Блокадный ноктюрн - Алексей Ивакин

— Да эти всю ночь шубуршали в своем углу. Вон, у Светки губы до сих пор пухлые и покусанные…

— Чегоооо? — возмущается Света.

Я, сам для себя неожиданно, выдаю:

— Эх ты, Света, Света – губы для минета…

И тут же получаю по лбу ложкой. От Риты:

— Старый ты хрен!

Света краснеет и раздувает ноздри, пацан хихикает, Рита сдерживает смех и изображает гневное лицо, а я ворчу:

— Вот уж… Перед смертью и помечтать нельзя…

— Маргарита Олеговна! — Светка воспринимает мои слова как очередной похабный комплимент и возмущенно смотрит на Ритку, ища спасения. Она машет рукой и продолжает писать.

А я равнодушно пью свой кофей.

И решаю поразвлекаться.

Когда Светка нагибается, чтобы помешать овсянку – я демонстративно поворачиваюсь к ней лицом и громко цокаю:

— Тц, тц, тц…

— Что!? — оборачивается она.

— Ни что. Красиво.

Девка злится. Отходит в сторону, но туда идет дым. Отходит в другую, снова нагибается, чтобы помешать овсянку. А то пригорит же!

Мне лень сидеть просто так. Поэтому я встаю, захожу с тыла и снова цокаю.

Светка аж подпрыгивает.

— ЧТО?

— Ни что! Не красиво!

Светка пыхтит изо всех сил, не зная что сказать.

— Никогда не поворачивайся ко мне задом, — нравоучительно говорю я.

— Почему? — задает наивный вопрос девчоночка.

— Скоро уже узнаешь, — опять ляпаю я.

На этот раз Рита не выдерживает и бросает ручку:

— Иди-ка сюда Дед, я тебе клеща вытащу. А то завтрак пригорит.

— Вот давно бы так… — удовлетворенно ворчу я и стягиваю свитер с футболкой.

Операция шла ровно минуту. Через эту минуту невинно убиенный клещ был брошен в костер, а ранка замазана зеленкой.

— Рита, — интересуюсь я. — А клеща-то ты живого, поди, в костер кинула? Ему же больно там!

— Он сдох от твоей крови, — немедленно парирует она. И продолжает водить зеленкой по спине.

— Стой так! — командует она мной.

Я покорно стою. Я догадываюсь, что она сейчас сделает. Сфотографирует спину с надписью "Я – козел!" Старый прикол.

Пусть фотографирует.

Это я только делаю вид, что ворчу.

На самом деле, я люблю их всех. И если они захотят посмеяться надо мной – пусть смеются. Мне ни капли не обидно. Наоборот. Даже приятно.

— Теперь у меня еще и воспаление легких… — бурчу я, натягивая футболку и свитер.

— Олигофрения у тебя. И старческий маразм, — парирует Рита, опять садясь за свои бумаги.

— И спермотоксикоз. Есть чего-нибудь от него?

— Жена от таких болячек помогает… — вставляет Света и тут же нарывается.

— Ты-то откуда знаешь, дитя порока? — изумляюсь я.

Сразу сообразить она не успевает. Я ей не даю думать:

— Небось, Ваньку от него сегодня лечила? — О! Я нечаянно вспомнил имя паренька.

Парень хоть и мелкий, но в игру включается:

— Да что там помогала, всего две процедуры было…

Теперь его очередь настала. Я тут же переношу огонь:

— Что Вань? Рука устала? Вот такие они девки, да… Помурыжат и в кусты сбегают. А кустах кто? А в кустах ленивый Дед лежит…

— Дед, я, между прочим, все жене расскажу, — грозится Рита.

— Ей понравится, да! — довольно киваю я.

Жена у меня с замечательным чувством юмора. И эта угроза не имеет никакой силы. Впрочем, Рита это прекрасно знает.

За разговорами я делаю кофе и Ритке. Не в благодарность за клеща. Просто так. Щедро плескаю ей того самого бальзама на сорока травах.

И тут из-за спины Ритки нарисовывается Наташка. Да не просто Наташка. А такая же похабница как и я. Афоризмы из нее сыплются еще больше чем из меня.

И тихим таким голосом затягивает песенку из репертуара девяностых. Только со своими словами:

— Женское пьянство – это не излечишь! Рита, ты же жизнь свою калечишь!

— Да тьфу на вас всех! — ржет Рита уже во весь голос. Красивый у нее голос, кстати. И поет она красиво. Вечерами. Как-нибудь, надо будет спеть с ней. После Вахты.

Вот так и проходит время от подъема через завтрак.

Мужики снова собираются сходить на поле.

Я – остаюсь в лагере. Жду Сашу с его помпой. Обещался же привезти. Вот и сидим, ждем. Я снова читаю книгу, и курю, курю, курю… Иногда почесываю спину. Скотский клещ… Прививки от энцефалита у меня нет. Да и клещ-то меня кусает второй раз в жизни. За двадцать лет походной жизни. Вру. За двадцать два года. Из них пятнадцать поисковых. Пока пятнадцать, дай Бог.

Мужики ушли. Наташка подсаживается рядом:

— Чего читаешь?

Я молча показываю ей обложку. На ней написано: "Константин Симонов. Живые и Мертвые". Другие книги тут не читаются.

— Ааа… Тебя тут тоже клещ цапнул?

— Угу, — киваю я.

— Меня тоже неделю назад. Дед, а ты знаешь, что клещей никто не ест?

— В смысле? — заинтересовываюсь я.

— В прямом. Их птицы не жрут. Вообще. Они – вершина пищевой цепочки.

Наташка юрист. Она работает в суде и знает много умных слов. Например, что такое УПК. Я, наивный, всегда думал что эта аббревиатура означает – учебно-производственный комбинат. Ан нет. Это – уголовно-процессуальный кодекс. Во как!

И тут нас обоих осеняет:

— Мы – ЗОМБИИИИИ!!!!! — кричим мы в дурной голос на весь лес.

— Точно, энцефалит, — чешет затылок, уходящий в поле Еж и ржет, глядя на нас.

— Лишь бы не триппер, как у некоторых! — а это Натаха пальцем в Ежа ткнула.

Ритка, уходящая в лес, обернулась и выразительно покрутила пальцем у виска.

Экое сегодня утро пошлое.

Саша приехал только в десять часов. К этому времени я вместе с политруком Иваном Синцовым попал во второе окружение.

А Саша привез помпу. Значит, траншею сегодня все же качнем…

Помпа – она тяжелая. Аж полцентнера. Шучу, конечно. Какая там тяжесть? Нести неудобно – километр по лесу. Да еще и ручки ребристые. Придется перчатки надеть пацанам-пэтеушникам. Пусть тащат молодые.

Обратно – мы понесем. Старички. Потому как силы умеем распределять. А эти еще не умеют. Обратно у них сил не будет.

Тащимся по лесу – проходим мимо свежих крестов на могильных холмиках. Тут никого нет.

А вот и Ритка копается.

— Боец, Мать? — кричит кто-то.

— Да фиг знает… Лучевая одна и все.

Бывает… Опять – добор. Удачи вам, девчата! Идем дальше.

На правом плече – "фискарь". На левом – щуп. За спиной – рюкзак с едой, водкой и пакетами.

А может, никакой войны и не было?

Может быть, мне все это снится?

Эти ямы под ногами – может быть, это просто ямы? Не воронки, не блиндажи, не траншеи?

Тропа широкая. Натоптана как следует.

По ней ходим в сторону ЛЭП – основного места прорыва несчастной второй ударной. Там, куда мы идем – миноискатели не нужны. Они там бесполезны. Там железа больше, чем земли. Ведро осколков с одного квадратного метра. И это только на полштыка лопаты вглубь – не хотите ли?

Вдоль изгибистой Черной речки мы идем по войне, на которую попали спустя шестьдесят пять лет назад.

Почему-то хочется в голос зарыдать.

Но я об этом не скажу никому. Просто бывает у меня – иногда. Накатывает такое. Иногда я жалею, что жив.

Был бы Еж с пацанами рядом – я бы чего-нибудь спошлил, типа:

— Еж! В рот возмешь?

И получил бы в ответ дозу отборного мата.

И стало бы легче на душе.

Но Еж снова ушел на поле.

Мы не ангелы. Но мы и не бесы.

Мы – человеки.

— Ставь, — командует Сашка пацанам.

Пришли.

Вот уж себе лучшей доли себе невозможно пожелать. У нас есть – траншея – одна штука. Идет строго с востока на запад. Или с запада на восток? А… Не важно. Траншея неглубокая, воды всего лишь, по колено – зимняя. В смысле, ее зимой рыли. Кто? Да хрен его знает. Может – гансы, может – наши.

Тут и немецких гильз, и наших…

В прошлом году на бруствере этой траншеи подняли двух бойцов. И я еще нашел тут фалангу какого-то пальца.

Пока Сашка готовит помпу – бензином заправить, шланги раскатать – мы делаем плотину чуть выше места откачки. Или отсоса. Очень уж эта хреновина забавно сосет, да… Плотину, потому как траншея идет под уклон с холма к реке.

И не спрашивайте меня – почему вода в реку не уходит.

Вот холм. Вот траншея по склону холма. Она спускается к реке. И вот, представьте себе, полна воды. И вода не стекает в речку. Чудо, твою мать.

Вот так! Так же как и камни на болоте, которые не тонут в этой жиже. Люди в ней тонут, а камни – нет.

Помпа заработала. К высасывающему концу – поставили паренька Юркиного, чтобы тот следил за всякими ветками, плавающими в траншее. Иначе фильтр забьет.

Ну все. Опять можно отдыхать. Видите, ничего тут особо напряжного нет. Лежишь на травке и ждешь – когда помпа отфрикционирует воду из траншеи. Это примерно час отдыха.

В прошлом году мы попробовали ее в ручную откачать – двое ведрами качали – трое ползали раками по дну траншеи, выбирая кости в ледяной воде.