О политической науке. Избранные произведения - Федор Михайлович Бурлацкий

прибыла группа ученых из различных американских университетов, в которой решающую роль играл Энрико Ферми.

Любопытный факт. В 1941 году — заметьте, еще в 41-м — американский писатель-фантаст Лайн опубликовал свою повесть «Злосчастное решение». Располагая минимальной информацией, он рассказал в своей повести о том, как в Америке из урана-235 сделана сверхбомба. Он предсказал, что американские политики, военные в конце войны не погнушаются сбросить эту бомбу на крупный город противника. Когда в 45-м все это подтвердилось, писатель-фантаст был привлечен к ответственности за разглашение государственной тайны…

Прошло пять лет напряженной работы участников Манхэттенского проекта. И вот… 16 июля 1945 года в 5 часов 30 минут на уединенной базе Аламогордо в штате Нью-Мексико состоялось испытание первой атомной бомбы.

Большая группа ученых и военных расположилась в 9 километрах от стальной башни высотой 30 метров, где должна была взорваться бомба.

Единственный журналист, допущенный к испытаниям, Лоуренс, впоследствии писал в газете «Нью-Йорк таймс»: «Это был такой солнечный восход, которого еще не видел мир: огромное зеленое суперсолнце, за какую-то долю секунды поднявшееся на высоту более 3 километров и продолжавшее подниматься все выше, пока не коснулось облаков и с поразительной ясностью осветило вокруг себя землю и небо». Через несколько секунд раздался оглушительный взрыв, мощная волна пронеслась. Огненный шар солнца стал расти, все больше и больше увеличиваясь в диаметре. Вскоре его поперечник составил уже полтора километра и еще через несколько секунд уступил место столбу клубящегося дыма, который поднялся на высоту 12 километров, принял форму гигантского гриба. Потом вся земля задрожала, и вновь раздался грохот. Начался новый атомный век.

Лоуренс тут же, на полигоне, спросил Оппенгеймера, что он чувствует. Тот в ответ процитировал слова из священной книги индусов «Бхагавад Гита»: «Я становлюсь смертью, потрясате-лем миров». Другой ученый, Кистяковский, за завтраком в тот же день сказал: «Я уверен, что, когда наступит конец света, в последнюю миллионную долю секунды последний человек увидит нечто подобное тому, что увидели мы».

Мораль Леонардо… Быть может, ученые должны были скрыть свое изобретение? Но нет! Надо всеми нависла тень немецкой супербомбы. Надо было любой ценой опередить фашистов. Шпеер, личный друг Гитлера, который стоял во главе военной промышленности Третьего рейха, заявил на Нюрнбергском процессе: «Нам потребовался бы еще год-два, чтобы расщепить атом».

Почему немецкие ученые не преуспели в осуществлении Уранового проекта? Этот вопрос окружен легендами. Он служит темой блефов и детективных историй. Сам Гейзенберг доказывал, будто в меру своих сил тормозил осуществление Уранового проекта. Можно ли поверить в это? Можно ли поверить, что Гейзенберг действительно стал троянским конем Уранового проекта и тормозил его изнутри?

Факты свидетельствуют о другом. Об одной из самых поразительных ошибок самовлюбленного фюрера. Он не поверил в возможность достаточно быстрого создания атомной бомбы. Опьяненный успехами первых лет войны, падением Польши, крушением Франции, подчинением его воле большей части стран Западной Европы, 22 июня 1941 года Гитлер обрушил всю мощь своей военной машины на Советский Союз. Он ждал блицкрига, быстрой победы. И вот потому-то Гитлер распорядился вкладывать средства только в военно-научные проекты, которые дадут практические результаты в самый короткий срок.

В 1941 году были сокращены ассигнования на осуществление Уранового проекта. А в начале 1942 года Гитлер подписал приказ, налагавший запрет на разработку проектов, которые нельзя реализовать за несколько месяцев. В марте 1943 года Управление армейского вооружения отказалось от Уранового проекта, и он был передан в ведение имперского исследовательского совета. Вот где главная причина того, что фашизм не получил в свое распоряжение атомной бомбы.

Уже после войны стали известны некоторые подробности, говорящие о том, что Гейзенберг, Ган и другие немецкие ученые попросту пошли ложным путем к созданию атомной бомбы…

В августе 1945 года группа немецких физиков покорно ожидала своей участи в Фарм-холле — небольшом городке в Англии. Здесь были Гейзенберг, Вайцзеккер и другие участники Уранового проекта. Незадолго до того каждого из членов этой группы выловила американская разведка, которая имела специальное задание — захватить всех немецких ученых-атомщиков — участников Уранового проекта и создателей ракетного оружия. Американская разведка была столь усердна, что захватила ученых в английской, французской и советской зонах оккупации…

Здесь, в Фарм-холле, немецкие атомщики впервые услышали о взрыве атомной бомбы над Хиросимой. Между ними вспыхнула дискуссия, которая была записана на пленку подслушивающим аппаратом.

Гейзенберг. Разве в связи с этой атомной бомбой упоминалось слово «уран»?

Ган. Нет.

Гейзенберг. Тогда атомы тут ни при чем. Насколько я могу судить, какой-то дилетант в Америке утверждает, что у такой бомбы мощность 20 тысяч тонн взрывчатого вещества. Но ведь это нереально.

Ган. Как бы там ни было, вы, Гейзенберг, посредственность и можете спокойно укладывать свои чемоданы.

Гейзенберг. Я полностью с вами согласен. Это, вероятно, бомба высокого давления, и я не могу поверить, что она имеет что-то общее с ураном. Скорее, им удалось найти какой-то химический способ гигантского увеличения силы взрыва. Для нас, занимавшихся этим пять лет, вся эта история выглядит довольно странно.

Вайцзеккер. Американцы оказались способными на координацию усилий в гигантских масштабах. В Германии это было бы невозможно. Там каждый стремился бы все сосредоточить у себя.

Гейзенберг. Серьезная финансовая поддержка стала для нас возможной только весной 1942 года. Но мы не имели морального права рекомендовать своему правительству потратить 120 тысяч марок только на строительство.

Вайцзеккер. Я думаю, что основная причина нашей неудачи в том, что большая часть физиков из принципиальных соображений не хотела этого. Если бы мы все желали победы Германии, то мы наверняка добились бы успеха.

Ган. Я в это не верю, но все равно рад, что нам это не удалось.

Гейзенберг. И все-таки, как они этого достигли? Я считаю позорным для нас, работающих над тем же, не понять, как им это удалось.

Вайцзеккер. У русских наверняка нет бомбы. Если бы американцы и англичане были бы порядочными империалистами, они уже завтра сбросили бы бомбу на Россию. Впрочем, они никогда не сделают этого. Они скорее сделают из нее политическое оружие. Конечно, это неплохо. Однако мир, достигнутый таким путем, сохранится лишь до того момента, пока русские сами не сделают бомбу. После этого война станет неизбежной.

Вот что заботило выдающихся ученых! Они боялись выглядеть посредственностями. Их тяготило ощущение проигрыша в состязании с американскими коллегами. И только! Разве их волновал вопрос о морали? Об ответственности перед человечеством? Нет! Только тщеславие. После разгрома Германии перед учеными и политиками встала именно нравственная проблема: можно ли применять атомное оружие против