Зловещий брак - Мэйдлин Брент

Он вдруг взглянул на меня колючим взглядом и заговорил, обращаясь прямо ко мне и громко, почти крича:

— Ты чувствовать себя лучше теперь?

О, Габнор, как бы мы посмеялись над ним вместе. Я посмотрела на сестру Агнессу и сказала:

— Моя не понимать, что этот белый говорить.

— Он спрашивает, чувствуешь ли ты себя лучше, Кейси.

Я вновь взглянула на мистера Кэррадайна и кивнула.

— Моя хочу сказать большой спасибо за все, мистер.

Тут дверь отворилась, и вошла девушка-туземка с подносом, на котором были маленькая керамическая миска с бульоном и ложка.

— Ну, вот и бульон, — сказал мистер Кэррадайн, закрывая чемоданчик. — Дайте ей столько, сколько съест, сестра, и проследите, чтобы она пила много жидкости: сока, воды, молока, — все, чего захочет. Вечером — еще бульона, а с завтрашнего дня переведем ее на твердую пищу. А теперь я удалюсь.

И он набрал было воздуху в легкие, чтобы снова заговорить со мной на полукрике, но передумал, взглянул на меня почему-то обиженно и направился к двери.

У меня не было аппетита, но под уговоры сестры Агнессы мне удалось покончить с бульоном. После обеда она вытерла мне лицо и оставила одну. В ту ночь я снова плакала, скорбя о Дэниеле, но когда мне удалось заснуть, то был хороший сон, без всяких тяжких сновидений.

На следующий день я почувствовала голод и хорошо ела. Сестра Агнесса принесла мне послание от мистера Редвинга, в котором тот благодарил меня за то, что я спасла ему жизнь, и выражал надежду, что вскоре ему будет разрешено навестить меня. Днем меня осмотрел мистер Кэррадайн и сказал сестре Агнессе, что бинты с моих рук и плечей можно снять на следующий день.

В ту ночь я спала хуже, возможно, потому, что выспалась прежде. Последние мгновения жизни Дэниела ярко всплывали в моей памяти, и, когда мне удалось отключиться, они сменились тревожными мыслями. Вскоре придет день, когда я не смогу более оставаться в госпитале — но как мне жить дальше, я не могла придумать.

На следующее утро, после завтрака, сестра Агнесса принесла мне бумажную сумку. В ней была одежда, которую я носила в день урагана, рубашка, хлопчатобумажные обрезанные штаны, а также небольшой сверток, завернутый в кусок ткани.

— Мы латали и чинили вашу одежду как только могли, милая, — извиняющимся тоном сказала она, — но, кажется, она пострадала настолько, что больше сделать ничего нельзя.

Я поблагодарила ее и развернула кусочек ткани. В ней лежали мой нож с ножнами, очки для подводного плавания, кожаный кошелек с амулетом. Я совсем забыла, что бросила его в карман, готовясь вытаскивать мистера Редвинга из каюты.

Я прижала браслет с амулетом к груди и молча зарыдала; потом я положила все обратно в бумажный пакет. Теперь в нем были все мои личные вещи — больше у меня ничего и никого нет в целом мире. Я встретила обеспокоенный взгляд сестры Агнессы: боюсь, ей в голову пришла та же мысль.

Не волнуйся за меня, Габнор. Я найду способ заработать себе на хлеб. Лучше это, чем та жизнь, которую я вела в Диаболо-Холле. Все, что угодно, лучше, чем та жизнь.

Сестра Агнесса сняла повязки с плечей и рук и воскликнула восхищенно — порезы от веревки совсем зажили. Позже ко мне пришла настоятельница монастыря мать Пола в сопровождении отца Джозефа. От них я узнала, что ураган снес-таки останки «Кейси» с Нептуновых пальцев, как они называли ущелье Аллигатора. Рыбаки видели дрейфующую палубу и остатки мачт у побережья, но тела Дэниела не нашли. Я рада была узнать, что он заснул вечным сном на дне моря, но не могла сдержать слез. Мать Пола и отец Джозеф были очень добры ко мне, и оба молились у моей постели, вознося благодарность Господу за то, что я спаслась и нашла в себе силы спасти жизнь другого человека.

Мистер Кэррадайн пришел на дневной осмотр. Я делала вид, что не понимаю смысла его очередного монолога, не адресованного ни к кому конкретно. В монологе он упомянул о том, что через три дня отправится на пароходе на остров Гренада в госпиталь святого Георга. Само собой, я ничуть не сожалела о его отъезде — мне сильно докучали его рассуждения о моем происхождении.

К полудню я уже истомилась от скуки и мечтала почитать какую-нибудь книгу, когда в комнату почти влетела сестра Агнесса. Она была возбуждена и принялась проверять, хорошо ли моя ночная сорочка завязана у шеи.

— Вас хочет видеть мистер Редвинг, дорогая, — лукаво усмехнулась она. — Он дожидается за дверью в кресле-каталке. Мистер Кэррадайн разрешил нанести вам короткий визит.

Внезапно я ощутила беспокойство, даже сама не понимая его причины.

— Пожалуйста, скажите этому янки, что моя спать, сестра Агнесса.

— Бог мой, но это же будет ложью, Кейси! Мы себе этого не можем позволять.

— Моя не хотеть говорить с этим белым. Моя просто кули.

— О, вы должны увидеться с ним, дорогая. Ради общего блага. Он такой настойчивый джентльмен, он всех нас извел просьбами увидеть вас. Он извел уже даже мистера Кэррадайна, можете себе представить? Кроме того, будет немилосердно, если вы не позволите ему поблагодарить вас. Вы выглядите очень мило, и вам нечего беспокоиться: я уверена, что он все скажет сам.

И она вышла, не дав мне возможности возразить, а через секунду вернулась, катя перед собой мистера Редвинга в кресле на колесах. Впервые я смогла как следует разглядеть его. Его прямые черные волосы были довольно длинными, зачесанными за уши. Теперь он был чисто выбрит. Щеки слегка впали, глаза были, возможно, более глубокими, чем обычно, но болезненная бледность кожи прошла — и лицо было загорелым, а взгляд чистым. Мне было неудобно разглядывать его, и я быстро опустила глаза, но в тот краткий миг, пока я на него смотрела, я увидела человека, прошедшего большое испытание, однако, быстро поправлявшегося.

— Привет, Кейси, — сказал он.

— Здрасьте, мистер, — промямлила я.

— Я рад, что ты так хорошо выглядишь.

Я заставила себя встретиться с ним взглядом. Он сидел возле моей постели в белой хлопчатой рубахе, тонкое одеяло покрывало его колени. Когда я разговаривала с ним на пристани, я подумала, что ему за сорок, но теперь я видела, что ему вряд ли больше тридцати-четырех-тридцатипяти лет. У него было широкое лицо, не то чтобы красивое, но с приметными глазами, в которых светилась бесстрастность, которая напомнила мне Дэниела. Вспомнив, что он — американец и его имя Редвинг [1], я подумала, нет ли в нем североиндейской крови.

Он повернулся и сказал:

— Сестра Агнесса, не будете ли вы так любезны оставить нас на десять минут наедине? Я должен поблагодарить Кейси, и я озабочен ее будущим; но она смущена, и, может быть, ей будет легче говорить со мной, если мы будем одни.