Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе - Виктор Иванович Козлов

наших дней[366]. Практически аналогичным образом складывались и такие этнические группы, как среднеазиатские арабы наших дней, основой которых послужили люди, угнанные с Ближнего Востока войсками Тимура в конце XIV — начале XV в.

Здесь небезынтересно то обстоятельство, что практически во всех такого рода случаях этническая принадлежность (и, добавлю, соответствующие ей этнические сознание и самосознание) выступают как своего рода «суперстатус» (superordinate status), по меткому наблюдению Ф. Барга, определяющий все остальные сочетания социальных статусов и взаимодействий, какие разрешены носителями такого суперстатуса в данном полиэтничном обществе[367].

Последние примеры, впрочем, в такой же мере относятся как к этноконсолидационной функции потестарно-политической структуры, о которой шла речь до этого момента, так и ко второй важнейшей функции ее — этнической дифференциации. В самом деле, потестарно-политическая структура, обеспечивая, с одной стороны, внутреннюю целостность ЭСО, с другой — служит целям сохранения целостности последнего перед лицом внешнего окружения. И в то же время, выступая как важнейший этноконсолидационный фактор, она во внешних контактах этнической общности оказывается одним из главных критериев ее отграничения от остальных. Иными словами, структура эта играет роль важнейшего разграничителя в системе отношений «мы-они» составляющей объективную основу всякого этнического сознания и самосознания[368]. Именно она создает определенную корпоративность этого «мы», причем делает это как внутри самой этнической общности, так и вовне ее. Как раз внешняя корпоративность и отделяет членов данной общности от их соседей, создавая ситуацию, когда «общий характер племени проявляется и должен проявляться как негативное единство по отношению к внешнему миру»[369], т. е. представляет фактор этнической дифференциации.

Что же касается корпоративности внутренней, то ее задача обеспечить целостность этносоциальной общности и ее нормальное функционирование в качестве таковой. И именно здесь происходит своеобразный синтез обеих форм корпоративности, когда в полиэтничных ЭСО — полиэтничных по своему происхождению, т. е. сложившихся при синтезе субстрата и суперстрата, первоначальная этническая стратификация постепенно превращается в социальную. Один из самых характерных примеров такого превращения — доколониальная Руанда, о которой только что была речь. Надо сказать, что непосредственная связь этнического разделения с социально-потестарной и социально-политической стратификацией вообще была свойственна традиционным африканским обществам[370]. Необходимо, однако, иметь в виду, что распространение этого явления ни в коей мере не ограничивалось Тропической Африкой: просто она дает исследователю, пожалуй, наибольшее многообразие вариантов, хотя общества других континентов дают ничуть не менее характерные примеры такого сочетания[371].

Хотя этническая общность существует лишь в рамках определенных общественных институтов, однако этническое и потестарно-политическое развитие представляет относительно самостоятельные линии эволюции общества. Выше рассматривались два из возможных уровней их связи: производственный и территориальный. Но имеется еще один в высшей степени существенный уровень такой связи, который, тем не менее, довольно редко рассматривается под этим углом зрения. Я имею в виду уровень культуры — культурный аспект соотношения этнического и потестарно-политического в общественном развитии.

Если принять общее определение культуры, предложенное в нашей литературе Э.С. Маркаряном, — как специфичный для людей способ деятельности, вне зависимости от того, включать ли в такое определение результаты этой деятельности, объективированные в различных продуктах, или полагать их включенными в самое понятие «способа деятельности»[372], — то едва ли можно возразить против того, что потестарно-политические отношения, т. е. отношения власти и властвования, и соответствующая им организационная структура составляют неотъемлемую и важную часть культуры вообще.

В самом деле, любой из структурных элементов социальной системы, выделяемых Э.С. Маркаряном, будь то социальная организация, организация культуры или организация собственно деятельности, обязательно включает отношения власти и властвования. Можно сказать, что такая обязательность заключена в самом понятии организации. С другой же стороны, можно с достаточным основанием утверждать, что организация как таковая образует необходимый элемент культуры в целом[373]. Таким образом, в лице таких отношений и соответствующих им организационных и социально-психологических рамок мы имеем дело с важной и необходимой частью культуры, с той ее частью, которая и может обозначаться термином «политическая культура».

Понятием политической культуры довольно широко пользуются и у нас, и за рубежом[374]. Но рассматривается оно обычно, во-первых, скорее с точки зрения принадлежности обозначаемого им комплекса явлений к политической системе (что само по себе едва ли правомерно, так как соотношение понятий здесь скорее обратное), чем к культуре общества в целом. Во-вторых, его относят, как правило, к политической жизни современных вам общественных организмов. Но коль скоро мы признаем необходимость управления обществом и на доклассовых стадиях развития человеческих коллективов, не говоря уже о докапиталистических антагонистических формациях, а значит — необходимость отношений власти и властвования, целесообразно расширить объем понятия и начать говорить именно о «потестарно-политической» культуре[375].

Потестарно-политическая культура обладает теми же функциями, что и культура вообще, т. е. представляет единство инструментальной, коммуникативной, сигнификативной и соционормативной функций. На разных этапах развития общества их относительное значение неодинаково и изменяется во времени. Если оставить в стороне инструментальную функцию, которая на интересующем нас отрезке человеческой истории занимала по-видимому, довольно скромное место, то можно чисто теоретически предположить, что из трех остальных функций ранее всего проявилась в потестарной культуре коммуникативная. Она обеспечивает циркуляцию информации внутри социального организма, позволяя ему функционировать как самовоспроизводящаяся система. В первую очередь это относится к добыванию средств к существованию: оно должно регулироваться в первую очередь. И здесь потестарная, а затем и политическая составная часть культуры общества должна обеспечить целостность информационной сети, ее рамки. Таким образом она служит сохранению последних и действенности социального организма.

Отсюда следует уже значение сигнификативной функции потестарно-политической культуры. Ее задача-различение коммуникации именно в данной системе, другими словами, различение данной коммуникативной сети от других, а, следовательно, она должна обеспечить осознание людьми своей принадлежности как раз к данной конкретной общности. И в этой связи очень характерна органическая связь, существующая между потестарно-политическими структурами и ритуалом: он выступает в таком контексте как отличительный признак или даже символ определенной человеческой общности.

Можно сказать, что сигнификативная функция потестарно-политической культуры играет преимущественно этнодифференцирующую роль. В противоположность этому коммуникативная функция проявляет себя как фактор, прежде всего, этноконсолидационный (хотя понятно, что это различие ни в коей мере не абсолютно)[376].

По мере того как усложняется социальная система и, соответственно, уплотняется ее коммуникативная (информационная) сеть, все более ощущается потребность в соционормативной функции потестарно-политической культуры и в реализующих ее институтах. Главное, что должна обеспечить эта функция, — стабильность и регулярный характер поведения отдельных составных частей системы, индивидов или групп, что составляет необходимое условие действия системы. Можно при этом заметить, что соционормативная функция потестарной культуры развитого первобытного общества