Бладхаунд. Играя на инстинктах - Алексей Фролов

опасался их.

Потом без стука вошла Светка. Марк помнил ее – внучка Степаныча, года на четыре младше него. Крупная деваха, про таких обычно говорят – дылда, это если мягко. Но на лицо смазливая и вроде как не дура. Могла бы отсюда уехать вполне, но не захотела. Что ж, многим так проще.

Светка уверила его, что с ней Даше ничего не грозит и увела женщину в душ, отмываться. Но не успела дверь проскрипеть по кривым пазам до закрытого положения, в нее начал ломиться Степаныч. Старик принес одежду и немного еды – модифицированный картофель и банку мясных консервов, от которых воняло так, будто в нее на заводе по ошибке закатали испражнения умирающего от дизентерии бомжа.

Прежде чем Светка привела вымытую и посвежевшую Дашу, Марк успел перехватить чутка картошки, и сам побежал в душ. Душ конечно был заблеван и засран, но вода вроде не воняла, хотя в дальнем углу помещения вонял человек и парень не был уверен, жив ли он.

Быстро вымывшись, он переоделся в выданные Степанычем камуфляжные штаны и облезлую куртку с вылинявшим мехом на вороте. Все было старое и не совсем в размер, но хотя бы не пахло, чему Марк был несказанно рад.

Вернувшись в комнату, он на минуту застыл у порога, глядя, как Светка кормит Дашу, на которой теперь красовалось выцветшее синее платье с длинным подолом, размера на два больше, и серые балетки. Его жена и правда выглядела лучше, Светка даже заплела ей волосы в две косички. И все же…

Невольно он вспомнил, какой она была раньше. Удивительной! Иначе не скажешь. Она ведь почти не пользовалась косметикой, и это всегда удивляло Марка – Даша была красива той первозданной естественной красотой, о существовании которой в мире неона и глянца все уже давным-давно забыли. И многие этой красоты просто не видели, не понимали. А он никогда не понимал их, этих дурочек с пятьюдесятью слоями боевой раскраски, с губами, накаченными гиалимнитом, с мимикрирующей нано-подтяжкой, с адаптивными сайбер-линзами и программируемыми париками.

Даша никогда не была такой. Даже когда у них водились деньги, она осознано избегала бьюти-салонов и не скрывала своей патологической неприязни к фешн-студиям. Ей было более чем достаточно того, что Марк видит ее красоту. И она хотела оставаться красивой только для него…

«Хватит! – неожиданный рык Бладхаунда вернул его в реальность. – Я больше не могу это терпеть!» Парень мысленно улыбнулся, внезапно осознав, как просто контролировать это существо внутри него. И все же охотник прав, прошлое осталось в прошлом. Теперь они живут в другом мире.

– Мне нужно отлучиться, – заявил он Степанычу, наконец войдя в комнату. Тот лишь пожал плечами.

– Дробовик дать? – каменная мимика деда сразу расставила все точки – шутка здесь даже отдаленно не подразумевалась.

Марк чмокнул жену, услышал от Светки «не ссы, я с ней побуду» и вышел из комнаты вместе со стариком. Тот все кряхтел, сопел, но спросить решился только на лестнице.

– А с ней что? – будто мимоходом бросил он.

– Я не знаю, – вздохнул Марк. – Похоже она так уже... давно.

– А ты не с ней что ль был? – дед звучно втянул сопли и мощно сплюнул в темноту себе под ноги. Судя по брани в ответ – на кого-то попал.

– Не совсем я, – протянул парень. – Все сложно, Степаныч. Правда, сложно.

– А иначе у вас не бывает, – покачал головой дед, и они вышли к ресепшну. – Дробан точно не нужен? – еще раз уточнил он, вставая за стойку. – У меня тут ЗП-1 под электро-дробь.

– Их же вроде запретили, – Марк изогнул бровь. – И уже очень давно.

Степаныч в ответ самодовольно хмыкнул. Бладхаунд в сознании Марка вновь заворочался и от него пришел неожиданный мыслеобраз. Похоже, старик импонировал охотнику, хотя парень сомневался, что точно истолковал послание. Скорее это прозвучало как «Среди всех присутствующих его я хочу убить меньше остальных».

Марк вежливо отказался от оружия, проигнорировав зудящий интерес Бладхаунда. Само собой, охотнику не терпелось убить кого-нибудь из огнестрела. Экое новшество! Вот только парень искренне надеялся, что больше никого не нужно будет убивать этой ночью.

Он еще раз поблагодарил Степаныча и вышел из «Скинии» под сдержанные смешки расфуфыренных проституток и непроницаемый взгляд гардеробщицы, у которой на коленях все также покоился древний обрез. Женщина не изменила позы, только указательный палец правой руки лежал теперь не на прикладе, а у самого курка.

Марк несколько секунд постоял в полумраке загаженной улицы, восстанавливая в памяти карту района. Затем уверенно двинулся на север, к бывшей Цитадели. Насколько он помнил, теперь в хмурой бетонной высотке, где когда-то зиждилось правосудие, располагается ночной клуб. Но это без разницы, Цитадель – лишь ориентир, от нее он пойдет на северо-запад, к Черметовскому мосту, где Макаронка граничит с районом Корт. А там, вдоль Набережной Пирса можно довольно быстро попасть на пересечение Хьюза и Лайтмана в районе Алькор, где он свернет к Церковному холму, на первом уровне которого находится Клуб Виктора.

Виктор. Единственный человек, которому Марк может доверять за пределами трущоб. Да и вряд ли парень найдет на Макаронке спеца, который сумеет разобраться с багами, так круто перевернувшими его жизнь. И хотя ввиду последних событий Марк уже начал сомневаться, что это именно «баги», ему в любом случае не помешает помощь человека, который разбирается в био-валентной синхронизации.

Сначала он двигался по узким проулкам, пока не услышал вдалеке сирены и зычные окрики Стражей. Бладхаунд тут же подсказал – не обязательно идти по земле! Признав, что в словах охотника есть смысл, Марк забрался по пожарной лестнице на ближайший дом и продолжил путь по крышам Макаронки. Выходило проще, чем он думал – строения почти везде стояли вплотную и перемахнуть с одной крыши на другую оказалось для него плевым делом. Тем более, что его тело… стало другим.

Нет, он не превратился в сверхчеловека, но теперь мог одним махом перепрыгнуть дыру в крыше длиной метров семь. Мог забраться по отвесной кирпичной стене десятиметровой высоты только за счет бешеной работы ногами и невероятной цепкости пальцев, в которых к тому же появилась невиданная сила. Его зрение и слух тоже обострились – он без труда разбирал надписи на дорожных знаках с сотни метров и в извечном гуле трущоб с легкостью различал отдельные голоса.

«Это лишь начало, – посулил Бладхаунд,