Знаменитые авантюристы XVIII века - Автор неизвестен Биографии и мемуары

Вдруг посреди этого гибельного подъема Бальби уронил один из своих узлов — который? Что, если веревки? Казанове ужасно захотелось пнуть его изо всей силы ногою, чтобы отправить сразу ко всем чертям. К счастию, оказалось, что упал другой узелок, веревки были целы. Монах хотел было спуститься за ним, в расчете, что дождевой желоб не даст ему упасть с крыши, но Казанова не дал ему терять времени. Притом монах рисковал свалиться с крыши, а Казанова один, наверное, не сумел бы выпутаться из всех предстоявших затруднений.

От того места крыши, где наши беглецы вылезли на свет Божий, до ее конька Казанова насчитал 16 рядов свинцовых листов. После неимоверных усилий они, наконец, одолели эту чертовскую лестницу и очутились на ребре кровли, где и уселись верхом. Можно было хоть немного отдохнуть.

Наши герои осмотрелись вокруг. Они сидели задом к островку Сан-Джорджо-Маджоре, а внизу под ними громоздились купола Св. Марка, составляющего, собственно говоря, часть дожеского дворца, как бы домашнюю церковь дожей. Казанова снял с себя свой груз, чтобы лучше отдохнуть, и пригласил компаньона сделать то же самое. Бальби при этом опять отличился; он положил свои узелки под себя, но затем сделал новое движение, узлы выскользнули из-под него и покатились вниз, шлепнулись о дождевой желоб и застряли там вместе с прежними. Бальби очутился без рубашки, без шляпы и вдобавок утратил какой-то драгоценный манускрипт, найденный им в тюрьме, на который он возлагал громадные, хотя, кажется, совершенно неосновательные надежды. Потерю таких благ в самом начале бегства монах считал дурным предзнаменованием. Казанова вообще не разделял такого рода суеверий и потому постарался как можно хладнокровнее разъяснить своему спутнику, что никакого предзнаменования он тут не видит, но что если и впредь Бальби намерен вести себя такою же вороною, то, разумеется, им будет худо. Узел мог упасть на двор, вдобавок прямо на голову часовому, и обнаружилось бы, если бы узел упал с крыши, что на крыше кто-то есть, и тогда их, конечно, схватили бы.

Осмотревшись вокруг, Казанова велел монаху сидеть смирно, а сам отправился на разведку. Он пополз вдоль по коньку кровли, обогнул все здание, употребив на свою экспедицию целый час. Он всюду заглядывал, старался отыскать какой-нибудь пункт, где можно было бы предпринять спуск вниз, но совершенно напрасно; главное, что приводило его в отчаяние, — это отсутствие всякой надежной точки опоры, к которой можно было бы привязать его полотнище. Это безнадежное открытие сбило его с толку; он потерял все концы, все нити, не знал, что предпринять, за что ухватиться. Перед ним вдруг исчезли все надежды. На двор и на канал не представлялось никакой возможности спуститься; это было до очевидности ясно. Спуститься на кровлю Св. Марка — значило подвергнуть себя риску блуждания между куполами, устройство и расположение которых ему было совершенно неизвестно. Перебраться на ту сторону церкви, на так называемую «Канонику» — для этого надо было спускаться и подниматься по таким кручам кровель, что и подумать было страшно. Казанова был готов на все; он был способен на самые отчаянные меры, да и положение было совсем не такое, чтобы пугаться опасности и отступать перед затруднениями; но, однако, простой здравый смысл ясно указывал на разницу между затруднением и полною невозможностью. Перед Казановою не было затруднений, а были только невозможности — вот в чем заключался весь трагизм его положения. Безграничная отвага и ни малейшего неблагоразумия — вот те требования, которые предъявляла к нему эта страшная минута.

Он сопоставил представлявшиеся ему выходы. Их было только два — броситься «на ура» в канал либо мирно вернуться в свою тюрьму. Что же делать? Надо было во всяком случае что-либо начать, предпринять. Он видел перед собою слуховое окно, выходившее на канал; оно находилось примерно на высоте двух третей ската кровли. Какое помещение освещало это окно? Оно находилось, по-видимому, в стороне от тюремных камер. Что, если тут каморки дворцовой прислуги? Эти люди, если бы они увидели беглецов, не тронули бы их и, наверное, помогли бы им выбраться. Казанова был в этом глубоко убежден. В Венеции все и каждый так глубоко ненавидели инквизицию, что оказание помощи людям, ускользавшим из ее когтей, будь это гнуснейшие злодеи, каждый считал чуть ли не благочестивым делом.

Казанова смотрел на это слуховое окно, и в нем все больше разгоралась надежда на то, что, быть может, в этом окне все его спасение. Он переполз по коньку кровли и очутился как раз над этим окном, по обыкновению снабженным собственною особою кровелькою. Он слез с конька и начал тихо и осторожно спускаться к окну. Спуск был страшно рискованный и опасный, но Казанова преодолел его благополучно и скоро сидел верхом на кровельке окна. Тогда, опираясь руками на край кровельки, он изогнулся и заглянул в окошко. Он различил в потемках железную решетку, закрывавшую окно; потом он протянул руку, ощупал эту решетку; просунув руку дальше, он ощупал раму с переплетом и стекла. У него немедленно явилось решение проникнуть сквозь это окно внутрь чердака. Сладить с рамою, по-видимому, не представляло затруднений, вся трудность состояла в железной решетке; она была очень тонка, но Казанове в первые минуты все-таки подумалось, что ему ее не удастся выломать без помощи подпилка; а у него только и было с собою его верное долото.

Казанова сидел на окне, думал, но ничего не мог придумать. В его душу начинала закрадываться мрачная безнадежность, сознание полной безвыходности положения. И вдруг его всего словно озарила яркая, простая и естественная мысль: выломать всю решетку целиком, выбить ее из стенки, в которую она, без сомнения, запущена не на очень значительную глубину. Он немедленно принялся долбить своим долотом; посыпалась штукатурка, мусор, концы решетки, запущенные в стену, обнажились, и через четверть часа вся решетка свободно снялась с места. Это был истинный триумф для Казановы! Выломать оконную раму — было делом одной минуты; Казанова, впрочем, при этом весьма чувствительно поранил себе левую руку стеклом, но обращать внимание на такие пустяки у него не было времени.

Веселый и бодрый возвратился он к своему спутнику, который все еще — уже битых два часа — продолжал сидеть верхом на прежнем месте на коньке крыши. Бальби встретил его упреками и бранью, но Казанова от радости успеха не мог в ту минуту сердиться. Он успокоил бесновавшегося Бальби, который чуть было не порешил вернуться обратно в тюрьму, и велел ему следовать за собою. Они подползли к слуховому окну. Здесь Казанова отдал Бальби подробный отчет. Предстояло спуститься через окно внутрь здания и там сообразить, куда судьба завела их, и нельзя ли оттуда выбраться на свет Божий. Веревки у них были, и спуститься одному с помощью другого было нетрудно. Но как спуститься другому, если окажется, что от окна до полу слишком большое расстояние? Веревку прикрепить было решительно некуда. Казанова высказал все эти соображения Бальби, но тот с нетерпением крикнул ему:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});