В ожидании - Джон Голсуорси

– В чём дело? – чуть слышно спросила Динни.

– Мне нужна Диана, – донёсся приглушённый голос Ферза.

Динни подползла к замочной скважине:

– Диана нездорова. Она уснула, не надо её тревожить.

Наступила тишина. Затем, к своему ужасу, девушка услышала долгий, страдальческий вздох, такой безысходный, словно он был последним. Ещё немного, и Динни вытащила бы ключ. Её остановил вид бледного, измученного лица Дианы. Нельзя! Что бы ни означал этот вздох, – нельзя! Она отползла, улеглась и стала слушать. Больше ни звука! Диана продолжала спать, но девушка уже не могла заснуть. "Буду ли я виновата, если он покончит с собой?" – думала она. Разве такой конец не лучше для всех – для Дианы, для детей, для него самого? Но каждый нерв девушки все ещё отзывался эхом на этот долгий полувздох-полустон. Несчастный человек, какой несчастный! Динни переполняло теперь лишь одно чувство – беспредельная горькая жалость, возмущение против неумолимой природы, которая обрекает людей на подобную участь. Покориться неисповедимой воле провидения? У кого хватит на это сил? Как всё бессмысленно и беспощадно! Динни лежала рядом с бессильно уснувшей Дианой, и дрожь била её. Не сделано ли ими что-нибудь такое, чего они не должны были сделать? Нельзя ли было помочь ему больше, чем помогли они? Что можно будет предпринять, когда наступит утро? Диана шевельнулась. Неужели проснётся? Но та лишь повернулась и снова погрузилась в тяжёлый сон. Дремота медленно сковала Динни, и девушка уснула.

Её разбудил стук в дверь. Уже рассвело. Диана ещё спала. Динни взглянула на свои ручные часы. Восемь. Её окликали по имени.

– Всё в порядке, Мери! – отозвалась она. – Миссис Ферз у меня.

Диана села на постели, глядя на полураздетую девушку:

– Что случилось?

– Всё в порядке, Диана. Уже восемь! Давайте встанем и отодвинем кровать. Вы по-настоящему хорошо выспались. Горничные уже встали.

Они накинули халаты и водворили кровать на место. Динни вытащила ключ из его необычного пристанища и отперла дверь:

– Ну, смелее! Пошли вниз!

На площадке лестницы они задержались и прислушались, затем спустились. В спальне Дианы царил порядок. Шторы были подняты, – горничная, видимо, уже побывала здесь. Они постояли у двери, которая вела в комнату Ферза. Оттуда не доносилось ни звука. Они вышли на площадку и приблизились к наружной двери. Опять ни звука.

– Спустимся лучше вниз, – шепнула Динни. – Что вы скажете Мери?

– Ничего. Она всё понимает.

Столовая и кабинет были заперты. На полу валялась телефонная трубка единственное напоминание о ночном кошмаре.

Вдруг Динни сказала:

– Диана, нет его пальто и шляпы. Они лежали вот здесь, на стуле.

Диана вошла в столовую и позвонила. Из подвального этажа поднялась пожилая горничная. Вид у неё был испуганный и встревоженный.

– Мери, видели вы сегодня утром пальто и шляпу мистера Ферза?

– Нет, мэм.

– Когда вы встали?

– В семь часов.

– Вы не были у него в комнате?

– Нет ещё, мэм.

– Ночью мне нездоровилось. Я спала наверху у мисс Динни.

– Понятно, мэм.

Втроём они поднялись наверх.

– Постучитесь к нему.

Горничная постучала. Динни и Диана стояли рядом с ней. Ответа не последовало.

– Стучите ещё. Мери. Сильнее.

Горничная стучала снова и снова. Никакого ответа. Динни отстранила её и повернула ручку. Дверь открылась. Комната была пуста и в полном беспорядке, словно кто-то метался по ней и с кем-то боролся. В грелке нет воды, всюду рассыпан табачный пепел, кровать не постелена, но смята. Никаких признаков приготовлений к отъезду, из ящиков стола ничего не вынуто. Три женщины уставились друг на друга. Потом Диана сказала:

– Приготовьте завтрак. Мери, и побыстрее. Нам придётся выйти.

– Слушаюсь, мэм. Там телефон…

– Поднимите трубку, вызовите монтёра и никому ни о чём не говорите.

Отвечайте коротко: мистер Ферз уехал на несколько дней. Чтобы было на это похоже, приберите комнату. Идём скорей одеваться, Динни.

Горничная ушла вниз.

– Есть у него деньги? – спросила Динни.

– Не знаю. Можно посмотреть, здесь ли его чековая книжка.

Диана убежала. Динни ждала её в холле. Наконец та вернулась.

– Здесь. Она на бюро в столовой. Живо, Динни! Одевайтесь!

Это означало… Что это означало? Надежда и страх боролись в душе девушки. Она помчалась к себе наверх.

XXVI

Торопливо завтракая, они совещались. К кому обратиться?

– Не в полицию, – сказала Динни.

– Конечно, нет.

– По-моему, прежде всего нам нужно выехать к дяде Эдриену.

Они послали горничную за такси и отправились на квартиру к Эдриену.

Было около девяти. Они застали его за чаем и одной из тех рыб, которые занимают тем больше места, чем дольше их едят, что и объясняет евангельское чудо с насыщением пяти тысяч человек.

Эдриен, ещё более поседевший за последние дни, слушал их, набивая трубку; наконец он сказал:

– Предоставьте все это мне. Динни, можешь ты увезти Диану в Кондафорд?

– Разумеется.

– До отъезда разыщи молодого Алена Тесбери. Пусть он съездит в лечебницу и узнает, не там ли Ферз, но не говорит, что тот ушёл из дому. Вот адрес.

Динни кивнула.

Эдриен поднёс к губам руку Дианы:

– Дорогая, у вас измученный вид. Не волнуйтесь. Вы отдохнёте в

Кондафорде с детьми, а мы постараемся держать вас в курсе дела.

– Эдриен, оно получит огласку?

– Если только этому можно помешать, – нет. Я посоветуюсь с Хилери, и мы сделаем всё, что в наших силах. Вы не знаете, сколько при нём было денег?

– Последний раз он выписал чек на пять фунтов третьего дня. Но вчера он где-то пропадал до самого вечера.

– Как он одет?

– Синее пальто, синий костюм, котелок.

– Вы не знаете, где он провёл вчерашний день?

– Нет. До этого он совсем не выходил.

– Он состоит ещё членом какого-нибудь клуба?

– Нет.

– Кому из старых знакомых известно о его возвращении?

– Никому.

– Вы говорите, он не взял с собой чековой книжки? Динни, как скоро ты можешь разыскать этого молодого человека?

– Немедленно, если разрешите позвонить, дядя, ин ночует в своём клубе.

– Звони.

Динни вышла к телефону. Вскоре она вернулась и объявила, что Ален Тесбери уже выезжает и обо всём известит Эдриена. Он представится как старинный друг больного, сделает вид, будто не знает, что тот ушёл из лечебницы, и попросит в случае возвращения Ферза сообщить ему об этом, чтобы он мог навестить его.

– Молодчина, – одобрил Эдриен. – У тебя есть голова на плечах, дорогая. А теперь отправляйся и присмотри за Дианой. Дай мне номер вашего телефона в Кондафорде.

Он записал его и усадил женщин в такси.

– Дядя Эдриен – самый хороший человек на свете, – сказала Динни.

– Никто не знает этого лучше, чем я, Динни.

Вернувшись на Оукли-стрит, они поднялись наверх и уложили вещи. Динни боялась, что в последнюю минуту Диана откажется ехать, но та дала Эдриену слово. Вскоре они уже были на вокзале. Полуторачасовой переезд прошёл в полном молчании. Обе они настолько обессилели, что забились по углам купе и словно оцепенели. Только сейчас Динни поняла, какое напряжение пришлось ей выдержать. А ведь, в сущности, ничего особенного не было ни грубостей, ни покушений, ни даже простой сцены. Какая жуткая вещь помешательство, какой оно вселяет страх, как разрушает нервы! Теперь, когда встреча с Ферзом больше не угрожала девушке, он опять вызывал в ней одну жалость. Динни представляла себе, как он бродит по городу, теряя рассудок, не зная, куда преклонить голову, на чью руку опереться, стоя на грани – может быть, уже за гранью! О этот страх, вечный спутник самых трагических несчастий! Преступники, прокажённые, безумцы – все, чья судьба и недуг вселяют ужас в окружающих, безнадёжно одиноки в напуганном ими мире. Теперь, после вчерашней ночи, Динни гораздо лучше понимала, почему Ферз с таким отчаянием говорил о порочном круге, в котором мечется умалишённый. Теперь она знала, что не вынесла бы общения с помешанным, – у неё недостаточно крепкие нервы и толстая кожа. Теперь ей стало ясно, за что так жестоко обращались с сумасшедшими в старину. Здоровые собаки кидаются на бешеную потому, что их собственные нервы не выдерживают. Презрение и грубость, которые обрушивались на слабоумных, были просто самозащитой. Здоровые мстили больным за свои измотанные нервы. Тем горше, тем мучительнее думать об этом! И по мере того как поезд подвозил девушку все ближе к её мирному дому, она все больше разрывалась между желанием отбросить всякую мысль о несчастном отщепенце и жалостью к нему. Она посмотрела на Диану, полулежащую с закрытыми глазами в противоположном углу купе. Что же перечувствовала она, связанная с Ферзом воспоминаниями, узами закона, детьми? Лицо её, прикрытое шляпкой, носило следы долгих испытаний: его тонкие черты стали суровыми. Губы Дианы еле заметно шевелились, – она не спала. "Какая же сила помогает ей держаться? – спрашивала себя Динни. – Она не религиозна, ни во что особенно не верит. На её месте я бы все бросила и убежала куда глаза глядят. Так ли?" Видимо, в человеке живёт сознание долга перед самим собой, и оно-то не позволяет ему ни отступать, ни сгибаться.