Дикие псы - Иван Сербин

– Вы закончили? – спросил холодно, стеклянно.

– Да, конечно. Чтобы сгладить напряжение, а заодно и попытаться понять причины столь резкой перемены в настроении адвоката, Жигулов неторопливо закурил, поднялся, открыл форточку.

– Из-за таких, как вы, люди перестают доверять милиции в целом, – пробормотал защитник.

– Не понял? – изумился Жигулов.

– Вы бы себя со стороны послушали во время этого разговора.

– А что такое?

– Ощущение, что по меньшей мере с членом правительства беседовали. Голос у вас был… Жигулов пожал плечами.

– Голос как голос. Нормальный.

– Да нет, не нормальный. Далеко не нормальный. По вашему голосу сразу можно сказать, что человек, с которым вы изволили беседовать, из так называемых «новых русских». То есть очень богатый.

– Не бедный, конечно, раз на «БМВ» ездит, – согласился Жигулов, присаживаясь. – Так вас что, его деньги раздражают?

– Да нет. Не деньги. Меня угодливость эта ваша лакейская раздражает. Голосок елейный.

– Ах, вот в чем дело. Жигулов хмыкнул, поставил перед собой массивную стеклянную пепельницу, принялся нарочито спокойно отчищать днище от пепла. По поводу классового расслоения общества ему спорить не хотелось. Подобные споры никогда еще не были конструктивны. Так стоило ли тратить на них время? Однако же приходилось «ломать копья» и что-то больно уж часто в последнее время. Очередная революция, что ли, надвигается? Сперва Владимирыч за жизнь агитировал, теперь адвокат, в котором ни с того ни с сего проснулись зачатки дедушкиного коллаборационизма. Скучно, Дуся. Скучно и не смешно.

– По-вашему, богатые люди не имеют права на защиту? – спросил Жигулов, не глядя на собеседника.

– Я как раз не это имел в виду, – резко заявил адвокат. – Богатые имеют право на защиту. Но их и без вас есть кому защищать. А кто защитит бедные слои населения? Бедные ведь тоже имеют это право. Лично вы стали бы заниматься делом простого человека с таким же рвением, с каким сейчас выбивали для этого богатея «БМВ» у своего товарища?

– Лично я?

– Да, да. Лично вы.

– Лично я стал бы. Почему нет? – хмыкнул Жигулов. – А то, что по закону для опознания требуется представить не одну, а несколько машин… – Он развел руками. – С этим, как вы понимаете, я ничего поделать не могу. Так уж положено. С законом приходится считаться. Вам, адвокату, это должно быть понятно лучше, чем кому-либо другому. Ну а насчет богатых и бедных… В том, что угонщики предпочитают красть все больше машины хорошие, а не отечественные, моей вины нет, честное слово. Не я же заставлял ваших клиентов угонять именно «БМВ», а не, допустим, «Москвич» или «Жигули». А «БМВ» – тут вы правы, спорить не стану, – машина дорогая, даже по зарубежным меркам. Но сей фактор, к сожалению, от меня не зависит.

– Естественно, – не без сарказма кивнул адвокат, бросая постановление на стол. – У вас всегда так. Закон что дышло… Когда заявляют об угоне «Жигулей», вы что-то не слишком торопитесь с поисками. Боитесь перетрудиться? Или показатели портить не хотите?

– Кто это вам сказал?

– Да есть, знаете ли, жизненный опыт.

– Значит, жизненный опыт? – повторил Жигулов, посмотрел на собеседника. – У вас что, «Жигули» угнали?

– А если не у меня, а у другого человека, это что, имеет какое-то особое значение?

– Да нет. Просто вы могли бы написать заявление, раз уж все равно здесь оказались.

– Писал, – озлобленно воскликнул адвокат. – Три года ищут, никак найти не могут.

– Всякое случается, – заметил рассудительно Жигулов.

– Конечно, – злость адвоката стремительно перерастала в откровенную враждебность. – Когда мои подопечные угнали машину?

– Позавчера, по-моему.

– Вот. И трех дней не прошло, а вы уже дело сшили.

– Ну да. А заодно пистолеты им выдал и коллегу под пули подставил, чтобы на задержании героичней выглядеть.

– Кстати, насчет пистолетов. С пистолетами, – адвокат многозначительно похлопал ладонью по «делу», – еще разобраться надо. Откуда они у угонщиков взялись. Причем именно в момент задержания. И каким это образом ваши эксперты умудрились выдать заключение прежде, чем моим подзащитным было предъявлено обвинение!

– Разбирайтесь. На здоровье, – ответил Жигулов, заметив, однако, невероятный прогресс во взглядах собеседника. Всего пять минут назад защитник называл своих подзащитных не иначе как «они» или «эти» и был готов лично впиться зубами им в шеи. – А когда разберетесь, загляните к моему коллеге – он в Склифе «филонит», в реанимации, с двумя пулевыми, – и расскажите о результатах. Ему интересно будет. Королев фамилия. Викентий Владимирыч.

– Да полноте. У вас на все одна песня: «Ах, мы такие бедненькие-несчастненькие, стараемся-стараемся для простого народа, пашем круглыми сутками, как волы, а нас не понимают, не ценят и не любят», – отмахнулся адвокат. – Еще надо проверить, что вы в деле понаписали и насколько всесторонне и беспристрастно проводились экспертизы.

– Сомневаетесь? – напрягся Жигулов. Он не любил, когда споры переходили в стадию личных оскорблений.

– А как же? Вам же все равно, кого сажать. Правый, виноватый – для вас значения не имеет. Лишь бы галочку в отчете поставить.

– Раз сомневаетесь – проверяйте. Ваше право. А вообще… В вас сейчас обычное раздражение говорит. – Жигулов раздавил окурок в пепельнице. – Вашу маму ограбили в лифте, вас обидел кто-то из наших сотрудников, на работе мало платят, вот вы и злитесь. На нас и на весь белый свет заодно. Не стану спорить, среди сотрудников милиции разные люди попадаются, но нельзя же по поступкам одного судить обо всех скопом.

– Да ладно вам, – адвокат резко поднялся. – Бросьте заниматься этой дешевой плакатной демагогией. Вы бы сами себя послушали. Говорите, как передовицу из «Правды» читаете. Тошно становится. Стыдно, молодой человек, в вашем-то возрасте. – Он поморщился. – И вообще, давайте покончим с этим разговором. Вам все равно не удастся меня переубедить.

– Ради Бога, – легко согласился Жигулов. – Давайте покончим. Тем более что не я его начал.

– Я все прочел и подписал нужные документы. Мне понадобится неделя на то, чтобы ознакомиться с материалами дела и, возможно, потребовать независимых экспертиз. Честь имею, – старомодно попрощавшись, не дожидаясь ответа, адвокат вышел, громко хлопнув дверью.

– Взаимно, – вздохнул в пустоту Жигулов. Он уже понял: развязаться с делом об угоне «малой кровью» не удастся. Это же надо, чтобы из полутора десятков адвокатов, работающих в местной юридической консультации, ему прислали именно этого, озлобленного, ненавидящего весь свет человека. Но в чем-то адвокат был все-таки прав. И его жизненная позиция являлась естественным противовесом владимирычевскому: «Мы для простого гражданина – враги». Жигулов не хотел, чтобы его воспринимали как врага. Он хотел быть своим среди своих.

***

Анна вернулась домой только под вечер. Сказать, что ей было плохо, значит не сказать ничего. Словно выкупалась в выгребной яме. Отперев замок, Анна буквально ввалилась в квартиру. Прислонилась спиной к двери и закрыла глаза. В последний раз она чувствовала себя настолько же мерзко очень давно. Когда погибли родители и ее, тогда еще пятнадцатилетнюю девушку, повезли в морг на опознание сотрудники местного отделения милиции. За всю дорогу они ни разу не вспомнили о ней, весело обсуждали вчерашний футбольный матч, ржали от души, во весь голос, а она… Она ехала молча и ненавидела их, здоровых, наглых, молодых жлобов, которым нет дела до чужого горя. И когда такие же молодые, здоровые и наглые «трахали» ее – новенькую уличную проститутку, «глянь, хорошенькая», «эй, красавица, раздевайся, прописываться будем», – в темном закоулке на заднем сиденье милицейского «УАЗа», она их ненавидела тоже. И позже, в отделении, когда молодые, здоровые, наглые, не стесняясь, рылись в ее сумочке, деловито засовывая в карманы приглянувшиеся безделушки и, конечно, деньги, она тоже их ненавидела. Эта ненависть нет-нет да и поднималась в ней при личной встрече с «товарищами» в «мышиной» форме. Сегодня, на «субботнике», они тоже присутствовали. Один из плечистых приятелей Георгия, «придворный цепной голдоносец», отходя от лежака, на котором только что имел Анну, и вытирая сомнительное «достоинство» казенной простыней, бросил разомлевшему после парилки, водки и траха приятелю: «Слышь, ты не слишком-то увлекайся. Нам на службу еще». Она давно уже научилась отличать их. По взглядам, по выражениям лиц, по движениям и жестам. Но эти… Среди десятка «быков» эти явно чувствовали себя в своей тарелке, не выделяясь ни манерами, ни внешностью. Они были здесь своими. Если бы Анна могла заплакать – заплакала бы. Но плакать она не умела. Даже на похоронах родителей не проронила ни слезинки. Тело болело. На «субботнике» с ней не особенно церемонились. Девушка прошла в ванную, скидывая на ходу одежду, пустила воду, встала под приятно жгучие струи. Пожалуй, единственное, чего она сейчас хотела, – умереть. Наполнить ванну, лечь и спокойно вскрыть себе вены. Однако Анна знала, что не сделает ничего подобного. И вовсе не потому, что боится смерти. Просто не хотела обрекать Костика на мучения, подобные тем, которые ей довелось пережить сегодня. Ведь как только Георгий узнает, что она «убежала», обманула его, сразу примется за Коську. Он жесток и злопамятен, а смерть в глазах таких, как Георгий, не являлась искуплением вины. Кроме одного-единственного варианта: когда человек, покончивший с собой, – круглый сирота. Но… она не видела выхода из сложившейся ситуации. Никакого. Жить так, как приказывает Георгий, невозможно. Анна выключила душ, накинула халат. Прошла в свою комнату, присела на диван, придвинула к себе телефон. Имелся у нее знакомый, бывший сотрудник известной конторы, офис которой расположен на Лубянке, а ныне глава преуспевающего сыскного агентства. Помнится, хотел получить кредит у Георгия, встречались для делового разговора. Анна запомнила его имя и фамилию. Конечно, не близкий друг, но все-таки. Должен помочь. Для него Анна до сих пор «невеста Георгия Андреевича Конякина». Благодетеля. Девушка набрала номер. Через секунду приятный мужской баритон сочно пропел в трубку: