Храни меня, любовь - Светлана Полякова

— Ну да. Наверное, — невольно засмеялась Тоня. — В общем, никто там на меня не набросился. И вообще — мне там вдруг так спокойно стало, только стыдно нестерпимо. Как будто я и в самом деле к отцу пришла, про которого в хорошие минуты забывала. И мне было все равно, как Он там, без меня. Может, Ему одиноко было или Он болел… А сейчас, когда саму-то приперло, я к Нему и бросилась со всех ног… Стыдно, очень было стыдно! Я даже заплакала, кажется. Стою, слезы катятся, ловлю на себе сочувственные взгляды, кто-то даже мне платок протянул, и какая-то бабулька спросила — что со мной… А я только плачу и не могу признаться, что это — от стыда моего. И вот в этот миг я вдруг почувствовала Его ответ…

— Как это — почувствовала?

— Ну, так. Не услышала, нет, или… Услышала, но внутри. Точно Он мне ответил, понимаешь?

Шерри почувствовала, как по спине мурашки побежали. Она так заслушалась, что даже про свое думать забыла. Потому что — Шерри это тоже вдруг почувствовала, — Тоня не придумывает. Не сочиняет, пытаясь спрятаться от возможности горя, подступившего так близко, а так все и было на самом деле.

Она даже вверх посмотрела, точно надеялась там не потолок, нуждающийся в ремонте, увидеть, а небо безграничное, а потом и самого Бога.

— И что Он сказал? — спросила шепотом.

— Что надо было и раньше Его звать… И Он поможет. Тоня тоже ответила шепотом, точно их кто-то мог подслушать. Даже оглянулась. «Глупости какие, — одернула она себя. — Мы же вдвоем. Или я уже во всякую чушь верю? Сглазы всякие, порчи… Это ведь с Богом-то совсем не сочетается». И тут же пришла ей в голову глупая мысль, что странно — Дима сочетается. А всякие заговоры-приговоры, и прочее — почему-то нет совсем. И более того — в темноту уползают, щурятся там, скворчат что-то свое, злобное, неслышное…

— А потом появился Дима, — шепотом закончила она. И ей захотелось сказать об этом громко. Во весь голос. Назвать его по имени еще раз. — Дима, — очень громко сказала она, точно позвала. Или — прикоснулась губами хотя бы к звуку его имени…

«Дима», — услышал он и даже обернулся. Почудится же, покачал головой. На темной улице никого не было. Только он один. И ночь. И луна на небе. Даже окна в домах уже не светились.

Только в Диминой душе что-то жило теплое и освещало все вокруг, потому что — слишком много там сейчас было света, в душе не помещалось.

И голос, позвавший его, был Тонин. Он заставил свое воображение вернуть ее образ, сделать зримым — ее детский профиль, ее широко распахнутые глаза, и — самое главное, ее улыбку. Ни у кого из его прежних женщин не было такой вот ясной, доверчивой, искренней улыбки.

А у нее была и у подружки ее…

Ему и самому хотелось улыбаться в ответ — даже сейчас, даже воображаемым улыбкам в ответ.

Он с сожалением вошел в свой подъезд. В другой мир. В реальность эту, на которую уже научился не обращать внимания, но сейчас она точно наступала или — угрожала?

Открыл дверь, включил чайник, потом привычно нажал на кнопку приемника: «Счастье есть, его не может не быть» — вырвалось оттуда, и снова с угрожающей интонацией, точно кто-то пытался предупредить его о расплате за это самое счастье.

Спать ему не хотелось. Несмотря на то что до рассвета оставались мгновения и надо было выспаться хоть немного, он заварил кофе, успокаивая себя тем, что это — растворимый и некрепкий и он заснет…

Потом покрутил ручку приемника, пытаясь найти что-нибудь спокойное, приятное, — и нашел Офру Хазу, песню из «Королевы Марго», напоенную печалью и болью.

— Как странно, — прошептал он, глядя в окно и ощущая, как в душу проникает тревога. — Почему-то всегда ждешь подвоха от судьбы, когда она начинает благоволить к тебе…

И почему-то ему вспомнилась Тонина подружка и ее — такое исполненное решимости: «Да, даже если придется заплатить жизнью».

Потому что лучше умереть, чем вот так, всю жизнь, в туннеле, как крыса, повторил он ее слова про себя. Лучше так…

ГЛАВА 6

С утра Вера Анатольевна чувствовала себя неважно. Голова напоминала свинцовый шар, наполненный пламенем. Глаза ломило, и все свидетельствовало о смене погоды. Больше всего Вере Анатольевне не нравилось, что немели пальцы рук. Она впадала в панику каждый раз, когда это происходило. Ее отчаянно пугал старческий артрит. Она представляла, как ее красивые, холеные руки превращаются в скрюченные лягушачьи лапы, опухшие, с искривленными пальцами, и ей хотелось закричать. А еще этот сон, который приснился ей ночью, — не то чтобы Вера Анатольевна снам верила, но неприятности почему-то всегда следовали после таких сновидений, да и настроение портилось.

Сон ей приснился отвратительный.

Будто Вера Анатольевна в каком-то огромном аэропорту, совершенно одна. А от людей остались только голоса — и Веру Анатольевну особенно пугало то, что она слышит рядом с собой разговор, и говорят о ней, ехидно так, обсуждают, а людей-то не видно…

Она даже не знала, что делает в этом чертовом аэропорту и куда ей надо лететь.

Где-то рядом детский голос отчетливо спросил: «Ма, а вон та тетя такая страшная, потому что злая, да?» И Вера Анатольевна снова обернулась, пытаясь увидеть маленького негодника, потому что она и не сомневалась, что это замечание было сделано в ее адрес. Ни ребенка, ни мамаши, его отчитавшей, она, конечно, не увидела. Она еще больше напугалась, попыталась найти в кармане куртки сигареты — сигарет не было… Только пустая пачка «Мальборо», которую Вера Анатольевна зло швырнула в урну. Был киоск, где разноцветные пятна сигаретных пачек, кока-колы и жевательных резинок свидетельствовали о присутствии жизни, и она побежала туда.

— Пачку «Мальборо», — попросила Вера Анатольевна, и ей ответили — да, минуточку, а потом пачка появилась на прилавке сама собой, и это стало последней каплей.

В исступлении Вера Анатольевна бросилась прочь, не забыв, впрочем, прихватить сигареты, и долго бежала, не разбирая дороги и ничего не видя перед собой, натыкаясь на невидимые тела, бормоча привычно «простите» и вздрагивая от омерзения — она и думать никогда не думала, что прикосновения к невидимому так отвратительны…

Она выбежала из огромного зала, который больше напоминал длинный туннель, с облегчением вдохнула воздух, хотела воскликнуть «Слава богу!» и тут обнаружила, что стоит на взлетной полосе, а прямо на нее, набирая высоту, со страшным грохотом мчится огромный самолет. Веру Анатольевну парализовал страх, она застыла, боясь смотреть на этого монстра-птеродактиля, ей даже померещилось, что и в самом деле у него не колеса, а чешуйчатые лапы и он ее видит и прямо на нее, такую маленькую, нацелился… Она ойкнула, присела, глупо прикрыла голову руками и зажмурилась. Так и сидела, слушая грохот и рев приближающейся и неминуемой смерти. А он был все ближе, ближе, и тут она, по счастью великому, проснулась от собственного крика.