Никон (сборник) - Владислав Бахревский

Проснулся Алексей Михайлович, и все в нем обрадовалось пробуждению, душа и тело. Потянуло его под ясное небо, и, сам еще не понимая, что ему надобно, велел позвать Матюшкина.

На месте, однако, не усидел, вышел на Красное крыльцо и совсем взбодрился.

Небо тугим до звона парусом взлетало над Москвою, и солнце, еще такое молоденькое, только-только хватившее первый ковшик весенней браги, каждому ставило на лицо свою печать.

Стрелецкий полковник Артамон Матвеев, завидев государя, поклонился издали, с нижней площадки, потом, взойдя на первую ступеньку, и со второй тоже поклонился.

– Иди сюда! – позвал его нетерпеливо государь.

Они росли вместе. Артамона определили царевичу Алексею в товарищи, вместе с Ртищевым и Матюшкиным, еще в 1638 году. Отец Матвеева родовитостью не блистал и большого состояния нажить не умел, но был он человеком честным, преданным и умным. Посылали его в посольствах к турецкому султану Мураду, к шаху Персии Аббасу.

Сына своего Матвеев учил всякому доброму знанию, какое только водилось в Москве. Теперь Артамону было двадцать восемь лет, он давно успел привыкнуть к полковничьему званию, а надежды на большее у него и быть не могло, хоть и друг царю. Великие государственные службы – привилегия боярства.

– Артамон, ишь ты румяный какой! – радовался приятелю царь, и ему вдруг пришло в голову созорничать.

Тут и Матюшкин со Ртищевым как раз подоспели.

– А поехали-ка, ребятки, по гостям! – У Алексея Михайловича в глазах запрыгали светлые зайчики.

– Так ведь пост, – сказал нерешительно Ртищев.

– Вот и поглядим, чем ныне православные угощаются!

Царь, удивлявший иноземцев величавостью, своих до оторопи пугал невесть откуда бравшейся проворностью. В Кремле думные да приказные только еще всполошиться успели, а царя уже след простыл.

Сперва закатились в хоромы боярина князя Михаила Петровича Пронского. Боярские слуги еще на царя глазами хлопали, а он, встречи не ожидая, – на крыльцо, да в сени, да в горницу.

Князь Пронский так и подскочил! Во рту кус пирога, да такой маленький, обеими руками боярин за кус тот держится. Поперхнулся, раскашлялся, из глаз слезы градом. Царь первый к боярину подскочил, треснул по горбу, выбивая застрявшие крошки, и сам же ковшик поднес с медом. Боярин глотнул и, крутя виновато головой, пропавшим голосом сипел:

– Ох, спас ты меня, батюшка государь!

– День на обед, а ты все завтракаешь! – укорил боярина Алексей Михайлович.

– В церкви с утра стоял! – оправдывался Михайла Петрович.

– Пироги-то, чую, с мясцом!

– Медвежатинка, – объяснил простодушно князь и спохватился: – Твой, государь, дохтур поститься мне никак не велел ради мово слабого здоровья. Вот и отмаливаю…

Щеки у боярина были красные, налитые.

Алексей Михайлович озаботился, приложил ладонь к боярскому круглому пузу.

– Не урчит?

– Урчит, великий государь! Выпью квасу, как пес цепной рыкает. Домашние аж пугаются. Рры-ы! Ры-ы-ы! Сам вздрагиваю.

Алексей Михайлович поднес к носу ковшик, понюхал.

– Благодатный запах-то!

– Да у меня меды ого-го! – Пронский так и просиял.

– А я, грешным делом, весь Великий пост на хлебе да квасе, – сказал царь. – Ну, кушай на здоровье, Михайла Петрович. Мимо ехал, дай, думаю, проведаю!

И царь пошел из светлицы, а Пронский только руками взмахнул:

– Да как же так! Без угощенья-то!

Кинулся вслед за царем, а тот уже в возок погрузился – и только снег из-под копыт!

Боярин князь Иван Андреевич Голицын – ел.

Боярин князь Иван Никитович Хованский – ел.

Боярин Василий Васильевич Бутурлин – спал.

Боярин Илья Данилович Милославский из-за стола поднялся.

Боярин князь Семен Васильевич Прозоровский был на дворе, в одном кафтане и с пучком розог в руках. Перед ним стояла широкая лавка, на лавке мужик со спущенными штанами.

– Вразумляю! – объяснил царю боярин свое занятие, впрочем, сильно смутясь.

– За какое же злодейство? – спросил царь.

– На каждом – грех! Куда от грехов денешься? Для памяти стегаю! По три розги каждому.

Царь поглядел на очередь ожидающих боярской науки, попросил:

– Отпусти ты их, Семен Васильевич. Я за их грехи с патриархом помолюсь.

Князь чуть шевельнул рукой – и пусто стало на дворе.

Боярин князь Борис Михайлович Лыков – ел.

Боярин Григорий Гаврилович Пушкин – ел.

Двор боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского встретил конским ржанием. Князь в волчьей телогрее сидел на черном тонконогом, впавшем в истерику коне. Конь визжал, прыгал, но железная была рука у князя, а сидел он как приросший.

Увидел царя, спрыгнул наземь, кинул поводья конюхам, которые тотчас захлопотали вокруг лошади, накрывая ее попоной, оглаживая и всячески успокаивая.

– Не всякая птица за таким конем угонится, – сказал Ромодановский с гордостью.

– Объезжаешь, что ли? – спросил царь.

– И объезжаю, и к себе приучаю! – Смело посмотрел царю в лицо: – Конь есть – дела нет.

– Будет тебе дело! – радостно засмеялся Алексей Михайлович. – Не горюй, Григорьевич. Будет тебе дело. Спасибо тебе.

– За что же?! – удивился князь.

– А за то, что не спишь. Иные-то все еще дрыхнут! – И объяснил: – Мимо ехал. Вот и проведал тебя. Дай Бог тебе здоровья. Осетра тебе нынче пришлю. На Вербное за мое здоровье откушаешь.

Возвращались в Кремль в молчании. Уже на Пожаре царь дернул Артамона за рукав:

– Видал, какие у нас Аники-воины?! Один только и сыскался стоящий на всю Москву.

– То не воины, государь, – ответил Матвеев, – то – начальство, воины – это мы, твои дворяне.

– Не знаю, – сказал царь, щуря задумчиво глаза. – Ты, правда, спозаранок при деле. А как иные – не знаю. Царю за всеми не углядеть.

13

Думный дьяк Ларион Лопухин принес государю на утверждение лист о порядке приема послов гетмана Хмельницкого, которые вот уже пятый день жили в Москве, ожидая царской милости.

Лопухин застал у царя Никона и смешался – дело у него было тайное.

– Читай свою бумагу! – разрешил Алексей Михайлович. – От собинного друга у меня секретов не бывает. Великий святитель Никон такой же государь, как и я.

Думный дьяк поразился услышанному и, не мешкая, прочитал свой лист.

Посланникам гетмана Богдана Хмельницкого Кондратию Бурляю и Силуяну Мужиловскому государь указал быть у себя 22 апреля. Ехать посланникам в Кремль на государевых лошадях, в карауле стоять стрельцам трех приказов без пищалей. Сойти с лошадей посланникам у Посольского приказа.

– «Государю царю и великому князю всея Русии быть в Столовой избе, в чем он, государь, изволит, – читал Лопухин. – А боярам…»

– Погоди! – остановил Алексей Михайлович. – Помету сделай. «Государь был в опашенке объяриной с кружевом».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});