Минус Финляндия - Андрей Семенов

— Честное слово. Перед войной. Вот как тебя сейчас видел.

— Еще скажи, что за руку с ним здоровался.

— За руку не здоровался, врать не буду, а видеть — видел, — желая убедить Ворошилова в том, что он все-таки видел живого Сталина, Коля добавил: — Мне тогда сам Калинин орден вручал.

— Тебе?! Орден?!

— А кому же еще? Мне.

— Это за что же?

— За Финскую.

— Так ты — кадровый?

— Кадровый, — подтвердил Коля. — Я с тридцать шестого года в армии.

— Я тоже кадровый, — на всякий случай, чтоб собеседник не зазнавался, заметил Ворошилов. — Я в армии с осени тридцать девятого. На Финской мне не довелось воевать. Наша часть за Уралом стояла. Но меня два раза хотели на командирские курсы посылать.

— Чего ж не послали?

— Образования не хватило, — с горечью за то, что так и не стал офицером, признался Ворошилов. — У меня всего четыре класса. Я же из деревни.

— Я тоже из деревни. Но у меня целых семь классов было. — Коля сказал это с чувством некоторого превосходства над ровесником.

Ворошилов думал об Осипове. Коля думал о Ворошилове. Оба они думали примерно одно и то же. О том, что все у них изначально было примерно одинаково. Оба родились в деревне, далеко от города. Обоим по двадцать пять лет. Оба родились и выросли в одной и той же стране, которая награждала их орденами. Оба умеют воевать. А судьба получилась разная! У каждого — своя.

Осипов — вроде капитан, а на деле и не капитан вовсе, а штрафник. Жизнь его — тьфу! Не убьют в этом бою — убьют в следующем. Ворошилов это знал очень хорошо, потому что не сотни, а тысячи людей прошли на его памяти через штрафную роту, и лишь десяткам повезло искупить кровью. Если судить по справедливости, то он-то, Валера Ворошилов, уже в прошлом году мог бы стать лейтенантом, а сейчас, глядишь, тоже, может, вышел бы в капитаны. Грамотешки не хватило. Закончил бы Ворошилов хотя бы семилетку, тогда бы он, а не Гольдберг командовал ротой. И выслуга бы шла не Гольдбергу, а ему, Валере Ворошилову, и войну он закончил бы подполковником, а не старшим сержантом. Несправедливая, все-таки, эта штука — жизнь.

Но пока еще Осипов не капитан, а рядовой штрафной роты, и старший сержант подал ему команду:

— На выход.

В самом деле, глубоко задумавшись о перипетиях жизни и переплетах судеб, Коля не заметил, что обстрел кончился. Снаружи стало тихо. А раз стало тихо, значит, немцы уже идут в атаку Он вылез вслед за Ворошиловым, осторожно посмотрел через бруствер и увидел цепочки врагов, перебежками двигавшихся на него.

— Хреновое дело, — сообщил Ворошилов, осмотревшись. Из трех станковых два повреждены. Придется из стрелкового отражать.

— Рота, к бою! — донесся до них голос Гольдберга.

Когда до немцев было уже метров двести, с левого фланга опять заработал пулемет. На этот раз он бил короткими очередями, но было видно, что пулеметчик опытный, потому что ближайшие к траншее немцы стали валиться на землю как снопы. Возникла сумятица, атака захлебнулась. Немцы отошли, оставив перед траншеей полторы сотни убитых и тяжело раненных.

Гольдберг провел перекличку, и выяснилось, что после артобстрела и немецкой атаки людей, способных держать в руках оружие осталось сорок шесть. Все остальные были либо убиты, либо тяжело ранены. Винтовочных патронов оставалось по шесть на ствол, автоматных не было вовсе.

— Перекур, мужики! — объявил Ворошилов.

Не успели затлеть первые махорочные дымки, как наблюдатель доложил:

— Наблюдаю со стороны немцев пять танков и до двух рот противника.

Все посмотрели в ту сторону.

— А вот теперь — все! — подытожил Ворошилов.

Коля посмотрел на него и с разочарованной улыбкой спросил:

— Так ты говоришь, Крупп для тебя снаряд не изготовил?

— Ага, — подтвердил старший сержант. — Не изготовил. Он, подлец, этот металл на танковые гусеницы пустил.

Танки, медленно ползущие сейчас на штрафников, были не «тигры» и даже не «пантеры». Это были всего-навсего устаревшие Pz-III, которые немецкое командование сняло с киевского направления. Но их массы вполне хватало для того, чтобы всмятку раздавить человека. Да и не было никакой необходимости давить пехоту и пачкать траки мясом и кровью. Танкисты могли не стрелять из пушек, экономя снаряды для другого случая. Достаточно было остановиться метрах в пятидесяти от траншеи и начать поливать ее из пулеметов. Штрафники ничего не смогли бы с ними сделать. У них были только трофейные винтовки «Маузер» с шестью патронами на каждую. Подоспевшая немецкая пехота, под прикрытием пулеметного огня из танков, просто забросала бы траншею ручными гранатами.

— По пехоте — огонь! — крикнул Гольдберг, схватил винтовку и встал к брустверу.

«Правильно, — подумал Коля. — Надо хотя бы пехоту от танков отсечь».

Но пехота не отсекалась. Танкисты открыли боковые створки башен и следили, чтобы она шла в одну линию с танками. Когда пехота залегала, танки останавливались и поджидали ее. Пехота отлеживалась, поднималась в атаку, и танки снова продолжали движение.

Ворошилов стоял за станковым немецким пулеметом. Коля работал рядом с ним вторым номером, подавал ленты.

С фланга опять ударил пулемет, но один танк развернулся, пошел на него, и пулемет затих.

Коля подал последнюю ленту. Кроме этих двухсот пятидесяти патронов, кормить пулемет было нечем. Через пару минут кончится и эта лента.

— Последняя, — предупредил Коля. — Экономь.

Ворошилов оторвался от пулемета и по-доброму посмотрел на него.

— Прости меня, капитан, если что не так. По зубам я тебя разок съездил. Еще в Потьме. А ты мужик-то оказался хороший. Наш мужик.

— Рано нам еще прощаться, Валера. Стреляй! Или я тебя подменю, если устал.

— Ничего, — Ворошилов снова приник к прицелу пулемета. — Штук пяток фрицев мы с собой на тот свет заберем, чтоб по пути в Царствие Небесное не скучать.

Когда у Ворошилова оставалась только половина ленты, закончились последние патроны у стрелков. Коля толкнул в плечо его и показал рукой налево. Там, метрах в двухстах, дымил тот самый танк, который поехал давить неизвестный пулемет-призрак.

XXIII

— Минус один! — весело рассмеялся Ворошилов и уступил место за пулеметом Коле. — Подмени.

Коля встал за пулемет, а Ворошилов принялся снимать с себя гимнастерку.

Оставшись в нательном белье, он толкнул Колю в бок.

— Смотри! Я сейчас попробую сбоку подбежать к танку и залезть к нему на броню. Не давай пехоте голову поднять. Можешь не попадать ни в кого, но короткими очередями прижми ее к земле. Я заберусь на танк и гимнастеркой закрою смотровые щели. Понял?

— Понял, — Коля и вправду понял, что разгоряченный боем Ворошилов сейчас добровольно побежит ловить свою смерть.

Старший сержант выбрался из траншеи и, сверкая бельем, побежал, пригнувшись, к ближнему танку, до которого оставалось уже чуть больше сотни метров.

И тут произошло чудо. Танк, к которому побежал Ворошилов, вдруг встал. Следом за ним остановились и остальные три танка. Затем они как по команде развернулись и двинулись назад.

Коля не поверил своим глазам. Один человек в нижнем белье насмерть напугал экипажи четырех немецких танков, сидящие за надежной стальной броней. От удивления он даже открыл рот и перестал пускать очереди по немецкой цепи. Было слышно, как немецкий офицер пролаял какую-то команду, а их пехота стала отползать от траншеи, которую обороняли штрафники.

Слева снова застучал пулемет. Коля посмотрел в его сторону, так и не понял, откуда именно ведется огонь, и снова стал смотреть, как Ворошилов, размахивая гимнастеркой над головой, пытается догнать немецкий танк. Тот выпустил в сторону преследователя густой выхлоп отработанного топлива и прибавил ходу. Старший сержант сейчас настолько был похож на отставшего от поезда пассажира, догоняющего последний вагон, что Коля рассмеялся по-детски, непосредственно и сердечно, от всей души.

Однако, к всеобщему разочарованию штрафников, наблюдающих позорную ретираду немцев, оказалось, что вовсе не Ворошилов своим бельем и гимнастеркой обратил противника в бегство. С нашей стороны послышался дальний рокот мощных моторов, через минуту низко над горизонтом появились четыре точки и стали расти в размерах. Еще через минуту можно было различить, что это летят наши штурмовики.

Четверка Ил-2 пролетела чуть сбоку от Коли и совсем низко, метрах в шестистах над землей. Он даже успел рассмотреть гвардейский знак на фюзеляже и косую белую полосу с красной звездой на хвостовом оперении каждой машины. Еще через несколько секунд самолеты сбавили обороты двигателей, чуть опустили носы к земле и пошли на штурмовку. Под каждым их крылом вспыхнуло по два красно-оранжевых огня, и шестнадцать реактивных снарядов почти одновременно понеслись догонять убегающие танки.