Пещера Чёрного Льда (Меч Теней - 1) - Джулия Джонс

Лиса упала на твердый снег почти беззвучно, чуть потревожив палую листву. Райф продолжал вглядываться во мрак у разбитого молнией дерева. Одного зверя ему было мало.

С бьющимся сердцем он соскочил с Лося, держа лук в руке. Ступив на плотный наст и дохнув паром, он тут же ощутил присутствие другого живого существа - оно пряталось по ту сторону дерева, под молодой лиственницей. Райф вскинул лук и прицелился, не задумываясь о том, чем дичь могла выдать себя - вспышкой глаз, проступившим во тьме силуэтом или просто шорохом. Это не имело значения. Он чувствовал ее, вот и все.

Оперение стрелы поцелуем коснулось его щеки, когда он позвал зверя к себе. Это была ласка, хилая, заеденная клещами, с окостеневшими от старости суставами. Ее сердце билось в груди слишком часто. Райф, держа лук твердой рукой, отпустил тетиву и тут же стал высматривать новую добычу. Амулет гудел у него на груди, и лук пел в руке. Ночь полнилась жизнью, все его чувства были обострены, и каждая пара глаз во мраке была глазами Мейса Черного Града.

11

КЛЯТВЫ И СНЫ

Свидетель Смерти не спал в эту ночь. Об этом Слышащему сказали его сны. Свидетель был далеко - Слышащий не знал где. Сны говорят человеку, у которого нет ушей, далеко не все.

- Садалак! Садалак! Проснись и войди в дом. Ноло говорит, что близится снежная буря.

Слышащий остался недоволен тем, что его разбудили. Сны ушли, но он продолжал слышать эхо, оставленное ими. Он открыл один глаз, потом другой. Перед ним стояла Бала, незамужняя сестра Селы, в тугих тюленьих штанах и выдровой парке. Капюшон ее был отделан подшерстком мускусного быка, теплым и золотистым, как заходящее солнце, очень редким. Бала всегда одевалась хорошо. Юноши выстраивались в очередь от коптильни до псарни, чтобы поднести ей в подарок меха.

- Садалак, Ноло говорит, чтобы ты пришел к нам домой. Ты так долго сидел с открытой дверью, что твоя землянка совсем выстудилась, и ты не сможешь переждать бурю в ней. - Бала, говоря это, заглядывала через плечо Садалака в его жилище.

Он знал, что ей нужно.

- Ты принесла мне горячее питье? - спросил он, хотя хорошо видел, что ее руки пусты. - Медвежий отвар? Похлебку из гагарок, которых наловила и заквасила Села?

Бала потупилась.

- Нет, Садалак. Прости. Я не подумала об этом. Садалак пощелкал языком.

- Твоя сестра, Села, не забыла бы. Она всегда приносит мне горячее, когда приходит.

- Да, Садалак.

Бала была такой красивой с опущенными глазами, что Садалак склонялся к прощению. Губы у нее не такие пухлые, как у Селы, зато нос самый плоский во всем племени. Можно провести рукой от щеки к щеке, почти не заметив выступа посередине. А руки у Балы маленькие, как у ребенка, - они проберутся к мужчине в штаны так, что и развязывать не понадобится. Слышащий вздохнул. Поистине счастлив будет тот, кто женится на Бале.

- Пойдем, Садалак. - Бала потянула его за руку. - Буря разразится еще до того, как мы успеем законопатить дверь.

В бурях Слышащий разбирался еще лучше, чем в снах. Одна из них и правда приближалась, но должна была разразиться только перед рассветом.

- Я не сойду с места, - сказал он. - Сны призывают меня назад. Беги домой и не забудь сказать Ноло, что ты ничего мне не принесла.

- Да, Садалак. - Бала, прикусив губу, снова заглянула в землянку. Ноло еще спрашивал, не вернешь ли ты его затычку. Тюлень, должно быть, уже замерз.

Слышащий цокнул языком. Черные рубцы на месте ушей болели так, как болят только утраченные уши. Тюленья затычка Ноло очень стара. Ее сделали люди Старой Крови далеко на востоке, и красота ее превосходит воображение. Ноло очень гордится ею и каждый раз не знает, как с ней быть: использовать по прямому назначению, то есть для затычки ран в тюленьей туше, чтобы кровь не вытекла по дороге к стойбищу, или держать у себя просто так, напоказ. И когда он все-таки пользуется ею, ему всегда не терпится получить ее назад.

Садалак встал. Его кости при этом хрустнули, и ожерелье из совиных клювов звякнуло, как ледовая бахрома. Унты его нуждались в починке и засохли от недостатка ворвани и слюны. На каждом шагу они трещали и отслаивались, как древесная кора. Землянку грели и освещали две лампы мыльного камня, но дверь простояла открытой несколько часов, и внутри было так же холодно, как и снаружи. На шкурах карибу, покрывающих стены и пол, поблескивал иней.

Молодой тюлень, которого Ноло принес ему утром в благодарность за удачную охоту, в самом деле замерз, и его кошачья мордочка утратила маслянистый блеск. В затычке, торчащей над самым задним плавником, больше не было нужды. Руками, которые не разгибались уже двадцать лет и стали такими корявыми и черными от трудов и укусов мороза, что казались деревянными, Садалак вынул ее. Сделанная из кости животного, которого он не мог опознать, гладкая и твердая, как алмаз, она принадлежала иным временам и странам. Слышащий вздохнул, отдавая ее Бале. Из нее вышел бы хороший талисман, чтобы держать его в руке, когда слушаешь сны.

- Ступай теперь к Ноло. Скажи ему, что я постучусь в его дверь перед тем, как буря грянет, - не раньше.

Бала, открыв было рот, промолчала и ограничилась кивком. Своими маленькими руками она спрятала затычку за пазуху выдровой парки, поплотнее зажала капюшон от ветра и побежала через открытое место к дому Ноло и Селы.

Слышащий снова опустился на свое сиденье. Снег крутился перед ним, как мутный водоворот, но настоящего холода не было. Зима еще только началась. Медвежья шуба хорошо грела, и мохнатый воротник не пропускал сквозняков. Голову Садалак оставил непокрытой. Ледяной Бог съел его уши тридцать лет назад, и если ему нужны нос и щеки Садалака, пусть их тоже забирает себе.

Порывшись в щучьем кисете, Слышащий достал свои талисманы: рог нарвала, серебряный нож и обломок корабля. Море, земля и то, что достает до небес. На чем это он остановился? Садалак перебирал амулеты у себя на коленях, стараясь восстановить образы последнего сна. Похожие на почки черные дыры по обе стороны головы горели под затычками из медвежьего сала. Садалаку снова вспомнилась тюленья затычка Ноло - сейчас бы он с радостью подержал ее в руках. Старая Кровь знала толк в снах - и о Свидетеле Смерти тоже знала.

"Покажите мне того, кто принесет Потерю, - попросил Слышащий во второй раз за эту ночь. - Того, которого зовут Свидетелем Смерти".

Время шло, и амулеты в его руках стали теплыми. Потом земля вдруг ушла из-под ног, и Садалак упал в сновидения. Лутавек говорил, что сны - это туннель, через который надо пройти; для Садалака они были ямой. Он всегда падал, точно проглоченный исполинским медведем. Пока он летел сквозь эту глотку, к нему взывали голоса, и он делал то, чему был обучен: слушал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});