Подвиги Геракла - Агата Кристи

— Но кубка Борджиа у них не было?

— Именно. Как удалось установить полиции, в краже принимали участие трое. Двоих я уже упомянул, а третьим был ирландец, некий Патрик Кейси, опытный домушник. Видимо, он и совершил ограбление. Дюбле был мозговым центром и планировал операции. Рикковетти шофер, ждал, когда ему спустят добычу, и увозил ее с места преступления.

— Кстати, о добыче. Они ее поделили на три части?

— Возможно. Хотя обнаружить удалось только наименее ценные предметы. Видимо, самые ценные сразу вывезли из страны.

— Ну а третий член шайки, Кейси? Он так и не понес наказания?

— Того, которое вы имеете в виду, то есть официального, — нет. Но он был уже немолод и не так ловок, как когда-то. Через полмесяца после той кражи он упал с пятого этажа и разбился насмерть.

— Где это случилось?

— В Париже. Пытался ограбить дом Дюволье, известного банкира.

— И с тех пор кубка никто не видел?

— Никто.

— Он никогда не выставлялся на продажу?

— Уверен, что нет. Его отслеживали не только полицейские, но и частные сыщики.

— А как насчет денег, которые вы за него уплатили?

— Маркиз, человек весьма щепетильный, хотел их вернуть, поскольку кубок был украден из его дома.

— Но вы не согласились?

— Нет.

— Почему же?

— Скажем так: я предпочел остаться хозяином положения.

— То есть, если кубок вдруг обнаружат, его отдадут вам?

— Именно так.

— А что же вас так обнадеживает?

— Вижу, от вас не ускользнула эта деталь, — усмехнулся Пауэр. — Все очень просто, мосье Пуаро. Я считал, что знаю, у кого находится кубок.

— Любопытно. И у кого же?

— У сэра Рубена Розенталя. Он в ту пору был не только собратом-коллекционером, но и моим личным врагом. Мы соперничали в нескольких деловых начинаниях, и, в общем, мне удалось одержать верх. Наша вражда достигла крайней точки в споре за кубок Борджиа. Мы оба были полны решимости им завладеть, это стало до некоторой степени делом чести. На аукционе наши представители соперничали друг с другом.

— И окончательная цена, предложенная вашим представителем, решила спор в вашу пользу?

— Не совсем так. Я подстраховался и направил туда второго человека, якобы представителя одного парижского маклера. Понимаете, ни один из нас не хотел уступать другому, но уступить кубок третьему лицу, сохраняя возможность потом обратиться к нему напрямую, — совсем другое дело.

— Одним словом, une petite tromperie[167].

— Вот именно.

— И он вам удался. Но сразу после торгов сэр Рубен обнаружил, что его надули?

Пауэр улыбнулся.

То была красноречивая улыбка.

— Теперь понятно, — сказал Пуаро. — Вы считали, что сэр Рубен, не желая остаться в дураках, обратился к гангстерам?

— Нет-нет! — протестующе поднял руку Пауэр. — Это было бы чересчур. Скорее всего через определенный отрезок времени сэр Рубен приобрел бы некий кубок эпохи Ренессанса неизвестного происхождения.

— Описание которого знал бы каждый полицейский?

— А никто и не собирался выставлять кубок на всеобщее обозрение.

— Вы полагаете, сэру Рубену было довольно знать, что он — обладатель кубка?

— Без сомнения. Кроме того, если бы я принял предложение маркиза вернуть деньги, сэр Рубен мог бы потом с ним договориться, и кубок законным образом перешел бы в его руки. Но если юридически владельцем остаюсь я, у меня сохраняются шансы вернуть свою собственность, — добавил он, помолчав.

— Вы хотите сказать, — без обиняков заявил Пуаро, — что могли бы устроить кражу кубка у сэра Рубена?

— Какую кражу, мосье Пуаро? Это было бы просто возвращением собственности ее законному владельцу.

— Но, насколько я могу судить, вам это не удалось.

— Ничего удивительного. У Розенталя кубка никогда не было.

— Откуда вы знаете?

— Недавно совпали наши интересы в нефтяном бизнесе. Мы с Розенталем теперь не враги, а союзники. Я поговорил с ним начистоту, и он заверил меня, что никакого кубка у него нет и не было.

— И вы ему верите?

— Верю.

— Выходит, — задумчиво протянул Пуаро, — вы целых десять лет шли, как выражаются англичане, по ложному следу?

— Именно этим я и занимался… — с горечью признал великий финансист.

— А теперь нужно начинать все сначала?

Его собеседник кивнул.

— И тут на сцену выхожу я? Гончая, которую пускают по слабому следу — очень слабому следу.

— Если бы дело было несложным, — сухо бросил Пауэр, — мне бы не было нужды обращаться к вам. Конечно, если вам оно кажется невыполнимым…

Удар был нанесен точно. Эркюль Пуаро гордо выпрямился.

— Для меня не существует слова «невыполнимо», мосье, — отрезал он. — Я только пытаюсь решить, действительно ли это дело настолько интересно, чтобы стоило за него взяться.

— Более чем интересно, — вновь усмехнулся Пауэр, — ведь плату вы можете назначить себе сами.

Пуаро взглянул на него снизу вверх.

— Неужели вам так дорога эта вещь? Быть того не может!

— Скажем так: я, как и вы, никогда не признаю себя побежденным.

— Вот это мне понятно… — склонил голову Пуаро.

2

Инспектор Уэгстаф не скрывал своего интереса.

— Кубок Вератрино? Как же, помню. Я это дело курировал в Англии. Я немного балакаю по-итальянски, вот меня и послали на подмогу макаронникам[168]. А кубок, как тогда исчез, так до сих пор нигде и не объявлялся, как ни странно.

— И как вы это объясняете? Частная коллекция?

— Сомневаюсь, — покачал головой Уэгстаф. — Конечно, все возможно… Но, по-моему, дело обстоит проще… Вещички надежно спрятаны, а единственный, кто знал о тайнике, — в могиле.

— Вы имеете в виду Кейси?

— Ну да. Он мог их спрятать где-нибудь в Италии, а мог исхитриться вывезти из страны. Но так или иначе, он где-то их припрятал, там они и лежат по сей день.

— Романтичная версия, — вздохнул Пуаро. — Жемчужины в гипсовых формах — как называется этот рассказ, «Бюст Наполеона»[169], кажется? Но у нас-то речь идет не о драгоценных камнях, а о большом, увесистом золотом кубке. Его, пожалуй, так легко не спрячешь.

— Ну, не знаю, — рассеянно протянул Уэгстаф. — Наверное, все-таки можно, если постараться. Под половицами, скажем, или еще где-нибудь в этом роде.

— У Кейси был собственный дом?

— Да, в Ливерпуле. Но там под половицами кубка нет, — усмехнулся Уэгстаф, — уж это мы проверили.

— Как насчет членов его семьи?

— Жена у него была вполне достойная женщина. Страшно переживала за своего непутевого мужа, но как истинная католичка бросить не могла. Умерла пару лет назад — от туберкулеза. Дочь пошла в нее — даже постриглась в монахини. Сын, напротив, пошел в папашу. Когда я о нем последний раз слышал, он в Америке срок отбывал.

— Америка, — записал в книжечке Пуаро и спросил: — А сын Кейси мог знать о тайнике?

— Не думаю. Если бы знал, кубок уже давно был бы у скупщиков.

— Его могли переплавить.

— Могли, даже очень вероятно. Хотя не знаю… Он ценен прежде всего для коллекционеров, а в их мирке такое творится — вам и не снилось. Мне иногда кажется, что у этих коллекционеров даже намека на то, что такое совесть, нет, — заключил Уэгстаф с добродетельной миной.

— Вот как! Скажите, вас бы не удивило, если бы сэр Рубен Розенталь оказался замешан в то, что, как вы выражаетесь, «творится в их мирке»?

— Он на такое вполне способен, — усмехнулся Уэгстаф. — Говорят, он не очень-то щепетилен, когда дело касается драгоценных изделий.

— А как насчет остальных членов банды?

— И Рикковетти и Дюбле получили солидные сроки. Думаю, что они вот-вот выйдут на свободу.

— Дюбле ведь француз?

— Да. Он у них был за главного.

— А кто-нибудь еще, кроме этих троих, у них был?

— Была одна деваха — Рыжая Кейт ее звали. Нанималась горничной, высматривала, где что лежит, и наводила своих дружков. Она вроде бы подалась в Австралию, когда их шайка распалась.

— А еще?

— Подозревали еще одного по фамилии Егоян. Скупщик, штаб-квартира в Стамбуле, магазин в Париже. Но доказать ничего не удалось.

Вздохнув, Пуаро взглянул на пометки в записной книжке: Америка, Австралия, Италия, Франция, Турция…

— «Весь шар земной готов я облететь за полчаса»[170],— пробормотал он.

— Простите? — переспросил инспектор.

— Я имел в виду, — пояснил Пуаро, — что мне, возможно, предстоит кругосветное путешествие.

3

Пуаро имел обыкновение обсуждать ход расследования со своим мудрым слугой Джорджем. Обсуждение состояло в том, что Пуаро делился с ним кое-какими наблюдениями, а Джордж в ответ — житейским опытом, накопленным за долгие годы профессиональной карьеры.