Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока - Гарольд Лэмб

Бабуру доставляли немалое удовольствие анекдоты, и во время своих прогулок по Герату он услышал очередную историю об Алишере. Некий посредственный поэт – Бинаи из Герата – не раз терпел насмешки от великого поэта и визиря по поводу своего музыкального невежества. Выбрав благоприятный момент, когда Алишера не было в городе, Бинаи поднатаскался в тонкостях музыки и даже самостоятельно сочинил несколько мелодий. По возвращении в артистический Герат Алишер, к своему полному изумлению, был встречен Бинаи, исполнявшим песню собственного сочинения. Однако на этом соперничество между поэтами не закончилось.

«Как-то раз, за игрой в шахматы, Алишер-бек вытянул ногу и коснулся зада Бинаи. Алишер-бек шутливо сказал: «Вот беда! В Герате, если вытянешь ногу, непременно коснешься зада поэта». Бинаи отвечал: «А если подожмешь ногу, тоже коснешься зада поэта». В конце концов из-за таких шуток Бинаи ушел из Герата и отправился в Самарканд. Алишер-бек придумывал много разных вещей, и хорошие вещи придумывал. Всякий, кто изобретал что-нибудь новое в своем деле, чтобы обеспечить успех этой вещи, называл ее «алишери». Некоторые ссылались на Алишера ради шутки. Так, из-за того, что Алишер-бек, когда у него болело ухо, повязывался платком, женщины называли синий платок, повязанный наискось, «алишерово украшение». Бинаи тоже, собираясь уйти из Герата, заказал седельнику необычное седло для своего осла, и оно стало известно под названием «алишери».

Утренние часы Тигр посвящал изучению архитектуры Герата, рассматривая бани, училища, богадельни, резервуары, рыбные пруды и обсерватории. Однако они не вызывали у него того восхищения, какое он испытывал в Самарканде. Свое нынешнее пристанище он воспринимал лишь как родину покойного Алишера. Наибольший интерес у него вызывали персонажи, имевшие отношение к миру искусства, – дервиши, которых было принято приглашать в дом, когда они проходили мимо, являлись истинными знатоками истории, традиций и «низких наук», – поскольку высшим знанием считалось искусство толкования религиозных текстов. Он испытывал острое желание завязать с ними более тесные отношения.

Он испытывал и большую неловкость, по-прежнему оставаясь в столице царевичей лишь в положении их царственного гостя. Бади-аз-Заман, старший из братьев, отличался нерешительностью и шел на поводу у более популярного в народе Музаффара, сына царевны Хадичи, властной женщины и любимой жены Хусейна. Бабур, на попечении которого находился несчастный и крепко пристрастившийся к спиртному Джахангир, был вынужден учитывать ревнивые взгляды придворных и просчитывать каждый свой шаг. В то же время он и сам подумывал о том, чтобы попробовать вина во время очередной пирушки.

«Через несколько дней Музаффар-мирза пригласил меня к себе в дом. Музаффар-мирза жил в саду Баг-и-Сафид; Хадича-биким тоже находилась там. Джахангир-мирза пошел со мной. После того как убрали еду и угощение, Музаффар-мирза повел нас в здание, построенное Бабуром-мирзой и называемое Тараб-хана. В Тараб-хане состоялась попойка. Тараб-хана – небольшое здание, находящееся посреди садика; это постройка всего в два яруса, но довольно красивая. Верхний ярус ее отделали более роскошно. По четырем углам его находятся четыре худжры; все пространство и расстояние между этими четырьмя худжрами представляет собой один покой и одну комнату, между четырьмя худжрами устроены четыре возвышения в виде ниш. Каждая сторона этой комнаты украшена картинами. Хотя эту постройку возвел Бабур-мирза, но картины приказал нарисовать Абу Саид-мирза; на них изобразили его битвы и сражения.

На возвышении с северной стороны положили две подушки, одну напротив другой. На одну подушку сели мы – Музаффар-мирза и я, на другую подушку уселись султан Масуд-мирза и Джахангир-мирза. Так как мы были гостями в доме Музаффара-мирзы, то Музаффар-мирза посадил меня выше себя. Кравчие наполнили чаши наслаждения и начали подносить их присутствующим, расхаживая между ними, а присутствующие глотали процеженные вина, словно живую воду. Пирушка разгорелась, вино поднялось в голову. Участники попойки имели намерение заставить меня выпить и ввести меня тоже в круг пьяниц; хотя я до этого времени не пил вина допьяна и не знал как следует, каково состояние и удовольствие от нетрезвости и опьянения, но склонность пить вино у меня была, и сердце влекло меня пройти по этой долине. В отрочестве я не имел склонности к вину и не знал наслаждения вином; если отец иногда и предлагал мне вина, я приводил различные отговорки и не употреблял его. После смерти отца благодаря счастливому влиянию ходжи Кази я был воздержан и благочестив и избегал даже сомнительных кушаний – где уж там было вино употреблять! Потом, когда вследствие требований юности и влечения души у меня появилась склонность к вину, некому было предложить мне вина и не было даже человека, знающего о моем стремлении к вину.

Мне пришло на ум, что если уж меня так заставляют и к тому же мы прибыли в такой великолепный город, как Герат, где полностью собраны все средства развлечения и удовольствия, то когда же мне выпить, если не сейчас. Я твердо решил выпить и прогуляться по этой долине, но мне пришла в голову и такая мысль: «Бади-аз-Заман-мирза – старший брат, а я не выпил из его рук у него в доме. Если я теперь выпью из рук младшего брата, что подумает Бади-аз-Заман-мирза?» Мое оправдание признали разумным, и на этой пирушке мне уже не предлагали вина.

На этом собрании среди музыкантов был Хафиз Хаджи, он хорошо пел; гератцы поют тихо, нежно и плавно. Там же присутствовал один из певцов Джахангира-мирзы по имени Мир Джан, самаркандец; он всегда пел громко, резко и некрасиво. Джа-хангир-мирза, захмелев, приказал Мир Джану петь; тот запел, страшно громко, резко и некрасиво. Хорасанцы – тонко воспитанные люди, но от такого пения один затыкал уши, другой кривил лицо; однако из уважения к мирзе никто не решался остановить певца.

После вечерней молитвы мы перешли из Тараб-ханы в новый зимний дом, выстроенный Музаф-фаром-мирзой. Когда мы пришли в этот дом, то Юсуф Али Кукулдаш в крайнем опьянении поднялся и заплясал. Он был человек, знающий ритмы и плясал хорошо. С переходом в этот дом пирушка стала еще горячей. Музаффар-мирза подарил мне саблю на поясе, шубу, крытую мерлушкой, и серого коня… До ночи продолжался веселый пир, и я провел ночь в этом доме.

Касим-бек, услышав, что мне подносили вина, послал человека к Зун-н-Нун-беку. Зун-н-Нун-бек, увещания ради, поговорил с мирзами, и они совершенно перестали предлагать мне вино.

Бади-аз-Заман-мирза, услышав, как Музаффар-мирза принимал гостей, устроил собрание в саду; позвали также некоторых моих приближенных беков и йигитов. Мои приближенные из-за меня не пили вина, а если и пили, то пили, закрыв все входы и выходы, в величайшей тревоге. Придя на пир, они тоже либо старались чем-нибудь меня отвлечь, либо закрывались от меня руками и пили в крайнем волнении. Между тем я как бы дал присутствующим общее разрешение, ибо этот пир устроил человек, подобный для меня отцу или брату».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});