был составлен договор о приданом.

Маленькая Ядвига старательно целовала сладкий и липкий от конфет ротик своего нареченного. Когда их уложили в постель в одних долгих рубашках, потребовала от Вильгельма:

— Положи руку мне на грудь, вот так! И обними меня! Ты теперь мой жених! — Дальше она не ведала, что ей делать, так и лежала торжественно, семилетняя «жена» своего семилетнего супруга, пока за ними не пришли, чтобы одевать и вести к столу.

Много позже, уже при Ягайле, она вспоминала не жгучие поцелуи в монастыре францисканцев и не страшную стыдную ночь в Вавеле, когда они с Вильгельмом едва не стали мужем и женой, а эту вот давнюю свадьбу свою, свежее детское дыхание прижавшегося к ней Вильгельма, его обмазанный сахаром и конфетами рот и те далекие безгрешные поцелуи, будто бы совершавшиеся совсем в другой и уже невзаправдашней жизни, совсем с другою Ядвигой, грубо уничтоженной и униженной литовским варваром… Она лежала поперек кровати, навзничь, и редкие слезинки, щекоча щеки и запутываясь в волосах, скатывались на атласное покрывало.

Сразу после свадьбы детей разлучили. Вильгельма отвезли в Буду, под надзор Людовика, а Ядвигу — в Вену, где она попала на попечение брату Леопольда, «Альбрехту с косой». (Альбрехт не стриг волос и носил их в особом мешочке.) Альбрехт был остроумен, шутлив, занимался астрологией, строил себе дворец в Люксембурге с водопроводами, рыбными садками, зверинцами и гербарием, сажал растения, строгал доски, во время работы распевая молитвы. Иногда удалялся в Картезианский монастырь, где пел на хорах. Ядвига за дядей ходила хвостом. Он учил ее читать и различать растения. В память Альбрехта Ядвига позже покровительствовала наукам у себя в Кракове и довольно успешно лечила травами.