Эпизод I: На границе двух миров (СИ) - Терран

«Салли…»

Я так и не смог произнести это вслух. Весь тот десяток секунд, наблюдая, как медленно сокращается расстояние между нами, я отчаянно пытался произнести вслух прозвище, которое дал в первую же секунду знакомства. Она никому не позволяла повторять его, кроме меня.

Она остановилась вплотную — тонкая, как тростиночка, стройная фигура в таком же изящном доспехе, как и она сама напротив угловатой и грубой человеческой поделки, переутяжеленной, громоздкой и неуклюжей, перемазанной кровью и воняющей смазкой. Остановилась на мгновение, будто сама не веря в происходящее… и порывисто обняла, прильнув к груди:

— Нашла… — различил я бессвязный шепот. — Живой…

Глава 6.0

Мы и Они

За три года до событий главы «Черта»

На изображении, проецируемом голографическим экраном, стоял угловатый мальчишка протосс в ярко-голубой кадетской мантии. Привалившись плечом к краю ворот ангара, он некоторое время молча разглядывал стройные ряды учебных Скаутов, не моргая и не шевелясь.

Сузив глаза, Тассадар в десятый раз наблюдал, как его сын внезапно вздрогнул, как заходили желваки под чешуей, как крепко сжались кулаки… как он бросился вперед, будто за ним уже гнались Тамплиеры, чтобы покарать дезертира. Добежав до первого Скаута, в ожидании, когда откроется кабина, пока забирался внутрь, он…

…так ни разу и не оглянулся.

Голографический экран погас — запись побега подошла к концу. И уже спустя мгновение экран вспыхнул снова, угловатыми символами, которые Сашка называл «иероглифами» вырисовывая вполне недвусмысленную картину.

Лицо сильнейшего псионика поколения дрогнуло в мимолетном раздражении и голографический стол жалобно хрустнул, покрывшись паутиной трещин.

Комиссия не нашла следов взлома и так и не пришла к единому мнению о том, как именно семилетний первокурсник-Тамплиер умудрился взломать охранную систему пусть и учебной, но, тем не менее, вполне себе военной техники. В отчете отмечалось, что беглец обладал выдающимися для своего возраста познаниями в инженерной псионике, а так же всегда отличался редкой ассоциальностью, близко сойдясь лишь с курсантом Селендис. Вердикт был прост — побег был тщательно спланирован и давно подготовлен.

Поставив локти на покрытый трещинами стол, Тассадар устало закрыл глаза, пристроив лоб на скрещенные пальцы.

Что-то не клеилось. Имеющаяся у него информация никак не хотела занимать положенные места в картине, нарисованной официальным отчетом.

Побег Александра был спонтанным, он четко видел это в воспоминаниях Селендис. Еще утром он был счастлив и в целом доволен своей жизнью — и уже вечером совершил «тщательно спланированный и давно подготавливаемый» побег?

Чушь.

С другой стороны, если побег не был давно решенным делом, то почему он не вернулся обратно, осознав всю неописуемую глупость своего поступка?.. Как бегство может быть тщательно спланировано и при этом — оставаться спонтанным?

Тассадару казалось, что он догадался об ответе. Побег действительно был давно спланирован и воплощен в жизнь в нужный момент — только вот сделал это не его сын.

— И снова здравствуй, Виалсар, — тяжело бухнул он, открывая дверь в кабинет старого друга.

— Эн Таро Адун, Вектор, — невозмутимо кивнул куратор его сына, не отрываясь от руководства роботами, расставляющими новую мебель. — Знаешь, тот стол стоял здесь три века и достался мне от моего предшественника. Раритетная вещь…

— Это сделал ты, — не отреагировав на завуалированный упрек, перешел сразу к делу Тассадар. — Все прочие варианты либо невозможны, либо лишены смысла.

Виалсар не ответил — лишь взмахом руки отослал роботов, а сам уселся на новый стул, вялым кивком указав бывшему однокурснику на второй.

Тассадар не пошевелился.

— Мы с тобой много лет учились вместе — ты всегда интересовался ксенопсихологией, грезил о временах, когда одна из Младших рас разделит с протоссами всю тяжесть нашего предназначения. Именно поэтому я попросил тебя присмотреть за моим сыном, пока я в отъезде. Прежде, чем я доложу о том, что ты сделал, Претору, я хочу получить ответ на вопрос — что изменилось за эти годы, друг? Когда в тебе родилось презрение к слабым, когда ты перестал… верить?

Несколько бесконечно долгих мгновений они смотрели друг другу в глаза, но… Тассадар так и не увидел в них раскаяния — лишь убежденность в собственной правоте.

— Когда я встретил людей, — наконец ответил Виалсар, отводя глаза в сторону — не потому, что не выдержал, просто уже сказал ими все, что хотел. — Ты все правильно помнишь, Тассадар, когда-то все было так, как ты и сказал. Более того — оно и поныне остается таковым.

— Значит, ты ненавидишь только людей?

— Все разумные виды в секторе, включая протоссов, несут в себе следы вмешательства Зел Нага. Отпечаток их могущества есть в каждом из Младших, отпечаток их мудрости — в каждой душе. А люди — завелись сами по себе, как… тараканы.

Тассадар молчал — кажется, он начал понимать, что сломало его старого друга.

— Триста лет назад три разваливающихся на ходу корабля покинули гиперпространство в пределах влияния Кхалы. Ты же помнишь — тогда весь Аиур стоял на ушах, новый технологически развитый разумный вид, вынырнувший из ниоткуда, в свете недавно закончившейся войны с кахата вызывал вполне определенные опасения.

Само собой, я вызвался добровольцем. Само собой, меня взяли — мое увлечение времен Академии было весомым фактором. Я был одним из тех, кто проводил ментальное сканирование сотни случайно выбранных терран.

Знаешь, что я там увидел, Тассадар?!

В каждом из них была Тьма. В ком-то больше, в ком-то меньше, но — в каждом. Многие из тех, кого я сканировал — убивали, кто-то — воровал, насильничал, обманывал… Горстка отбросов, слишком грязных для своего вида; беспринципный сброд, слишком безнадежный, чтобы надеяться на раскаяние. От них отказались свои же, избавились, как от бесполезного хлама. Каждый раз, покидая их отравленный жестокостью разум, я чувствовал себя оплеванным и почти таким же грязным, как эти дикари.

Я настаивал на уничтожении пришельцев — жаль, Судьи не прислушались к моим советам. Проклятые чужаки обладали псионикой, Даром ранее недоступным ни для кого, кроме нас, Перворожденных, и Конклав решил, что это достаточный повод для того, чтобы дать новому виду шанс.

И знаешь что?! Я оказался прав! Дети убийц — сами стали убийцами, их общество пожирает само себя и все вокруг, оставляя только гниющие трупы и смрад многочисленных отходов. Они не оглядываются назад и не смотрят вперед — есть только один день, есть только их жизнь и ничья другая не имеет значения. Прошло триста лет, а они все так же убивают друг друга, как и в первый день прилета сюда!

— Мы тоже не всегда были едины, — тихо произнес Тассадар. — Плохо учил историю — эпоха Раздора, помнишь? Тысячи, миллионы протоссов пали, прежде чем Кхас вернул нам утерянное единство. Люди сейчас посредине своей Эпохи Раздора.

— Да она у них с начала времен! — отмахнулся Виалсар, порывисто вскочив на ноги и расхаживая перед неподвижным Вектором. — Уже многие тысячелетия!

Внезапно куратор остановился, будто налетел на стену, и устало опустился обратно на стул.

— А ведь я пытался тебе поверить… — мгновенно растеряв весь запал, с нескрываемой горечью произнес он. — Когда к тебе приходит старый друг, сильнейший псионик поколения, прославленный герой войны с кахата, друг легендарного Претора и говорит что-то, что противоречит всему твоему опыту… Ты начинаешь сомневаться.

Я годами наблюдал за ним. Сам не знаю, чего я ждал больше — что я окажусь прав, или, все же, ошибусь. Я даже старался не показывать ему, как сильно ненавижу этих пришельцев и… ждал. Он казался таким слабым… Боялся каждого шороха, шарахался от каждой тени, дрожал от страха и плакал по ночам, но… знаешь, он и правда пытался стать одним из нас. Каждое утро вставал и выходил из комнаты, много читал, расспрашивал всех, до кого только мог дотянуться, возился с этой своей «Салли»… Но все бесполезно. Я видел — с каждым годом в нем все больше крепло осознание того, что я знал с самого начала — ему не место среди нас.

И вот, вчерашним вечером, почти сутки назад, он наконец понял это. Когда его девчонка, с которой он носился как с писанной торбой, будто она ему сестра, отшатнулась в ужасе от его сущности… он был раздавлен, смят, уничтожен. Ему было настолько больно, что активировалась даже система слежения за психическим состоянием кадетов. С того момента, как он собрал вещи и покинул свою комнату, я следил за ним — он хотел сбежать, но отказывался это признать. Там, на записи, ты наверняка видел… я был неподалеку. Мне почти не пришлось вмешиваться — лишь подкинуть ему мысль: «А что, если?..» и обеспечить возможность. Все остальное он сделал сам! Сам, Тассадар! Это был его выбор! Почему ты, хренов папаша, молчишь?!