Иероним - Виктор Шайди

– Я и не представлял, как будет плохо, – простонал я, ощущая головокружение, голод и ломоту в суставах. Кости выворачивало. Тело трясло в ознобе.

– Надо научиться ставить защиту. Энергия тела не будет расходоваться на поддержание постоянной связи души и тела, а то так и до смерти недалеко. Тело остынет, и конец, – продолжал наставлять меня вампал.

В подтверждение зубы выбивали частую дробь, холод мелкими судорогами пробежал по мышцам. О том, чтобы приступить к зарисовке, не было и речи. Нащупав небольшой кувшин, заботливо оставленный около ложа, принялся жадно поглощать необходимую горячительную влагу. Тепло с терпким винным вкусом с каждым глотком проникало внутрь.

Не хватало напиться до начала пира.

Отставив кувшин в сторону, я почувствовал – согреваюсь. Голод немного угас, но продолжал напоминать о себе.

– Ваша светлость, все готово для пира, ждем вас, – приоткрыв полог, доложила Эльза.

– Хорошо, иду.

– Вы так крепко спали, я решила вас не будить, да и зверь не давал приблизиться.

– Конечно, не дал, а то от резкого возвращения было бы намного хуже. В следующий раз нужно предупреждать стражу, чтобы никто не смог помешать, – вставил Адольф.

– Иди, Эльза, сейчас выйду. – Я поднялся с ложа.

Силы возвращались. В пустом желудке разгорался пожар, вызванный крепким вином. Легкий хмель проникал в голову. Нужно быстрее поесть, не хватало еще окосеть на пиру.

Прошлый горький опыт пьянства я хорошо помнил. Как угораздило проснуться утром с рыжеволосым сержантом – не забыл. Сейчас как-то трудно смотреть ей в глаза и отдавать приказы, а девчонка и бровью не ведет.

Такие здесь нравы.

Быстро одевшись и накинув поверх доспехов кожаный плащ, я вышел из шатра. Солнце, касаясь горных вершин, посылало прощальные лучи на остывающую землю. Попряталась, боясь ночного холода, звенящая орда насекомых. Запах костра и жареного мяса обволакивал лагерь. Воины в сборе. На столах дымится и пахнет снедь.

Прошел во главу импровизированного стола, и сразу же рядом застыли Эльза и Эрик. Ритуал принятия в войско начинал обрастать мелкими подробностями, придающими большую торжественность. Эрик подал на вытянутых руках хороший меч, и я, подозвав Трувора, приступил к ритуалу. Не прошло и получаса – пополнение принято. Острый запах вкусной пищи терзал измученный голодом желудок. Наконец я сел, и рядом на почетных местах разместились Эрик, Эльза, Трувор и Тюрик. Остальные с шумом принялись рассаживаться.

По сложившей традиции поднял первый кубок за храбрых воинов, присутствующие дружно подхватили. Пир начался.

Формальности соблюдены, можно расслабиться и спокойно насладиться отлично приготовленным мясом.

Вечер клонился к ночи. Неоднократно, оглашая округу криками, провозглашали здравицы герцогу. Простые, не избалованные комфортом цивилизации люди умели веселиться. Короткая и тяжелая жизнь приучила искренне наслаждаться минутами редких праздников. Пир шумел, веселился. Терпкое крепкое вино, лившееся рекой, раскрепощало. Байки и песни вытеснили тишину. Солнце село, опуская плотное покрывало ночи. Факелы и огромный костер, выгнав с поляны сумрак, весело плясали на ломившемся от снеди столе, переливаясь причудливыми красками на пузатых боках медных кубков. Всеобщее веселье набирало обороты и, сопровождаемое песнями и смехом, носилось над поляной. Адольф, удобно пристроившись рядом с костром, из-под слегка опущенных век наблюдал за праздником. В желтом море глаз блестел и плясал лукавый огонь.

Отблески факелов играли на блестящих доспехах. На простых открытых лицах сияла неприкрытая радость. Глаза искрились весельем. Девчонки кокетничали, заливаясь смехом.

Как мало надо человеку для счастья! Может, я, обросший налетом цивилизации и обремененный принципами и моралью, потерял простодушную непосредственность и беспечность?

– О чем задумался мой лорд? – прервал полет моих мыслей Трувор.

– Думаю о моих воинах, если их так можно назвать. Веселятся и не знают всех трудностей предстоящего похода.

– Да, воины из них неважные, хоть и доспехи с оружием знатные. Многие позавидуют таким. Если вашу светлость интересует мнение бывалого воина, а я был очень перспективным десятником и принимал участие не в одном бою, необходимы щиты и копья, а если позволяет казна – то и хорошие луки и самострелы. Заводные кони и запас стрел тоже бы не помешали.

– Трувор, не стесняйся, говори. В стране, где я рос, войны ведут немного по-другому, и если ты знаешь, как будет лучше, не молчи. Жизни людей в наших руках. Путешествие может быть очень опасным и рискованным, нужно принять меры и очень хорошо подготовить и сберечь воинов.

– Ваша светлость, если позволяет казна, то до ближайшего хорошего рынка один день езды с заводными.

– Казна позволяет, но не хочется привлекать излишнее внимание к нашему отряду. Врагов больше, чем друзей, и если быть честным, то, кроме этих людей, и нет никого.

– Не беспокойтесь, ваша светлость, вольный рынок не в городе, а рядом. Кочевники поместили базар за стенами. Слишком много племен приезжает торговать, вот и расположили невдалеке. Никто из врагов вас не узнает в огромном потоке рынка.

– Если так, то завтра же выезжаем! Возьми пару толковых ребят.

– Ваша светлость, сделаю. Рассветет, тронемся в путь, – кивнул Трувор.

– Мой лорд, возьмите меня, я очень хорошо разбираюсь в луках и самострелах, а Эльза прекрасно справится с людьми в лагере, – попросился Тюрик.

– Отлично, едешь.

– Ваша светлость, вы опять уезжаете? – заинтересовалась Эльза.

– Да, надо купить немного полезных вещей для нашей небольшой армии. Ты остаешься в лагере. Эльза, ты молодец, хорошо справляешься, да вот и Эрик остается, если что – поможет.

– Будет сделано, ваша светлость, – покорно кивнула рыжеволосая. Ожидавшие момента отблески пламени лихо пробежали по искрящимся локонам. Небесной синевы глаза преданно блеснули.

Пир продолжился. Молодой стройный воин с юношеским лицом, взяв в руки инструмент, отдаленно напоминающий мандолину, ударил по струнам и запел звенящим голосом. Мелодия взвилась над столом, привлекая общее внимание. Гам и хохот стихли. Парень пел про жаркие схватки и верность подруг, про красоту ночи и свет дня, про безжалостную зиму и долгожданную весну. Затихли люди, и ночь мерцала звездами в такт нехитрой музыки. В бездонных глазах Эльзы отражались надежда и пляшущий отблеск костра. Мелодичный голос звенел, подпевая воину, и рыжей волной струились по плечам и спине длинные волосы.

– Сегодня прилягу у костра, – прозвучал в голове голос Адольфа.

Повернувшись, я увидел озорной блеск желтого моря и зубастую ухмылку четвероного деспота, сорвавшего всю лиричность настроения. Песнь затихла, и стол, взорвавшись овациями, упал в бездонную пропасть веселья. Кубки, блестя пухлыми боками, взлетели, разбрызгивая рубиновые капли. Вино гуляло по венам, поднимая волну тепла. Наслушавшись похвал и порядком устав от песен и танцев, я наконец оказался на холодном ложе шатра. Лицо накрыла и щекотала пахнувшая вином и травами рыжая мягкая волна волос. Дыхание Эльзы обжигало шею, проворные руки снимали латы. И я забылся в объятиях любви и ласки…

18

Империя Карла Великого

Северная обитель пастырей

2, пемти Ияра 334 года от прихода Основателя

Послушник летописца Большой Книги Времен Алфений

Лист третий (добытый в трудах праведных)

Дни летели птицами, нагруженные трудностями пути исправления во владениях отца эконома Бонифатия. Брат мой на пути, послушник Онисим, прошел испытание и, приняв радостную весть о чуде, сотворенном отцом врачевателем Урбиком, и излечении многострадального пальца отца настоятеля, убыл в Смотровую башню, напоследок уверив в полной преданности и помощи в расследовании козней злополучной кометы. Сия вредительница затихла, обдумывая коварные планы, а я смиренно продолжил нести непосильную ношу исправления.

Порядок после трясения земли силами братии был наведен, и в свободное время, коего, правду сказать, было совсем немного, я находился в поисках чистого пергаментного листа – большой редкости в нашей обители. Воспылав примером полоумного отца Ионы, не остановленного отказом отца настоятеля и записывающего свои измышления на самолично выделанных свиных шкурах, я начал приглядываться к обительской живности, высчитывая дни умерщвления, в надежде упросить отца эконома выделить небольшой кусок кожи. Но Великое Провидение и Основатель услышали мои молитвы и ниспослали серый кусок чистого пергамента, найденный во время уборки обширных подвалов вотчины отца эконома. К слову сказать, сей смиренный отец, проявляя всю праведность, не давал мне спуску, усложняя и без того трудную, тернистую тропу исправления новыми заданиями и нравоучительными внушениями широкой дланью ниже ушей.