Железные Волки. Небо славян - Александр Кудрявцев

– А святой Антоний брал с собой секиру? – спросил Ратмир. Торстейн ласково коснулся отполированного монашеским лбом обуха.

– Она звалась Кровавая Троллиха. Но от грешного юноши осталась лишь кличка. А имя мое, данное при крещении, – Торстейн выдержал эффектную паузу и объявил, воздев руки по сторонам: – Варфоломей!

Ратмир хмыкнул:

– Но секира осталась.

Варфоломей кивнул, пожав плечами:

– На всякий случай. Куда пастырю без посоха его? Кровавой Троллихи больше нет, и зовется она теперь в честь той, кто раскаялась в грехах своих перед Господом.

– И как же?

– Мария Магдалина, – сказал Торстейн и перекрестился.

Ратмир с трудом заставил себя улыбнуться. Ему нравился этот странный человек, называвший братьями и сестрами все, что он видел вокруг.

– А если на нас нападут? – Ратмир положил руку на эфес Мстителя, с которым не расставался и во время сна.

– Слово мое заставит их уйти, – улыбнулся проповедник.

– А если не послушают?

– Послушают, – кротко заверил Варфоломей и закрыл глаза, беззвучно зашевелив губами в молитве.

Убедиться в словах монаха Ратмиру предстояло совсем скоро. На закате у кузницы раздались резкие голоса. Увидев двоих вооруженных топорами мужчин, юноша попытался вскочить, но упал на колени и осторожно пополз на четвереньках в укрытие, шепотом проклиная никак не проходящую слабость.

– Ты кто? – спросил один из бойцов Торстейна, неподвижно стоящего перед ними с секирой в руках. Монах ласково улыбался. Парочка же косилась на огромное лезвие Марии Магдалины и действовать не спешила.

– Я – слуга Господа нашего Иисуса Христа, – ответил тот. – А кто вы, добрые люди?

– Тебя это не касается, – шагнул вперед высокий, широкоплечий, с длинными седыми волосами. Его спутник, приземистый косматый толстяк, поднял свой топор. – Наш отряд разбили у Серого Камня. Мы долго шли и хотим есть. У таких как ты всегда есть припасы. Давай-ка их сюда.

Под коленом Ратмира хрустнула ветка. Дренги резко оглянулись, выставив перед собой оружие.

– Это раненый щенок, – сказал толстяк, приглядевшись. Он с неожиданным для человека своего сложения проворством оказался рядом и выдернул из руки Ратмира меч. – Эта сталь стоит дорого. Я беру ее себе.

– Отдай! – крикнул Ратмир, бросился вперед и ткнулся лицом в мох. Ноги совсем не хотели слушаться.

– Братья мои, – сказал Варфоломей, – не творите лиха, ибо каждому воздастся по делам его…

– Заткнись, монах, – старый викинг выбил секиру из рук Варфоломея, – и тащи жрать. Мы устали.

– Ибо сказано, – продолжал монах, – не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую.

Варфоломей повернул голову вбок:

– Бей.

– Чего? – переспросил викинг.

– Тогда я, – сказал тот, мгновенно повернулся на пятках и влепил дренгу такую пощечину, что тот взмахнул руками и рухнул на землю без сознания, выронив топор. – Вы слышали, что сказано: «Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас…»[52] – нараспев читал монах, направляясь ко второму грабителю.

– Я ударю! Сейчас ударю! – крикнул толстяк, замахиваясь мечом Ратмира на надвигающегося монаха.

Тот ласково кивнул. Лезвие просвистело мимо легко уклонившегося Варфоломея.

– Господь, я подставил щеку, как ты учил. Первый удар бодрит тело и пенит кровь, – возвел очи монах. – Но второго удара не терпит даже Будда. – Варфоломей взмахнул Магдалиной. Викинг взвыл, схватившись за раненую руку. – Я прощаю тебя, добрый человек, ибо не ведаешь ты, что творишь, – сказал он, сгребая хнычущего от боли толстяка за рубаху на груди. – Пусть рука, соблазнившая тебя, служит предостережением на будущее. Ибо сказано: «Если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну»[53].

Монах наставительно поднял палец перед скрючившимся на земле воином:

– Не убий, не укради, не прелюбодействуй.

Он вздохнул, сходил за водой, промыл рану, перетянул ее чистым куском ткани и перекрестил. Пока Пес возился с раненым, на земле со стоном зашевелился второй. Подняв голову, старый дренг обвел поляну глазами и быстро понял, что произошло.

– Не убивай! Твой бог тебя учил не этому! – пробормотал он, увидев, что Варфоломей поднялся на ноги и идет к нему.

– Ты прав, – согласился монах, – а еще он учил вот чему. «Кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду»[54]. «Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся»[55].

– Я понял, понял! – взвизгнул седой, дрожащими руками отстегивая от пояса тугой кожаный мешочек.

– Благодарю. А можно плащ? – застенчиво попросил Варфоломей.

Тот быстро сбросил с плеч шерстяную накидку.

– Спаси тебя Бог, – улыбнулся монах, принимая подарок. – Идите с миром, добрые люди, и да пребудет с вами Господь!

Он радушно перекрестил уходящих, каждый из которых то и дело оглядывался, не гонится ли за ними добрый священник.

– Ну и проповедь… – сказал Ратмир, когда дренги скрылись из вида.

– С каждым нужно общаться на его языке, – ответил Варфоломей и осенил знамением себя и юношу.

– А серебро взял…

Монах пожал плечами:

– На всякий случай…

* * *

Когда с неба ушли сизые тучи и подсохла лесная трава, Варфоломей решил двинуться на рыбалку дальше по течению. Или проповедник вытягал из омута всех щук, или они просто раскрыли его способ ловли на начищенный до блеска кусок ножа с вклепанным крюком из кованого гвоздя – нож блестел под темной водой, будто серебристый бок голавля. С помощью своего нехитрого изобретения Торстейн с неделю таскал пятнистых рыбин длиной в сажень, а потом как отрезало.

Но, когда Варфоломей скатал походный шатер и собрал в мешок нехитрые припасы, оказалось, что Ратмир не может встать на ноги. До этих пор он лежал ничком, глядя вверх остекленевшими глазами, лишь выползал по нужде. Сначала горячие проповеди Варфоломея о благой вести и всемирной любви его занимали, но Ратмир быстро к ним охладел, как ни громыхал и выкатывал глаза монах.

– Вот что, – хмуро сказал Варфоломей, глядя, как сидящий на земле Ратмир равнодушно щупает свои неподвижные ноги, с таким отсутствующим видом, будто это два засохших окорока. – Так мы далеко не уйдем.

– А я никуда и не собираюсь. – Ратмир откинулся на спину и заложил руки за голову. – Без меня иди. Башка уже звенит от твоих проповедей.

– От моей любви отделаться непросто, – согласился тот. – Но зачем я спасал тебя от волков? Чтобы оставить муравьям?

– Плевать, – Ратмир сунул в рот стебелек кислицы и усмехнулся. – Ты любишь весь мир. А я любил всего нескольких, но их больше нет. Тебе есть зачем жить. Мне – нет.

– Так возлюби мир! – вскинулся Варфоломей. – Прими учение в сердце, прости врагов своих, ибо ненависть – это ржа, жрущая душу!

– Так дай мне заржаветь! – крикнул Ратмир. – Просто отстань от меня, большой, тупой, добрый кретин!

Тот побагровел, сжал Магдалину так, что побелели костяшки пальцев, но не сдвинулся с места, а что-то пробормотал под нос и громко приложился лбом к тяжелому обуху.

– Хорошо. Я уйду. Ты останешься. Но сначала позволь провести один обряд…

– Если ты после этого уберешься, то хоть сто раз по сто, – процедил сквозь зубы Ратмир. Он отвернулся, закрыл глаза и вдруг услышал приближающиеся шаги.

– Что… – успел сказать Ратмир, перед тем как на него обрушился обух секиры по имени Мария Магдалина.

* * *

Он очнулся, обнаружив себя сидящим в земляной яме со связанными за спиной руками. Стоявший рядом Варфоломей смотрел на него со сдержанным любопытством.

– Так вот зачем ты спасал меня! – Ратмир невесело рассмеялся. – Все равно выкупа тебе не видать. Оба моих отца мертвы, матери, скорее всего, тоже.

– Выкуп меня не интересует, – ответил монах, снимая с плеча короб, доверху запачканный чем-то бурым и зловонным. Он одним махом высыпал содержимое на Ратмира, и тот чуть не задохнулся от яростной вони, которая даже заставила прослезиться.

– Что это? – крикнул он.

– Дерьмо, – пояснил монах, деловито поднимая с земли мешок, запачканный той же самой субстанцией. – Много дерьма. Весь день за ним в деревню ходил. К жадным людям. Удобрения, говорят, стоят дорого. Вот серебро и пригодилось. Алчность… кругом одни алчность и порок…

Он поцокал языком, покачал головой и споро вывалил содержимое мешка на голову застывшего от варфоломеевской наглости юнца.

– Стой! – заорал Ратмир и замолчал, почувствовав липкий комок на зубах.

– В рот попало? – сочувственно уточнил монах и развязал второй мешок. – Любопытный круговорот у нас получается…

– Я тебя убью! – взвизгнул от злости Ратмир, тщетно напрягая связанные руки.