Немцы в городе - Алексей Оутерицкий

Викентьич заметил меня, помахал приветственно рукой.

– Сань, ты где ползаешь, давай к нам!

– Я сейчас, буквально через минуту! – крикнул я, взбежал по ступенькам высокого длинного крыльца, и прогуливающийся перед входом мордоворот в белом халате быстро двинулся мне наперерез.

Перегородив путь, он брезгливо поджал губы и застыл, сверля меня пронизывающим, как у того седого полковника, взглядом.

– Чего? – постояв с десяток секунд, не выдержал я.

– Прогулка еще не закончилась, – после паузы процедил санитар. Он умолк и, не отрывая от меня водянистых, слегка навыкате, глаз, заиграл желваками.

– Мне на секунду, только туда и обратно. Вот, родители принесли. Надо бы в тумбочку положить. – Он молчал. – Руководство разрешило… – Он опять ничего не ответил, но после паузы сдвинулся на полшага в сторону.

Я осторожно обогнул эту чертову статую в белом халате и, чувствуя спиной подозрительный взгляд, свободной рукой потянул на себя створку массивной дубовой двери.

Пройдя тамбур, я оказался в прохладе здания с высоченными потолками и гулкими вестибюлями с выложенными цветной мозаикой полами. Здесь все было солидным, монументальным, и мало напоминало обычные медицинские заведения, которые для всех. Отец был прав, эта была контора для привилегированных, только что с того толку, если уйти отсюда по собственному желанию было нельзя.

Еще один охранник, за специальным столом, как дежурный в каком-то военизированном заведении, неохотно оторвался от потрепанного журнала, поднял голову, уставился на меня вопросительно. Его губы при этом поджались брезгливо, словно пародируя гримасу того, на входе.

– Вот… положу в тумбочку и вернусь, – поколебавшись, сказал я, указав глазами на пакет. – Руководство разрешило.

Он даже не кивнул, просто опять опустил башку, возвращаясь к своему журналу. Кажется, это было что-то вроде «Огонька». Потом, когда я двинулся по вестибюлю к своему отделению, сказал строгим голосом:

– Только сразу обратно… – Чувствуя, что он опять на меня смотрит, я, не оборачиваясь, кивнул. – Прогулка еще полчаса, потом обед.

Я кивнул еще раз, свернул за угол и поравнялся с дверями, ведущими в женское отделение.

– Саш!

Я остановился как вкопанный, резко повернул голову и увидел в длинном боковом ответвлении главного вестибюля Тамарку. Она опиралась на швабру с намотанной на нее тряпкой и часто дышала. В паре метров от нее стояло серое жестяное ведро.

Она смотрелась забавно, без косметики, в коричневом больничном халате до середины икр, белых носках и казенных сандалиях с плоской подошвой. Нормальная гражданская одежда и обувь здесь были запрещены, но Тамарка и в казенных одеяниях выглядела королевой, словно стояла на своих шпильках. Из прежнего у нее осталась одна стильная прическа, которые здесь не запрещались – не разрешено было только использование в таковых острых заколок.

Тамарка с таинственным видом огляделась и молча поманила меня пальцем. Я сделал несколько шагов, остановился перед дверьми, почти сплошь состоящими из небольших окон небьющегося прозрачного пластика и, приподняв брови, вопросительно кивнул на пустующий сейчас столик. Обычно за ним поочередно сидели три надзирательницы, сменяющие друг дружку дородные бабы, и все три были грымзы еще те, связываться с которыми желающих обычно не находилось.

«Прощай и ничего не обещай, и ничего не говори; а чтоб понять мою печаль, в пустое небо па-а-асма-а-атри-и-и»… – доносилось негромко из стоящего на столике небольшого радиоприемника.

Тамарка опять повертела головой, опять поманила меня.

– Отошла на пять минут, проверить порядок в палатах, – громким шепотом пояснила она и только тогда я, решившись, быстрым шагом прошел разделяющий нас десяток метров.

– Привет, – сказала Тамара, а я, остановившись перед ней, уставился на нее обычным восторженным взглядом. Лицо Тамарки блестело от пота.

– Привет, – растянув губы в улыбке, сказал я. – А я тебя на улице высматривал, высматривал…

– Отрабатываю провинность, – пояснила Тамара. Она полезла в боковой карман халата, достала носовой платок, в несколько легких касаний промокнула влажный лоб.

– А чего? – спросил я.

– Ай… – Тамарка махнула рукой, спрятала платок в карман. – После завтрака опять поругалась с этой… – Не отрывая от меня взгляда, она кивнула за мою спину, на пустующий столик.

– А-а-а… ясно. – Несколько секунд Тамарка молчала, с любопытством глядя на мой пакет. – Ой, – сказал я, спохватившись, – это же тебе. – И протянул ей пакет.

Она отошла, прислонила щетку к ведру, потом вернулась и вытерла о халат руки.

– Мне, правда? Ого, увесистый… А что это?

– Апельсины.

– Апельсины! – радостно воскликнула Тамарка. – Обожаю апельсины! Она распрямила загнутый бумажный верх и, приблизив к пакету лицо, втянула носом запах. – Обожаю апельсины, – повторила она и прикрыла от удовольствия глаза. – А откуда они у тебя?

– Да предки притащили.

– Ого, – сказала Тамарка с завистью, – счастливый. Я бы тоже хотела со своими повидаться.

– Да ладно, – сказал я, – успеешь еще. Всего вторую неделю здесь торчим.

Тамарка пожала плечиками.

– Себе-то хоть оставил?

Я тоже пожал плечами.

– Да я их как-то не очень.

– А, ну да… Ты же у нас только собачий холодец за обе щеки уплетаешь.

Тамарка звонко рассмеялась, потом поспешно прикрыла рукой рот, опасливо обернулась.

– На, Викентьича хоть угостишь, – сказала она, доставая два крупных апельсина, – а с Наташкой я сама поделюсь.

Я запихал апельсины в боковые карманы халата и они стали округлыми, наверняка подозрительными на вид для этих чертовых санитаров.

– Держи еще, – сказала Тамарка, но я отрицательно мотнул головой.

– Да хватит.

Она стояла, прижимая к груди пакет, и смотрела на меня с хитрым прищуром, потом прикусила нижнюю губу.

– Чего? – спросил я, чувствуя, как сердце забилось чаще.

– У меня для тебя тоже есть кое-какой сюрприз, – сказала Тамара таким особенным голосом, что у меня внизу живота пробежала быстрая теплая волна.

– Какой?

– Угадай.

Я помолчал секунд пять, потом развел руками.

– Скажи.

– Ладно… – Не отрывая от меня взгляда, Тамарка полезла в кармашек, как раз на месте одной из притягательных выпуклостей небольших грудок. Ее пальцы лишились привычного маникюра, длинные ногти здесь тоже были под запретом. – Смотри, что у меня есть.

Она достала что-то, скрывая это в кулаке, потом протянула руку и какое-то время стояла неподвижно, второй рукой прижимая к себе пакет. Потом, все так же не отрывая от меня взгляда, медленно раскрыла ладонь. На ладони оказался ключ. Обычный серый алюминиевый ключ на стальном пружинистом колечке.

С пяток секунд я молча смотрел на этот ключ, потом перевел взгляд на сияющее Тамаркино лицо.

– Что скажешь? – спросила она все тем же, вызывающим ту самую волну голосом.

– Неужели от кладовки?

– Угу.

– Там, где списанная кровать?

– Угу.

Я с усилием сглотнул.

– Когда? – Тамарка молчала. – Тамар! Вечером, после ужина?

– На этот раз никаких пятиминуток, – сказала она, глядя на меня с прищуром. – Предлагаю запереться там на всю ночь.

– Целую ночь! – От такой перспективы у меня захватило дух. – Но как ты…

– Стянула его у сестры, а она теперь заступит только через двое суток, – пояснила Тамара. – Тогда же и спохватится, если я к тому времени не успею вернуть его на место… – Она говорила тихо и все время оборачивалась, чтобы не пропустить появления дежурной сестры. – Но, думаю, все получится. Нужно просто улучить момент и положить ключ обратно, в карман ее халата.

– На целую ночь… – восторженно повторил я, не веря в такую удачу.

С лица Тамарки вдруг исчезла улыбка.

– А ты сможешь вырваться? – озабоченно спросила она.

– Запросто, – уверенно сказал я, еще не зная, как мне удастся улизнуть из отделения, но зная, что я сделаю это во что бы то ни стало. – Если понадобится, я нашего дежурного придурка просто прибью.

– А вот этого не надо, – сказала Тамарка и хихикнула. – А то тебя повяжут, и я там, в этой кладовке, буду всю ночь в одиночестве куковать.

Еще несколько секунд я стоял, молча пожирая глазами Тамарку и чувствуя, как та теплая волна внизу разгулялась не на шутку, так, что, кажется, у меня оттопырился халат – точь-в-точь как когда-то трусы под пиджаком, еще на том пляже. Мне уже казалось, что это было сто лет назад.

Тамарка, кажется, заметила. Она опять хихикнула и ее щеки порозовели. Тоже как тогда, на пляже. Она хотела что-то сказать, но тут за углом вестибюля послышалось размеренное шарканье. Похоже, это возвращалась дежурящая сегодня в женском отделении медсестра, грузная тетка лет сорока, визгливая и всегда чем-то недовольная.