Сатана-18 - Александр Алим Богданов

дождя застучали по окну, делая стекло мутным и волнистым. По его поверхности стекали тысячи бесконечных водяных струек. Их частый дробот навевал дремоту. Глаша включила люстру. Шесть электрических свечей наполнили комнату мягким, приятным светом. Тряпкой, смоченной хлоркой, она протерла стулья там, где всего несколько часов назад сидели незваные гости, и постелила новую скатерть. Все шло как обычно. Пустые страхи были забыты. Михаилу стало хорошо и весело. Он готовил на кухне говядину; напевая, прищелкивая пальцами и постукивая каблуками. Кастрюли, кипящие на плите, и духовка, где доходила утка в яблочной глазури, требовали неустанного внимания. Михаил удовлетворенно улыбнулся. Все будет хорошо. Не стоит волноваться по пустякам. Между тем, в главной комнате Глаша выложила на стол свежеиспеченный пирог с капустой и поставила заварочный чайник с фарфоровыми чашками. Их дочь вернулась с детской площадки. Катя лукаво улыбалась и была полна радостных веселых проказ. Мама переодела ее в сухие штаны и рубашку и вся семья собралась за столом ужинать. На лице Глаши проступила едва уловимая эмоция счастья.

Михаила арестовали на следующий день в той же комнате. Его вытащили из дома и поместили в бывшую тюрьму КГБ в центре Ужура. Семье Беловых казалось, что пришел конец всему и они сломлены навсегда. Новость быстро распространилась по городу. Друзья, родственники и соседи толпились в маленькой квартирке Беловых, вспоминая, каким хорошим был Михаил, каким был чутким, заботливым и полезным, и как всегда всем помогал. Говорили так, словно Михаил навсегда ушел и никогда не вернется. С Глашей обращались как сo вдовой, а о ее муже вспоминали, как будто он уже умер. Эти люди были сибиряками, знакомыми с системой концлагерей, которые знали, что попав туда, обратно дороги нет. «Перестань плакать, не то выплачешь все глаза», уговаривала ее мать. «Теперь тебе придется растить дочь одной. Он был хорошим мужем и за эти десять лет любви, которые он тебе дал, тебе надо быть благодарной». Она положила руку на плечо Глаши. «Ты больше никогда его не увидишь.» «Неправда,» возразила мать Михаила, крупная, статная, с резкими чертами лица старуха в черном платке. «Я знаю своего сына. Он сделает невозможное возможным. Он вернется к тебе, Глаша!»

Глава пятнадцатая

Ветер, несущий песок и горькие обещания семейного счастья, хлестал Михаилу в лицо. Он был в бегах. Синяя Волга неслась по улицам на бешеной скорости. В открытом окне ревел разорванный в клочки воздух. Выпучив глаза, гневными взглядами ошарашенные пешеходы провожали мчащийся автомобиль. Pуки водителя сжимали баранку; сердце металось, как птица в клетке; хриплое дыханье вырывалось из раздувшихся ноздрей. Открытый наручник болтался на его левом запястье, правое запястье — свободное- кровоточило. Костяшки его пальцев саднили от ударов, которые он нанес офицеру ФСБ, чье израненное тело в зеленой форме, валялось на заднем сиденье седана. На каждом ухабе голова чекиста подпрыгивала вверх и вниз, изо рта вытекал ручеек крови, конечности жертвы вытянулись, как окаменевшие. По всей видимости, тот был мертв.

Восемнадцать часов назад Глаша открыла дверь двум сотрудникам ФСБ в штатском. Вошедшие бесцеремонно оттолкнули ее, предъявили документы и схватили Михаила. Боль, тоска и мучение в глазах его жены и дочери были безмерными. Они беспомощно взирали, как на их любимого надели наручники. «Возвращайся скорее, папочка!» плакала Катя, пытаясь отдать ему свою любимую куклу. «Не положено!» рявкнул мордастый, похожий на пуделя, агент. Он шлепнул девочку по руке. Катя отчаянно закричала, когда увидела, что ее отца уводят. Глаша сумела скрыть слезы, но ее напряженное лицо преобразила гримаса ужаса. С заломленными за спину руками, Михаила вывели и посадили в черный закрытый фургон. Вскоре пришли еще двое сотрудников, чтобы провести обыск в квартире Беловых. В местном отделении ФСБ Михаилу сообщили, что он расхищал государственное имущество, шесть лет шпионил в пользу Америки и на следующий день будет отправлен в Москву для тщательного расследования его преступной деятельности и очной ставки с предателем Костылевым. Он провел бессонную ночь в одиночной камере, скорбя о семье и своей несчастной судьбе, а утром его отправили в аэропорт. На него опять надели наручники, на ноги добавили кандалы и погрузили в кузов седана без опознавательных знаков. «Шевелись, урод, шевелись!» Высокий курносый агент пнул Михаила под зад. Михаил зашатался, потерял равновесие и болезненно упал на назад, на свои скованные за спиной запястья. Он превратился в предмет, который надо транспортировать, сторожить и подсчитывать. Его тюремщики привыкли обрабатывать тысячи таких, как он, никогда не отступая от собственных правил обращения с арестованными. Органы накопили огромный опыт в укрощении человеческих характеров. Сегодня утром, убедившись, что Михаил покорен и пуглив, его оставили наедине с малочисленным эскортом — единственным водителем. Со своего места на заднем сиденье разгневанный взгляд Михаила не отрывался от затылка сопровождающего агента. Человек, сидевший за рулем, маячил прямо перед ним, затмевая солнце, которое светило в глаза. Светлые неопрятные кудри на бычьей шее чекиста давно требовали стрижки. Засаленный воротник военной куртки был обсыпан перхотью. Запах одеколона лез в ноздри и заставлял окружающих чихать. Руки Михаила, скрученные за спиной, вызывали ноющую пульсацию в суставах и во всем теле. Он игнорировал неудобство; ведь у него была ответственная задача! Пальцы Михаила разогнули скрепку, которую он держал в правой руке с самого момента ареста. Тонкий кусочек проволоки, который в момент прощания Глаша незаметно вложила ему в ладонь, был его единственным шансом обрести свободу. Он не мог позволить себе потерять его. От его мастерства зависела судьба его семьи. Михаил сделал короткий Г-образный изгиб на кончике проволоки и под неудобным углом изловчился вставить полученную «отмычку» в замочную скважину. Дюжину раз он крутил свой инструмент, пытаясь выровнять штифты в запирающем механизме. Внезапно пружина щелкнула и его левая рука освободилась! В этот момент его онемевшие и воспаленные пальцы уронили «отмычку». Михаил взглянул в зеркало заднего вида. Обошлось! Все в порядке! Взгляд водителя по-прежнему прикован к дороге. Тот был занят обгоном двух пассажирских автобусов, окутанных клубами выхлопных газов. Ему ни до чего не было дела. Он старательно рулил и утирал стекавший со лба пот. «Пора действовать,» решил Михаил. Он оперся на правый локоть и его голова исчезла из поля зрения сопровождающего. В любой момент ожидая услышать властный oкрик, Михаил левой рукой нащупывал на коврике внизу потерянный инструмент. Удача! Он выпрямился на сиденье и несколько секунд, зажмурив глаза, отдыхал. Затем он опять взглянул в окно и заметил, что они давно выехали из города и приближались к