Моя желанная студентка (СИ) - Чи Майя

Все же людей от животных отличает только более развитый интеллект. И, пожалуй, сомнения. Даже если я выгляжу отбитым на всю голову, столько противоречивых чувств мной не было испытано никогда.

— Одиннадцатый час пошел, Стас. — Буров немного пьяно поглядывает на часы. Сколько он выпил? И сколько можно зализывать раны таким вот образом? Мог бы уже смириться. — Он уже не приедет.

— Плевать! — машу рукой. — Главное, чтобы он не доставил проблем Веронике. — Друг согласно кивает, и я прищуриваюсь. — Кулаки почешешь в другой раз.

— Раскусил, да? — смеётся. — Понимаешь, он ведь сто процентов замешан в краже. И хоть кажется, что Аня ушла в третий лагерь, моя интуиция вопит совершенно о другом.

— Может, оставим эти разговоры. Давай вызову такси.

— Вызывай. И своей Веронике обязательно позвони. Хотя это и семейные разборки, но мой опыт показывает: если вовремя не спохватиться и не сунуть нос, останешься у разбитого корыта.

— Философ, — усмехаясь, набираю такси.

Как только Буров отчаливает на серой Тойоте, я действительно тянусь к телефону. Вот только звоню вовсе не девочке с большими карими глазами, а женщине, с которой следует обсудить вопрос доверия.

— Стасик? — Если мама и удивлена, то старается не подавать виду.

— Привет.

— Ты так редко меня набираешь, что я забеспокоилась: все ли хорошо?

— Это ты рассказала Ане о Веронике? — спрашиваю в лоб, совершенно не ожидая правды. Судьи тоже врут, особенно если дело касается денег и репутации.

— О чем ты?

— Мам, — вздыхаю, — я серьезно. Что ты ей наплела?

Она некоторое время молчит, и затянувшаяся тишина начинает действовать на нервы.

— Ну! — поторапливаю ее. — Однажды ты уже влезла в мою жизнь. Вспомни, по чьей наводке я познакомился с Аней.

— Стас, ты выпил?

— Я думал, ты на моей стороне.

— Я всегда буду на твоей стороне. Я — мать, и забочусь о будущем своего ребенка. Если сейчас не отвадить от тебя девку, то разразится скандал. А Валевский ни за что не допустит удара по репутации.

— Он может такого наворотить… — с усмешкой говорю.

— Он — трус! — кричит в трубку, заставая меня врасплох. — Трус, каких еще поискать! Поверь, я знаю, о чем говорю. Ради тепленького местечка готов пожертвовать всем, даже чувствами, даже остатками гордости и человечности!

— Ты так близко с ним знакома?

— Ближе, чем ты можешь представить, Стас. — Вздыхает. — Ты очарован ей. Это заметно. Мне хватило одного взгляда, чтобы увидеть вашу влюбленность. Но Валевский — последний человек, с которым я хотела бы связываться. Если хочешь, осуждай, злись, можешь даже устроить очередной бойкот. Я не обижусь, привыкла. Только забудь о девчонке. Не лезь в это болото. Не повторяй моих ошибок. — Она всхлипнула, затем кашлянула, беря себя в руки.

— Ты редко плачешь. Что произошло?

— Воспоминания нахлынули. И за Аню прости. Пришла, прости господи, тетеря, строящая из себя умницу-красавицу. Помогите, мол, вернуть Стаса. Я как на нее глянула, поняла, что смотреть не могу. Напомнила мне одну стерву, тоже крокодильи слезы лила, семью сберечь пыталась, а сама…

Что именно сама, она так и не произнесла. Да и я все понял без слов, хватило намека. Только дети не должны расплачиваться за грехи своих родителей.

— Мам, Вероника не просто мимолетное увлечение. Прошу, не лезь в это. Даже из добрых побуждений. Надеюсь, ты меня услышала.

— Не очень приятно это слышать, — произносит с горечью, и все же со смехом.

— Мы всегда говорим друг другу неприятные вещи, — поддерживаю ее напускное веселье.

Попрощавшись с матерью, я ухожу в прострацию. Ее связь с Валевским кажется чем-то инородным, не вписывающихся в картину моего мира. И все же приходится это принять, теперь только гадая, что же произошло между ней и матерью Вероники. Почему я всегда думал о чисто рабочих разногласиях? В громком деле Сахарова шестилетней давности, где обвинителем был никто иной, как сам Валевский, ненависть мамы выглядела подозрительной, однако мне даже в голову не пришло — увидеть в оправдании одного из шарлатанов научного общества личные счеты. Сахаров вышел на свободу несмотря на общественный резонанс.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я разочарованно вздыхаю и набираю Веронику. После ухода друга в квартире вновь повисла пустота. Мне нужно кем-то ее заполнить. Просто необходимо. И взволнованный голос девушки — теперь точно моей, раз я это произнес вслух — отлично справится с этой миссией.

Утром я, по обыкновению еду в университет. В моем расписании стоят две пары у второкурсников и одна — в группе Вероники, после которых планирую заехать в мебельный магазин, но всю дорогу меня занимают совсем другие мысли. Перед глазами то и дело возникает волнительная картина: как вхожу в аудиторию, как моя девочка смущается, кусает губы, прячет взгляд, лишь изредка поглядывая исподлобья. Неприличная фантазия никак не вяжется с образом строгого профессора, но я никогда не был святошей. К тому же в пределах университета не позволил бы себе лишнего, будь там даже моя жена.

Переполненная парковка, шумный холл, группы студентов в коридорах — все кажется обыденным и привычным, ничего особенного, однако меня не покидает ощущение надвигающейся беды. Чувствуется напряжение. И оно исходит вовсе не от окружающих. Это интуиция.

— Станислав Юрьевич, — сразу обращается ко мне Судакова, стоит только войти в кафедру, — вас просили заглянуть в деканат по срочному делу.

— И вам доброе утро. До перерыва не подождет? У меня через четыре минуты начнется лекция.

— Ой, не стоит переживать. Вас уже заменила Русланочка.

Секундное замешательство перетекает в негодование. Почему замена лекторов произошла без предупреждения?

— Советую поспешить. Вас заждались, — ехидно улыбается Елена Григорьевна, и я понимаю, что стоит приготовиться к худшему. Иначе эта женщина не злорадствовала бы.

Глава 33. Раздрай

Вероника

Я до последнего боюсь идти в университет. Кажется, что там меня непременно поджидает отец. Но даже если это так, я до последнего буду отстаивать свою точку зрения. Потому что на моей стороне Стас. Потому что иначе до конца жизни буду прогибаться под других людей. Не хочу этого допустить. Ни сейчас, ни потом.

Раньше авторитет папы был неопровержим, и если мы с матерью шли наперекор ему, то осознанно ждали скандала. Маленькой девочке, привыкшей слушаться во всем родителей и жить в среде абсолютного патриархата, было невдомек, что может быть иначе. Лет так до пятнадцати. Но к тому времени высказывать свою точку зрения я уже боялась, да и мама всегда была на его стороне. Отчасти по последней причине я и выбрала путь обмана, всеми способами скрывая свою подработку.

Однако теперь уверенности во мне больше. Со мной мужчина, которому важно не только наше общее будущее, но и мой успех. В любом деле, будь то учеба или танцы.

Думая об этом, я вхожу в аудиторию с улыбкой. Мне хочется хоть на мгновение подарить ему позитив. Чтобы суровый взгляд смягчился, а в тусклых глазах появилась искра. И хоть дрожат колени от страха, и я молюсь всем богам, дабы там не оказался никто из моих родных, все равно улыбаюсь.

Впрочем, лектором у нас оказывается вовсе не Стас, а брюнетка в темно-зеленом костюме. Заметив мое замешательство, она здоровается и представляется:

— Руслана Аркадьевна Чолокова. Я буду вести у вас предмет. А вы, Вероника Валевская, полагаю?

— Д-да. — запинаюсь, не зная даже, что думать. На всякий случай оглядываю аудиторию. — А где Станислав Юрьевич?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Женщина слегка прищуривает глаза, затем с полуулыбкой сообщает:

— Он временно отстранен. Проходите, Валевская. Долгие разговоры нарушают учебный процесс.

— Извините, — говорю и на негнущихся ногах продвигаюсь вглубь зала. Сажусь на последний ряд, зачем-то смотрю на Диану, видимо, очень недовольную тем, что произошло, и перевожу взгляд на нового лектора.