Звездочет - Рамон Майрата

С тех пор как однажды он встретил Фридриха на пляже, пожирающего глазами корабли, манящие свободой, они возобновили свой обычай часами бродить вдвоем по городу. Всегда найдется какой-нибудь повод, чтобы затеряться в космополитичных улицах Альхесираса, в которых, как в номерах, сдающихся на ночь, гнездятся тысячи мимолетных историй. Им нравится совать носы в эти мелькающие мимо жизни, достойные, может быть, лишь одного проворного фотоснимка. Возможно, потому, что им страшно быть одним, им интересны чужие драмы, этот вихрь несчастий, эта стая раненых птиц, улетающих из Европы. Иногда они вдруг обнаруживают себя слишком тесно прижавшимися друг к другу. Чтобы оправдаться перед самими собой, они провозглашают экзальтированную дружбу и всячески подчеркивают свое товарищество, что втайне приводит их в отчаяние, особенно Фридриха. На него периодически нападает беспричинная меланхолия, и Звездочет не знает, что делать.

Случай нарушает это нестабильное равновесие.

В один прекрасный день море разглаживается. Поверхность воды выравнивается с подозрительной покорностью. И через несколько мгновений налетает бешеная буря. Торговые суда, стоявшие на приколе в окрестностях Гибралтара и сорванные с якоря ураганом, взмывают носами над дьявольской чередой бездн, падая в них и снова возникая в сплошном водопаде стекающих струй, пока наконец их не выбрасывает на мель возле пляжа Ринконсильо. Когда экипажи их покидают, а огни гаснут, волны продолжают завывать возле них и биться в борта.

На рассвете бухта успокаивается, и легкий ветерок обнюхивает оцепеневшие корпуса. Некий коллективный импульс — порождение голода и отчаяния — встряхивает город. Все население в полном составе, зажмурив глаза, бросается в воду, словно сойдя с ума. Кажется, что они бегут по воде. Они прыгают, толкаясь, на палубы. Работают локтями, чтоб первыми прорваться к дверям, ведущим в каюты и трюмы. Захлебываясь, но не переставая сжимать добытые сокровища, возвращаются на пляж. Мокрые, ослабевшие, счастливые, высмаркивают соленую воду. Нагружены консервами, обмундированием, напитками, шоколадом, бутылками с водой, лекарствами. Некоторые удивляются, ступая на твердую землю: «Ну надо же! Я ведь сроду не умел плавать!»

Эти продукты, со своими иностранными этикетками, породили много разговоров в последующие дни. Пол-Альхесираса всегда будет помнить то разочарование, которое испытал народ, увидев мыльную пену, поднимающуюся из горшков, куда были спущены шампунь или брикеты заграничного мыла, принятые за неизвестные науке супы или порошковое молоко. «Спаси меня, Сан-Клето! Вот что значит нищета!» — заключил народ сурово. Был отведан даже прах английских солдат, павших во время кампании и возвращающихся в отечество. Звездочет и Фридрих разжились пакетом карамелек, который кто-то обронил на берегу. У них была форма монет, как у этих старинных дуро, которые иногда попадаются в песке. Один корабль был целиком нагружен ими. Множество людей попробовали их и потом три дня не могли заснуть. Со временем стало известно, что эти карамельки содержали возбуждающее вещество. Их использовали летчики союзников, чтобы не заснуть во время длительных полетов над вражеской территорией.

В течение трех ночей бессонницы часы кажутся нескончаемыми. Они разговаривают мало. Спасаются музыкой. Играют на пару на пляже, где другой бессонный люд погружается в таинственно-сладострастный диалог скрипки и гитары.

Фридрих замечает, что музыка позволяет ему без стыда выразить свои чувства. Поэтому, когда они заканчивают играть, он становится еще молчаливее обычного. Ему тяжко это притворство, которого надо держаться и которое все больше отдаляет его от него самого. Он никогда ни в чем не упрекает Звездочета, но слез сдержать не может.

Звездочет объясняет себе эти резкие смены настроения теми же фантазиями, которые изводят и его: он думает, что Фридрих разделяет их. Часто он слышит, как кровь воет в нем, но он еще не понимает толком ее языка. Он превращается в мужчину, и, по мере того как его руки и ноги перерастают рукава и штанины перелицованного фрачного костюма и делают ненужным усилие, которое требовалось раньше, чтоб обхватить большую для него гитару, внутри себя он обнаруживает неожиданную и тревожащую его силу. В присутствии женского тела он почти не дышит. Он мучается. Что-то изнутри сжигает его. Он жаждет заглянуть в тайники этих тел, которые, встречаясь ему на улицах, кажется, проходят сквозь него, разрывая ему нутро каблучками, — удаляясь, они тянут за собой его воображение. И сломленные и потасканные тела проституток тоже зажигают в нем молнию желания — сводящую с ума смесь жестокости и нежности.

Он думает, что и для Фридриха мир полон этой же тоской. Он пробует заговорить с ним о женщинах, об ослепительном сумраке, который их окружает. Но замечает, что тому разговор не по душе.

В этот момент напряжение войны ослабляет железную хватку клещей двусмысленности, которая душит мальчиков. Вместе с толпой, страдающей бессонницей, они оказываются свидетелями несостоявшейся диверсии. Один английский корабль, идущий из Севильи, отделяется от флота, только что отчалившего из Гибралтара курсом на Мальту. Корабль направляется как раз к тому незастроенному берегу, где сейчас убивают время бессонные жители Альхесираса. Трое аквалангистов погружаются в воду и снова выплывают на поверхность, с трудом поднимая двухметровую торпеду из-под киля корабля. На резиновой лодке ее везут к пустынному, как они полатают, пляжу. И там же саперы начинает ее обезвреживать, погрузив наполовину в траншею, оставшуюся с гражданской войны. Пляжные лунатики стремглав убегают в темноту ночи. Убегая, Звездочет и Фридрих держатся за руки. Потом разжимают их, и Звездочет угадывает слезу, блеснувшую на краешке зеркального взгляда Фридриха, в котором отражается, как саперы с обезвреженной торпедой возвращаются на борт и корабль устремляется к северной набережной Гибралтара, где горит зеленый маяк.

Звездочет пытается истолковать эту слезу своей собственной тоской по неизведанной любви. На следующую ночь он собирается с духом. Смотрит на Фридриха в упор и предлагает:

— Пойдем этой ночью к проституткам?

Тот убегает, теряя тапочки в песке. Через некоторое время раздается оглушительный взрыв. Он так близко, что кажется, пляж встает дыбом. В порту Гибралтара горит какой-то корабль. Набережные, которые до этого момента были погружены в темноту, превращаются в ослепительное кольцо, над которым возвышается Скала, затянутая дымом. Фридрих не находит обратной дороги в отель и мечется по тропинкам, которые всегда почему-то ведут к морю. Когда он уже добрых два часа блуждает, босой и потерявший всякие ориентиры, он видит, как в темной воде китайской тушью набрасывается силуэт плывущего к берегу человека. Выйдя на берег, человек стягивает с себя водолазный костюм и зажигает сигарету. Огонек спички освещает его лицо — Фридриху оно кажется знакомым. Пытается вспомнить. Он видел его на палубе «Ольтерры», итальянского нефтяного танкера, который с начала войны укрывается в Альхесирасе под предлогом ремонта. Одно из популярных развлечений в порту Альхесираса — наблюдать за итальянскими матросами, поедающими на палубе огромные порции спагетти. Когда жарко, они и спят там же. Вдруг у него подпрыгивает сердце. А что, если этот человек поставил торпеду?

Когда он встречает Звездочета, который все это время искал его, они слишком утомлены, чтобы разговаривать. Бредут, спотыкаясь, в отель. По дороге, среди молчания, Фридрих вдруг делится с ним своими подозрениями. И Звездочет советует ему рассказать обо всем Дон.

На следующий день он видит ее в вестибюле. Она одета в легкие, почти прозрачные одежды. Они разговаривают в первый раз. Фридрих не отрывает взгляда от ее кольца, на котором посверкивает топаз. Он говорит ей о водолазе, которого видел накануне, и о своих подозрениях.

— «Ольтерра?» Почему ты говоришь об этом мне? — удивляется Дон, но тут же догадывается. Она предполагает, что Звездочет во многом признался этому еврейскому мальчику, который так таращится на ее кольцо. — Тебе нравится колечко? Если то, что ты рассказываешь, — правда, оно будет твоим.

Фридриху неприятен этот тон. Кроме кольца его зачаровывает шелк, макияж, ее мягкая кожа, ее внятные женские формы. Уходя, Дон благодарит его и обнимает. Он уносит запах ее духов. И нюхает до изнурения этот фиалковый аромат.

В отель «Королева Кристина» приходит все больше женщин в форме. Часами танцуют союзнические офицеры, стряхивая с себя мрачную сырость подземных галерей, в которых проходит их жизнь.

В темноте коридоров с глазками нескольких лампочек воют вентиляторы, и в перемешиваемом ими воздухе постоянно кружится страх перед бомбардировками. Они должны работать под зонтами, потому что под холодными каменными сводами течет живая и упрямая сила моря, и ходить по растрескавшейся земле, по которой пробегают язычки горящей селитры. Каждый вечер они появляются в отеле, будто вырвавшись из клетки.