Менделеев - Петр Слётов

Не желая бросать свой курс посредине, Дмитрии Иванович дочитал его до конца, тем более, что до каникул оставалось два-три месяца. Один из слушателей Дмитрия Ивановича, стенографировавший его лекции, записал и последние произведшие потрясающее впечатление на слушателей.

Аудитория была переполнена. От Менделеева ждали политического выступления. Менделеев вышел, приветствуемый громом аплодисментов, оглядел присутствующих, пошутил над большим количеством собравшихся «слушать химию»… «Раздался смех, потому что никто не собирался «слушать химию», — в аудитории было множество совершенно посторонних, иначе настроенных людей. Менделеев начал:

— Марганец…

И снова смех прокатился по скамьям, но он замолк, и собравшиеся стали в самом деле «слушать химию». Менделеев говорил:

«До сих пор, как руды марганца, так и все почти богатства русские, которые разведаны, начиная от золота, меди, железа, каменного угля, нефти и прочего, все они, можно сказать, найдены только потому, что можно сказать, бросаются в глаза — и крестьянин, черкес, перс, казак их находит и говорит о них. Не так в самом деле должно быть, да и не так оно там, где практическое развитие доходит до некоторой меры: кроме того, что выступить имело случай на земную поверхность, есть еще гораздо большие массы в глубинах, в недрах земли, и надобно иметь фонарь науки, чтобы осветить эти глубины и увидеть в темноте. И если этот фонарь знания внести в Россию, то вы сделаете в самом деле то, чего от вас ожидает Россия. Ибо от чего же зависит ее благосостояние, от чего зависит богатство и бедность ее народа и ее международная свобода? Ведь только независимость экономическая есть независимость настоящая: всякая прочая есть фиктивная. Укрепление мысли в ту сторону, в которую нравится, и есть классический прием, который, как известно, погубил не мало народа, людей, которые гонялись за воображаемым или мечтательным, упуская то самое, что нужно в самом деле разрабатывать для жизни народа. Вводя промышленные цели, разрабатывая их, мы дадим — что чрезвычайно важно — не только действительное дело, живое практическое дело образованности, дадим дело народу, увеличим его благосостояние, то есть сделаем то самое, чего в самом деле недостает в настоящее время России. Она, будучи страной земледельческой, можно сказать, получает свои ресурсы от — чтобы сказать резко и ясно — грабежа земной поверхности, от снятия с земной поверхности того, что в ней содержится. Свозя, отправляя свой хлеб за границу, истощая таким образом свою землю и возвращая того, что берется и увозится, Россия теряет…»

Развивая свою мысль о том, что студенты, несущие «фонарь науки», могут быть-водителями прогресса, Дмитрий Иванович заговорил об университете, alma mater этих студентов, и о духе, которым должен быть проникнут этот храм науки.

«Так есть и в университетах свой дух. Не стоит он: вовсе в том… чем, может быть, многим из вас он представляется; нередко кажется… что он состоит, — или нередко может казаться, по крайней мере, — что он состоит в каком-то… влиянии на общество каким-то особенным образом…

У нас, где образование еще, можно сказать, не привилось твердо и крепко, такого рода некрепкое и нетвердое представление очень развито, а потому, заканчивая курс, я хочу сказать о том, как, в чем состоит истинный университетский дух, в чем его суть, откуда берется эта душа университетская, совершенно особенный оттенок кладущая на тех, кто с внутренней стороны… душою к университету прилежит.

Этот дух состоит исключительно и всецело, в существе, только в одном: в стремлении достигнуть истины во что бы то ни стало, — не практическую пользу, не личное улучшение, не каких бы то ни было политических или экономических улучшений, — все это сбоку, все это придатки, все это есть не что иное, как атрибуты, члены основного, одного, исключительного стремления, — это достижения истины во бы то ни стало и как бы то ни было, — не только истины в том виде, в каком она… ее можно достигнуть. — Не в том, чтобы, отпирая храм ключом, прямо пойти сдернуть завесу сокрытой истины — ничего нету, сказки, пустое! Ничего такого нету, никакой такой завесы нет; истина не спрятана от людей, она среди нас, во всем мире рассеяна. Ее везде искать можно: и в химии, и в математике, и в физике, и в истории, и в языкознании, — во всем том, что направлено к отысканию истины — оттого-то это все и соединяется в университете».

Последние слова лекции были:

«Желаю вам достигать ее (т. е. истину) самым спокойным образом и покорнейше прошу не сопровождать мой уход аплодисментами по множеству различных причин!..»

Аплодисментами и не пришлось сопровождать его уход, так как в аудиторию был введен отряд полицейских, и Менделеев плакал, видя такое поругание «храма науки».

Немедленно по окончании лекций Дмитрий Иванович отправил семью в Боблово, а сам нашел в Петербурге на Кадетской линии Васильевского острова квартиру и перевез туда все из своей профессорской квартиры. О том, как переживался им этот разрыв с университетом, в котором он преподавал тридцать три года, говорит уже то, что первое время он никуда не выходил и никого не принимал у себя.

Труд, тридцать три года вкладываемый всей мерой сил и способностей в педагогическую деятельность, не оценен. Дмитрий Иванович в моменты раздражения готов был считать представителей правительства представителями России, — труд его не оценен Россией. Горько сравнивались им почести, полученные в Англии, и забаллотирование в Российскую Академию наук и обида, вызвавшая его отставку. Такое сравнение могло ставить выбор — уехать ли за границу и, там, среди ценящих его людей, продолжать свою работу на пользу чужой страны или оставаться в некультурной, нищей России на положении бывшего профессора Петербургского университета. Менделеев предпочел положение профессора в отставке, но в родной стране.

Период уныния, колебания и приспосабливания к новому положению у такого деятельного человека, как Дмитрий Иванович, не мог продолжаться долго, тем более, что была большая очередная работа, требовавшая своего завершения. В 1889 г. по инициативе министра финансов Вышнеградского, товарища Дмитрия Ивановича по Гейдельбергскому университету, и бывшего ректора технологического института, Менделеев был приглашен в правительственную комиссию по выработке единого таможенного тарифа.

«Вышнеградский, — вспоминает о нем К. Головин, — принадлежал к самой сердцевине думских воротил. И назначен он был сперва в Совет, а потом в министры именно в качестве дельца, как человек вполне практичный и не особенно увлекающийся принципами». «Вышнеградский был не попросту кандидатом правых. Он являлся первым у нас вполне «бытовым» министром, приобретшим значение совершенно независимо от канцелярского сукна. От его крупного ума — чем угодно, только затхлостью не пахло. Беда в том, что он склонен был смотреть на государство, как на частное предприятие, как на компанию на акциях, лишь бы дивиденд выходил крупным». Вышнеградский, как и всякий крупный делец, умел около себя концентрировать нужных людей. Когда поднялся вопрос о пересмотре таможенного тарифа, он понял, что ни у кого, кроме Менделеева, более внимательного и тщательного отношения к делу он не найдет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});