Злая империя - Трейси Лоррейн

не является водителем сегодня.

Как только мы выезжаем с подъездной дорожки, Стелла берет меня за руку и не отпускает до конца дня.

Я, блядь, не могу любить ее больше.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Стелла

Похороны были… душераздирающими.

Все время, пока мы были в той церкви, Себ держался с таким твердым самообладанием, что даже я была впечатлена. Я видела, как он раньше надевал маску, притворялся. Но никогда ничего подобного.

Возможно, я была шокирована этим, но в основном я была в ужасе, потому что знал, что когда он сломается, это будет чертовски жестоко.

Возможно, никто другой этого не видел, но в глубине души он разлетался на миллион кусочков.

Вернувшись в ту церковь, я знала, что он не просто прощался со своей мамой, но и переживал каждый момент, когда был вынужден попрощаться и с Деми.

Он не сводил глаз с одной точки все время, пока мы были в том здании. И что бы ни происходило, кто говорил или что говорилось, его фокус зрения никогда не менялся.

Как и дрожь его руки в моей.

Я держалась крепко. Так крепко, как я, блядь, могла. Но я знала, что этого никогда не будет достаточно, и это, блядь, убило меня.

София, Зои и Джейсон стояли в ряду с нами, а парни все прямо позади.

Мне не нужно было оглядываться назад, чтобы знать, что их внимание было приковано к Себу. Они почувствовали его надвигающийся крах так же, как и я.

Один взгляд через плечо на Тео, и я поняла, насколько он обеспокоен.

Ему даже удалось проигнорировать присутствие Эмми вместе со Жнецами, с которыми она прибыла.

Я не знаю, почему я ожидала, что это будет только семейная история Чирилло, но я довольно быстро поняла, что ошибалась, когда увидела размер толпы, которая была здесь до нас.

Казалось, что потеря члена семьи означала, что все — как друзья, так и враги — пришли выразить свое почтение.

Эмми стояла между двумя татуированными байкерами. Я могла только предположить, что самым старшим был ее дедушка, а другой — ее дядя.

Я поймала ее взгляд сквозь толпу, и мои брови нахмурились от беспокойства.

По-видимому, ее отец до сих пор не знает, что она проводит время в клубе. На мой взгляд, это слишком публично.

Я улыбнулась ей, несмотря на свое беспокойство, молча поблагодарив ее за то, что она пришла.

Насколько я знала, Жнецы понятия не имели, что мы изучаем их возможную причастность к моему преследователю. Я просто надеюсь, что ради Эмми — ради всех нас — мы ошибаемся. То, что мы заметили, на самом деле просто совпадения.

— Мы можем сейчас пойти домой, пожалуйста? — Себ шепчет мне на ухо позже тем же днем, когда мы сидим на месте поминок, наблюдая за всеми вокруг.

Себу приходилось иметь дело с бесконечным потоком людей, поскольку они выражали ему свои соболезнования, и я была вынужден наблюдать, как он все глубже погружается в отчаяние с каждым произнесенным словом.

Он не хотел сюда приходить. Я сказала ему, что он не должен, если он действительно не хочет, но его гордость помешала ему уйти раньше.

Я понимаю. Все были здесь, и от него ожидали определенных вещей.

Я оглядываю комнату, мои глаза останавливаются на Дэмиене Чирилло, где он разговаривает с человеком, которого я правильно угадала как дедушку Эмми ранее, вместе с другим мужчиной, который явно итальянец, у бара.

— Они кажутся очень вежливыми, — говорю я, игнорируя вопрос Себа в пользу моего любопытства.

У меня был миллион вопросов на кончике языка весь день, но у нас едва была секунда, чтобы поговорить.

— Это все игра. Уловка, чтобы скрыть правду. Мы можем что-то знать, другие могут что-то подозревать, но пока не объявлена полномасштабная война, так оно и есть.

— На первый взгляд, мы работаем вместе, мы следуем правилам, которые были установлены годами…

— Но на заднем плане вы все убиваете друг друга? — Я заканчиваю за него.

Он смеется, но это пустой, неубедительный смех. — Да, что-то в этом роде.

— Значит, никому не доверяй?

— Так же, как и в любой другой день нашей жизни, детка.

Я делаю глубокий вдох. — И люди думают, что это гламурно? — Я думаю о некоторых людях в школе, Тиган и ее сучках, которые явно просто хотят быть частью действия, претендовать на статус. Они понятия не имеют, на что это похоже на самом деле, и никогда не узнают, потому что не смогли бы справиться с реальностью. Я не уверена, что многие люди могли бы.

— Люди — идиоты.

— Аминь, — шучу я. Наклоняясь, я провожу губами по его щеке, прежде чем остановиться у его уха. — Позволь мне сходить в ванную, а потом ты можешь отвезти меня домой. — Его рука ложится на мою, которая лежит на его бедре, и он тянет ее выше, пока я не обхватываю его и без того твердый член. — Себ, — рычу я.

— Ты упоминаешь дом, и вот что происходит, детка.

— Ты ненасытен.

— Ты жалуешься?

— Черт возьми, нет. Дай мне пять минут.

Я целую его в губы и дразняще сжимаю его член, прежде чем пересечь комнату.

Глаза Калли и Эмми следят за мной, и я знаю, что у меня скоро будет компания.

— Как у него дела? — Спрашивает Калли, как только мы заходим в ванную и обнаруживаем, что — каким-то чудом — мы одни.

— Да, ты знаешь.

Калли качает головой. — Я даже представить себе не могу, каково это для него. Потерять одного родителя плохо, но двоих? Так чертовски жестоко.

Эмми молчит рядом с нами.

— А как насчет тебя? — Спрашиваю я, поворачиваясь к ней. — Твой отец знает, что ты здесь с большими плохими байкерами?

Она фыркает от смеха. — О да, я полностью призналась. — Она закатывает глаза. — Он бы убил меня за то, что я с ними тусовалась, не говоря уже об этом. — Она указывает на то, что происходит в главном баре.

— Так почему ты? Разве ты не веришь ему, что тебе следует держаться подальше?

— Да, конечно. Мой папа умный. Чертовски умный, но…

— Ты не можешь не восстать, несмотря на то, что знаешь, что это неправильно? — Калли заканчивает за нее.

— Что-то вроде этого. Я не говорю, что хочу участвовать во всем этом. Я просто… — Она испускает долгий вздох. — Это часть моей семьи, моей истории. Так же, как и вы двое, я хочу знать об этом, понять это.

— Ты хочешь принимать собственные решения по этому поводу? — Я думаю. Именно так я отношусь к Семье.

— Да. Мои папа и дядя, они натворили много дерьма.

Я издеваюсь со смехом. — Разве не все