Анжелика - Серж Голон

– Ты красивая… у тебя щечки, как маргаритки, а глаза зеленые, как лягушки… Лягушки на болоте… Стой спокойно. Я хочу расстегнуть твой корсаж… Позволь мне. У меня есть в этом деле сноровка… О! Никогда я не видел таких славных и белых грудок… И крепких, как яблочки… Ты мне нравишься, подружка…

Она не мешала ему говорить глупости, ласкать ее. Слегка откинув голову назад, к замшелой каменной стене, она бездумно глядела в голубое небо, на фоне которого вырисовывался щипец крыши.

Теперь уже паж молчал, дыхание его становилось все чаще. Охваченный волнением, он несколько раз с досадой оглядывался. Улица была тихая, но все же время от времени на ней кто-нибудь появлялся. А тут еще пробежала веселая компания студентов. Заметив притаившуюся в тени парочку, они дружно заулюлюкали.

Юноша отпрянул от Анжелики и топнул ногой.

– О, я в бешенстве! В этом проклятом провинциальном городишке все дома битком набиты. Даже знатные сеньоры вынуждены принимать своих любовниц в прихожей. Где же, я тебя спрашиваю, нам найти укромный уголок?

– Нам и здесь хорошо, – прошептала Анжелика.

Но ему этого было мало. Взгляд его упал на кошелек с мелочью для раздачи милостыни, который болтался у него на поясе, и лицо его просветлело:

– Идем! Мне пришла в голову одна мысль! Сейчас мы отыщем достойные нас палаты.

Он взял ее за руку и бегом потащил за собой по улицам к площади Нотр-Дам-ла-Гранд. Анжелика провела в Пуатье больше двух лет, но совсем не знала города. Она с восхищением разглядывала фасад собора, изящный, словно индусский ларец, с колоколенками в виде сосновых шишек по углам. Казалось, что камни расцвели под волшебным резцом мастера.

Юный Анри сказал своей подружке, чтобы она подождала его у входа. Вскоре он вернулся с довольным видом, держа в руке ключ.

– Ризничий предоставил мне на время кафедру.

– Кафедру? – удивленно переспросила Анжелика.

– Подумаешь! Он не впервые оказывает подобные услуги несчастным влюбленным.

Он снова обнял ее за талию, и они спустились по ступенькам в собор, который от времени чуть осел.

Анжелику поразили мрак и прохлада, царившие под сводами собора. Церкви Пуату – самые мрачные во всей Франции. Под тяжеловесными сводами, покоящимися на массивных колоннах, скрывается в полумраке старинная настенная роспись, и, только привыкнув к темноте, глаз начинает постепенно различать яркие, живые краски. Анжелика с пажом молча продвигались вперед.

– Мне холодно, – прошептала Анжелика, запахивая на себе накидку.

Анри покровительственно обнял ее за плечи, но его возбуждение прошло, и теперь он выглядел оробевшим.

Он раскрыл первую дверь величественной кафедры, затем поднялся по ступенькам в ротонду, откуда читают проповеди. Анжелика машинально следовала за ним.

Они сели на пол, покрытый бархатным ковром. Церковные своды, мрак, наполненный запахом ладана, как видно, подействовали на предприимчивого юнца успокаивающе. Он снова обнял Анжелику за плечи и нежно поцеловал ее в висок.

– Какая же ты красивая, подружка моя, – вздохнул он, – ты куда лучше всех этих знатных дам. Они только дразнят меня и смеются надо мной. Мне порою так тошно бывает, а я должен им угождать. Если бы ты знала…

Он снова вздохнул. И вдруг лицо его стало по-детски простодушным.

– Сейчас я покажу тебе одну замечательную, необыкновенную вещицу, – сказал он, роясь в своем кошельке. Он достал не очень чистый кусок белого полотна, обшитый кружевом.

– Носовой платок? – удивилась Анжелика.

– Да. Носовой платок короля. Он обронил его сегодня утром. А я подобрал и спрятал, теперь это мой талисман.

Анри устремил задумчивый взгляд на Анжелику.

– Хочешь, я подарю его тебе в залог любви?

– О, конечно! – Анжелика радостно протянула руку и задела ладонью деревянные перила. Гулкое эхо отдалось под сводами церкви.

Они в испуге замерли.

– Кажется, кто-то идет, – прошептала Анжелика.

Паж плаксиво пробормотал:

– Я забыл закрыть внизу у лестницы дверцу, что ведет на кафедру.

Они снова замерли, прислушиваясь к приближавшимся шагам. Кто-то поднимался по ступенькам к их убежищу, и через секунду они увидели голову старого аббата в черной скуфье, склонившегося к ним.

– Что вы здесь делаете, дети мои? – спросил он.

Паж никогда не лез за словом в карман, и он тут же сочинил целую историю.

– Я хотел повидаться со своей сестричкой, она воспитывается в монастыре в Пуатье, но нам негде было встретиться… Наши родители…

– Не разговаривай так громко в божьем доме, – остановил его священник. – Встань, и пусть твоя сестра тоже встанет, и идите оба за мной.

Он привел их в ризницу и сел на табурет. Потом, положив руки на колени, поглядел в лицо пажа, затем – Анжелики. Седые волосы, выбившиеся из-под скуфьи, обрамляли его по-крестьянски свежее, несмотря на годы, лицо. У него был крупный нос, маленькие живые и проницательные глазки, короткая белая бородка. Под его взглядом Анри де Рогье совсем растерялся и стоял молча, явно смущенный.

– Он твой любовник? – неожиданно спросил Анжелику священник, кивком головы указывая на пажа.

Анжелика залилась краской, а паж с искренней горячностью воскликнул:

– Я бы желал этого, сударь, да она не из таких девушек.

– Тем лучше, дочь моя. Будь у тебя красивое жемчужное ожерелье, разве пришло бы тебе в голову бросить его в навозную кучу на дворе, где свиньи стали бы тыкаться в него своими грязными рылами? Ну? Скажи мне, девочка, ты сделала бы так?

– Нет, не сделала бы.

– Не следует бросать, жемчуг свиньям… Не следует так легкомысленно относиться к такому сокровищу, как девственность, ее нужно хранить до .замужества. А тебе, паскудник, – продолжал он тихим голосом, повернувшись к пажу, – как тебе только могла прийти в голову столь кощунственная мысль: привести свою подружку на церковную кафедру и здесь охаживать ее?

– А куда еще я мог ее привести? – мрачно спросил паж. – Разве можно в этом городе спокойно поболтать на улице – ведь улочки здесь уже, чем стенной шкаф. А я знал, что ризничий Нотр-Дам-ла-Гранд иногда сдает кафедру и исповедальни тем, кому надо о чем-нибудь поговорить по секрету, подальше от нескромных ушей. Вы же знаете, господин Венсан, в этих провинциальных городах полно девиц, которых брюзгливые отцы и сварливые матери стерегут до того строго, что они никогда и не услышали бы ласкового словечка, если бы не…

– Ты на многое открыл мне глаза, мальчик…

– Кафедра стоит тридцать ливров, а исповедальни – по двадцать. Поверьте мне, господин Венсан, это крайне обременительно для моего кошелька.

– Охотно верю тебе, – сказал господин Венсан, – но цена будет еще выше, если взвесить все это на весах, на которых дьявол и ангел взвешивают грехи на паперти Нотр-Дам-ла-Гранд.