Вопреки, или Ты меня не купишь (СИ) - Билык Диана

Погода внезапно улучшилась сегодня, на небе ни облачка, и самолет летел ровно и спокойно.

Когда Волгин опустил меня на постель, я невольно сжалась.

— Тише… Тебе нужно уснуть, ты почти не спала последние дни. Я лишь сделаю массаж.

— Что он тебе сказал?

— Кто? — непонимающе моргнул Ренат.

— Андрэ. Я видела, что его губы шевелились перед тем, как… Что он сказал?

Муж ласково провел ладонями по моим бедрам, оглаживая через ткань штанов, заулыбался тепло и шепотом выдохнул:

— Чтобы я берег тебя.

Я отвернулась в сторону, потому что в груди стало тесно, из горла рвалось нечто похожее на вой.

— И ты меня прости… — вдруг прошептал Ренат и, горячо выдохнув мне в лицо, провел губами по оголенной коже на плече. — Что не познакомился с тобой до свадьбы. — Укусил скулу. — Что был грубым. — Лизнул за ухом, подхватил зубами мочку, пощекотал. — Что… — провел дорожку поцелуев до виска, поправил волосы, аккуратно перекладывая прядь за прядью. И договорил: — Что… купил тебя.

Я медленно повернула голову и почти наткнулась на его горячий рот. Между нами будто сыпались искры. Пролетал ток. Необъяснимо. По грани. Острой и болючей.

— Жалеешь? — одними губами.

— Безумно… — сипло выдохнул Волгин и коснулся языком уголка, переместился к центру. Развел губы, лаская и мучая, чтобы прорваться между зубов, забрать у меня последние всхлипы и тревоги. Внутри от поцелуев мужа будто родилось новое солнце. От его слов стало так легко и спокойно, а от ласк его рук и пальцев — все печали уходили в сторону. Оставались фоном.

— Разведемся? — судорожно втягивая воздух от жадного поцелуя, пролепетала я.

— Ты будешь свободна только после моей смерти… — кольнул Ренат знакомой болью, не остывшей печалью о друге, но я не успела возмутиться или расстроиться — муж взял в плен мои руки и, запрокинув их над головой, спустился поцелуями к груди — накрыл губами упругие соски через ткань, покрутил, прикусил и рукой развел мои колени. Я слабо задрожала.

— Закрой глаза, Сеня… Расслабься. И ничего не бойся.

Я послушалась. С закрытыми глазами лежать было сложнее — мысли вились вокруг утраты, возвращали меня в дождливый день похорон Флобера, разрушали зыбкую нить между мной и мужем.

Я все-таки посмотрела в белый потолок каюты и попыталась подняться, но Ренат нажал ладонью на живот и строго сказал:

— Не двигайся.

— Я не могу сейчас, мне тошно. Ренат, пожалуйста, давай подождем немного.

— Я ничего не делаю, — он стащил с меня штаны вместе с трусиками, широко и размашисто погладил, нырнул на миг между ног, но тут же убежал, чтобы помять мышцы бедер. — Я же сказал, что сделаю массаж. — Он слабо заулыбался, а я кивнула и снова закрыла глаза. Я так устала мучиться, что хотелось довериться.

Какие у Волгина теплые руки. За ними тянулось тело, дрожала каждая клеточка, когда он прикасался и разминал, ныли мышцы от тоски по прикосновениям, стоило пальцам передвинуться в другую сторону. Через несколько минут разогрева, я уже подрагивала от приятных волн, опоясывающих поясницу, а когда Ренат приподнял майку и накрыл крупными ладонями грудь — я уже покорилась всецело, отдала себя в плен его ласковых рук, лишь просипела, сдерживая рвущийся наружу стон, и выгнулась навстречу.

Он не трогал меня… там. Не делал ничего сексуального, но я горела, сводила ноги от тянущего напряжения в паху и забывала обо всем. Почти обо всем.

Глава 36

Ренат

Есения потрясала меня своей чуткостью, способностью сопереживать и так глубоко страдать. Я понимал, что рою ей своими руками яму, глубже которой только смерть.

Понимал и все равно рыл.

Глядя в ее голубые глаз, я потерял ориентиры. Больше не мог отстраняться и быть холодным, когда ей так плохо. Ведь моя рана после потери Валери едва зажила, я прекрасно понимал, что испытывает Сеня.

Держалась она, как воин на поле боя, которое ему не перейти. Плакала тихо, в основном в подушку, или роняла слезы на обветренные щеки, стараясь скрыть от меня лицо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В самолете я решил для себя, что брошу затею с ребенком и продолжением рода. Поговорю с дедом, когда приеду, признаюсь во всем, а потом… отпущу Брагину. Так будет легче всем. Плевать на обещание, делать больно другим я не намерен. Я думал, что та, кто согласится продать свое тело, никогда не сможет любить, а Сеня сможет. Чисто и искренне. Я не ее герой, нельзя допустить даже мысли, чтобы ей понравиться, но теперь все усложнилось. Я не мог притворяться скотом и быть неотесанным чурбаном, коим не являюсь. Не мог!

Теперь, после брошенного обещания Андрэ — оберегать Есению, я окончательно запутался. Не отдам ее никому, не смогу. И жить так хочется, как никогда раньше.

Может, согласиться на операцию? Переступить через страхи, упорство… Начать с новой страницы, если мне суждено пережить работу хирурга, а нет — уйти тихо.

Есения расслабилась под моими ладонями, а я, чем больше массировал ее мышцы, тем больше погружался в личную темень.

От ее искренней дрожи и густого возбужденного дыхания меня начало колотить. Но я упорно разминал ее идеальное тело. Когда она выгибалась навстречу прикосновениям, я прикрывал глаза и втягивал носом воздух. И мне было мало.

Перевернув жену на живот, мял голени, затем ягодицы и перешел на спину. Хотелось склониться и провести языком вдоль узелков позвоночника, но я держался, потому что понимал — ей нужен отдых и покой. Она измучилась и сама не понимает, к чему это может привести. Зато я понимаю.

Недосыпания, отсутствие отдыха и нормального питания — и получите в комплекте к горю смертельную болезнь. Сеня должна научиться хранить себя во имя наших детей, я не допущу, чтобы она себя мучила. Как же она перенесет мою смерть, если едва шевелится сейчас, после гибели друга, не любимого?

У меня был выбор. Стать подонком в ее глазах, сделать ребенка и исчезнуть. Но будет ли она любить малыша после этого? Я помню ужас и ненависть в ее глазах, когда я перегнул и чуть не сорвался. Я не могу так больше. Кроить нежное сердце, когда ему и так больно — совсем бездушно, я же так никогда не отмоюсь от грехов, не прощу себе. Или еще один выбор — раскрыть сердце, позволить себе и ей любить, наслаждаться жизнью до последнего дня. Сколько бы нам не отмерили.

Но тогда Есении будет стократ больнее.

Я не мог выбрать.

Не мог, потому что за последний год полный печали впервые почувствовал себя нужным и живым.

Пречи у Брагиной были напряжены, я выделил им много времени. Поглаживал, пощипывал, глубоко разминая, но старался не делать больно. Жена постанывала хрипло, подрагивала и покрывалась пупырышками, пока тихо не засопела, отдавшись моим ладоням.

Она спала, пока мы летели домой, а я еще долго гладил и успокаивал разогретую кожу, лежал рядом и, уперев локоть в кровать, прислушивался к размеренному дыханию и стуку ее сердца.

Почувствовав, что Сеня слишком остыла, я перевернул ее на бок, к себе лицом, и завернул девушку в покрывало, как в кокон.

— Прости меня… — сорвалось с губ, — Валери, но я должен тебя отпустить.

Сеня завозилась во сне, замычала что-то, и я разобрал в веренице слов одну фразу:

— Не уходи, Ренат…

Пришлось встать. Осторожно, чтобы не разбудить девушку. Запереться в уборной и, глядя на себя в зеркало, долго грызть кулак, чтобы не заорать.

Блять! Я жить хочу… Да, хочу. С ней, с купленной женой, которую смогу любить и ценить. Оберегать ее хочу, но КАК это, мать вашу, сделать с опухолью?! Издевательство!

Я долго не выходил, не мог совладать с эмоциями, нервы натягивались, будто струны, и рвались наружу ядреными ругательствами. Это не истерика, нет, это крик о помощи. Боже, дай мне немного больше времени. Прошу. Умоляю. Я знаю, что не заслуживаю, но она… она ведь заслуживает. Чистая, добрая, отзывчивая. Моя. Девочка.

Через несколько часов мы выгрузились в аэропорту и поехали домой в сопровождении охраны. Я мрачно молчал, Сеня сонно клонилась к моему плечу, и я притягивал ее к себе, вдыхал аромат шелковых волос, преодолевая внутреннюю боль. Она верит, что у нас все получится, а я знаю, чем все закончится.