История Соединенных Штатов Америки - Андрэ Моруа

да и сам он был не столько прост, сколько умен и тонок. Но он прекрасно справлялся с отведенной ему ролью. Как только он понял, каким успехом пользуются его меховая шапка и очки, он их больше не снимал. Как-то, забыв надеть парик перед приемом одной делегации, он оценил колоссальный эффект, произведенный этой небрежностью, и тут же возвел случайность в ранг закона, вовсе отказавшись от парика. Парижане считали его квакером; он не стал их разубеждать. В моде тогда были античные республики, и американцы казались современниками Катона и Фабия. Теоретически французский король был абсолютным монархом, в действительности же он зависел от общественного мнения — мнения небольших групп, которые в Париже и Версале внушали министрам свои идеи, обходясь без законных оснований, без голосования и без оружия. Впрочем, это были те самые группы, для которых Франклин стал идолом. Знатная молодежь восхищалась им точно так же, как она прославляла Вольтера и Руссо. В бурлящей идеями Франции шли разговоры «в военных лагерях — о независимости, в замках — о демократии, на балах — о философии, а в будуарах — о целомудрии». Америка стала обещанием долгожданной, желанной свободы. «В Новой Англии мудрецов больше, чем в Греции». Конгресс воспринимался как римский сенат. Каждый молодой человек жаждал сражаться на стороне повстанцев. Гримм пишет об энтузиазме, побуждавшем молодых людей оставлять отцов, матерей, братьев, чтобы прийти на помощь эскимосу или готтентоту — во имя Свободы. Это состояние умов во Франции и определило, в не меньшей степени, чем государственные интересы, действия Верженна.

7. Добровольцев становилось все больше. В Америку их влекло все: благородство цели, неприязнь к Англии, жажда приключений, девственные леса, прекрасные индианки, надежда на скорую карьеру. Сайлас Дин, человек пустой и легкомысленный, начал записывать в добровольцы всех желающих. Уже в 1776 году он чуть не потонул в этом потоке. «Желание служить в Америке только растет, в результате я просто завален заявлениями, многие из которых поступают от лиц высокого звания». Уполномоченные не имели возможности отвечать на все письма. Когда приехал Франклин, ему пришлось приложить немало сил, чтобы отговорить такое количество ревностных друзей свободы, каждый из которых мнил себя Цезарем: «Вы представить себе не можете, как некоторые лезут из кожи вон, рекомендуя совершенно неинтересных мне людей». Многие из принятых Сайласом Дином, кому он, без всякого на то права, пообещал выдать офицерскую книжку, прибыв в Америку, были приняты конгрессом в штыки. Они не оправдали чужих ожиданий и обманулись в своих. Американцы были возмущены тем, что ими собираются командовать европейцы, даже не говорившие на их языке. Добровольцы, ожидавшие восторженных слов благодарности, были шокированы оказанным им холодным приемом. Но лучшие, как это всегда бывает, преодолели досадные предрассудки.

8. Так было с юным маркизом Лафайетом. Этот девятнадцатилетний офицер принадлежал сразу к двум славным французским фамилиям — к одной по рождению, к другой — через супругу Мари-Франсуазу де Ноай, дочь герцога Айенского, внучку герцога Ноайского, на которой женился в шестнадцать лет. Довольно скоро он почувствовал притеснение со стороны семьи жены, пользовавшейся огромным влиянием при дворе. Тесть способствовал его зачислению офицером в Ноайский полк. При дворе он не блистал, будучи скорее умен, чем остроумен. На охоте королева не могла без смеха наблюдать его неловкость. Ему хотелось убежать от этого мира, казавшегося ему чужим. Позже Джефферсон скажет про него, что у него была «неутолимая жажда популярности»; а все из-за того, что в самом начале он был обделен успехом. Но его вели вперед иные, более благородные чувства. Впервые об Американской революции он услышал в Меце от герцога Глостерского, брата и соперника короля Англии. Герцог признавал правоту колоний; там, в Меце, он убедил двоих — графа де Брольи и молодого Лафайета. Де Брольи задумал тогда подготовить в Америке реванш Франции против Англии, но он был слишком видной фигурой, чтобы ехать туда в иной должности, нежели главнокомандующим. Лафайет же и два его друга, виконт де Ноай и граф де Сегюр, обратились к Сайласу Дину с просьбой найти им место.

Жан-Батист Вейлер. Портрет маркиза Лафайета. До 1791

9. У Сайласа Дина не было еще новобранцев такого ранга, и он так обрадовался, что пообещал юноше звание генерал-майора. Герцог Айенский, прослышав о намерениях зятя, страшно рассердился. С другой стороны, французское правительство, желая сохранить видимость нейтралитета, не могло допустить, чтобы на службу к повстанцам отправились сразу три представителя столь высокородных семейств. Ноай и Сегюр подчинились. Лафайет тайно купил корабль «Виктуар», бежал в Бордо, оттуда в Испанию с другими офицерами и велел капитану держать курс на Северную Америку. Своей жене, ожидавшей ребенка, он оставил письмо: «Я надеюсь, что из любви ко мне Вы станете доброй американкой». Через пятьдесят четыре дня морского путешествия, в июне 1777 года, он ступил на берег в Джорджтауне, Северная Каролина. Оттуда он направился в Филадельфию, где после долгого ожидания на улице вместе с товарищами перед Индепенденс-холлом он был холодно принят членом конгресса, который назвал их всех авантюристами. «Мы ни о чем вас не просили». Слышать это было так обидно, что несколько французских офицеров решили вернуться во Францию. Лафайет тем временем пишет в конгресс: «После всех жертв, принесенных мною, я считаю себя вправе просить о следующем: разрешить мне служить в Вашей армии, во-первых, на мой собственный счет и, во-вторых, в качестве простого волонтера». Письмо было написано гордым тоном; кроме того, конгресс только что получил письмо Франклина, где тот рекомендовал хорошо обращаться с этими молодыми людьми, чье влияние могло оказаться полезным. Вскоре маркиз де Лафайет был назначен начальником штаба армии Соединенных Штатов. Ему не было и двадцати лет.

Встреча Вашингтона с Лафайетом 3 августа 1777 года. Литография. 1876

10. Он присоединился к Вашингтону в тот самый момент, когда Хау шел маршем на Филадельфию, принял участие в сомнительной и сумбурной битве у реки Брендивайн, где прекрасно проявил себя и был ранен. Когда, потеряв Филадельфию, Вашингтон стал на зимние квартиры в местечке Вэлли-Фордж, неподалеку от Филадельфии, Лафайет последовал за ним. Вашингтон сразу привязался к молодому французу и принял его как родного. Они прекрасно понимали друг друга. Оба не блистали остроумием, и эта робость стала еще одним связующим звеном между ними. Оба отличались прекрасными манерами, оба знали, что такое честь. Иностранцы, которые до Лафайета поступали в американскую армию, все в ней критиковали, чем раздражали офицеров. Лафайет же, когда ему показали солдат в лохмотьях и спросили, что он об этом думает, ответил: «Я здесь для того, чтобы учиться, а не учить». Его позиция получила всеобщее одобрение, тем более что армия находилась тогда в