Мечеть Парижской Богоматери - Елена Чудинова

– Здесь в метро? Здесь в Париже? – глаза Софии смеялись.

– Вы поняли меня, вижу, что поняли. Тех, кто лишил Вас детства, европейцы называли «повстанцами», «борцами за свободу». Этих храбрых бойцов против беременных женщин и школьников они отказывались признать террористами. Они давали им убежище, они разводили этих змей целыми питомниками.

Недоумевал не только Эжен-Оливье. Многие из макисаров, не скрывая оторопи, поглядывали на Софию Севазмиу, беседующую на каком-то немыслимом языке с еще менее мыслимым здесь арабом.

– Ведь и в России всякой мрази хватало, – улыбнувшись пойманному в одном из взглядов удивлению, проговорила София. – Едва ль Вы знаете, был в России такой правозащитник, Кузнецов. Я один раз с ним встречалась в детстве, но я тогда еще мало знала, это было сразу после плена. Знай я уже тогда, клянусь, я бы глаза ему вырвала, никакие взрослые б меня не оттащили. В начале девяносто пятого года, ну, это-то Вы должны знать, штурм Грозного, этот предатель пролез к солдатам. Кричал – я правозащитник Адам Кузнецов, я даю свое слово, сложите оружие, и вас вывезут отсюда![66] Зачем вам эта война, зачем вам быть оккупантами, гибнуть ради неправого дела! Вы подумайте, Слобо, кому он это говорил? Девятнадцатилетним мальчишкам, но даже не в возрасте дело. Мы с Вами, я думаю, и в шестнадцать бы такого уже не проглотили. А они были зеленые, совсем зеленые. Без опыта жизни, без идеологии, они ведь кончали школу, когда рушилась Империя. Даже если кто из них учился, а не в потолок плевал, ну что он мог прочесть по перестроечным учебникам о Ермолове? И они поверили, сложили оружие. Ну как было не поверить такому доброму дедушке? Самое обидное – уже через несколько месяцев черта бы с два у него этакий номер прошел. Они с какой-то немыслимой быстротой сделались солдатами. Национального еще не было, но каждый нажил свое. Кто понял, что крест не просто так, как тот парнишка-мученик, что со мной сидел несколько дней. Кто стал за друзей мстить. Ничего бы у него не вышло, даже через месяц!

– Их всех убили? – Слободан уже сам был не рад, что подбросил дров в этот черный огонь, полыхающий сейчас в глазах Софии. Лучше было ее не трогать, в конце концов какое у него на то право?

– Если бы! – с мукой произнесла женщина. – Если бы, Слобо! Господи, что с ними делали! Насиловали, отрезали уши, носы, выкалывали глаза, отрезали гениталии. И все это – под хохот, на манер афганской игры в конный футбол живым бараном.

– Я знаю, как они это обыкновенно делают, – на щеках Слободана играли желваки. – Я родился в Косово.

– Я догадалась. Одним словом, куда большинство ребят потом сгинуло, никому и неизвестно. Но изрядную часть они вернули федералам, потом. В порядке, так сказать, акции устрашения. Некоторые умерли от издевательств довольно скоро, другие еще долго догнивали по психушкам. Сами понимаете, ему-то «мальчики кровавые в глазах» потом не являлись! Хотя сдох он своеобразно. Шел по дачному поселку вечером. Навстречу молодой парень, глаз закрыт повязкой, уха нет. И вокруг никого. Так правозащитник героический завизжал как баба, попятился сперва с криками «Я ни при чем, мне самому обещали, я ни при чем!!», потом повернулся да бежать… Нашли его уже на ступеньках платформы. Так мчался, что сердце лопнуло. А парень-то был горняк, пострадал от несчастного случая. Даже не понял, что за дедуган от него деру дал и почему. Смешно. Но это много потом было, лет через пятнадцать. Так что сволочи, что их поддерживала, и в России хватало, Слобо.

– Верно. Только проплачивали всю эту мерзость здесь, в Европе. Ну, в Штатах еще, само собой. Кто верил, кому было наплевать. Знаете, Софья, в годы войны наши взяли в плен трех американских солдат. Вообще, конечно, удивительно, что хоть кого-то взяли, при их трусости в ведении той войны. Ох, сколько воя было, Америка украсилась желтыми ленточками по самое некуда! И наши дали слабину, вернули «героев». А знаете, что бы я сделал?

– Что-что, – София передернула плечами. – Ну, подарили бы каждому по маленькому кусочку свинца на памятный брелок.

– А вот и не угадали, – Слободан рассмеялся. – Не стал бы я убивать сопляков, они же не албанцы. Я бы не пожалел затрат, приставил бы к ним охрану, обязав разбирать завалы после их собственных бомбежек. Заставил бы их собственными руками вытаскивать из руин каждое обгоревшее тельце сербского ребенка. Ну а потом я их тоже отпустил бы. Вдруг бы хоть у одного проснулась совесть, хоть один бы заговорил там, у себя.

– Но в Европе все же были те, кто говорил. Даже среди общественных деятелей были.

– По пальцам перечесть. Софья, я ведь читал о Вас в книге документов по делу Дудзахова. В его-то личный карман и предназначался выкуп за Вас. Я знаю, что здесь, в Европе, сперва в Стокгольме, потом в Лондоне, Вы, подросток, тщетно пытались добиться, чтобы Вас выслушали. И еще много чего читал, там же. Скажите, разве можно простить европейцам их тогдашнее покровительство исламскому злу в Чечне, лишь бы развалить Россию?

– Боюсь, что невозможно, – София улыбнулась.

– Но Вы, Вы – простили.

– Простила? – переспросила София, выбивая из коробочки неизменную папиросу. – Не знаю даже, как-то не задумывалась над этим. Я здесь просто потому, что теперь я здесь нужна.

– Вы – фантастическая женщина, Софья. Я бы так не смог, я не прощаю европейцев, каждый день не прощаю. Мне нет дела до их беды, они сами сеяли зубы дракона.

– Только не вешайте мне лапшу на уши, что смоетесь до заварухи, Слобо.

– Останусь. Но не ради них, просто я слишком долго притворялся. Безумно хочется взять в руки автомат и направить его на мусульман. Вы даже представить себе не можете, сколько смертельного желания скопилось в моей душе за годы лицедейства.

– Я-то жила на широкую ногу, ни в чем себе не отказывала, так? Где уж мне представить.

Они совсем молодо рассмеялись, глядя друг другу в глаза.

– Ну, не стоит себя демонизировать. Вы последние полвека не только в стрельбе упражнялись, я так понимаю. Разве не Вы сотрудничали вместе с мужем, изменяя информационную панораму? Он ведь очень многое успел сделать.

– Ну, это началось еще задолго до меня, – усмехнулась София. – Задолго до нашего знакомства. Лучшим другом мужа на факультете филологии, он ведь всерьез предполагал посвятить свою жизнь творчеству Еврипида, еще с первого курса стал Ваш соотечественник, Веселан Янкович. Как православный, Леонид, конечно, многое знал и прежде такого, о чем европейцы слыхом не слыхивали. Но все-таки эта дружба на многое открыла ему глаза. Каникулы он, само собой, еще со школы проводил в Европе, и не только на модных курортах. Молодежь больше всего болтает о глобальных проблемах мироустройства, это черта возраста, у большинства проходящая без следа. И очень скоро его стало раздражать в многочисленных английских, французских, немецких приятелях и подружках, что, едва речь зайдет о Балканах, все эти высокоинтеллектуальные индивидуальности делаются одинаковы, словно цыплята из инкубатора. Убогий набор либеральных стереотипов, дремучее невежество по части фактов. Сперва Леонид спорил ночи напролет о конфликте цивилизаций в спортивных лагерях и дискотеках, но потом стал понимать, что всех не переспоришь. А он такого не любил. Так и слепилась между делом, а вернее сказать между филологическим бездельем, идея собственного издательства. Это было издательство документальной литературы «Электра».

– Я прекрасно помню эти книги на дешевой бумаге, в мягких обложках. С логотипом в виде девушки в лохмотьях. Мне эти издания часто попадались.

– Немудрено. За восемь лет его существования вышло очень много дельного. Сразу было взято за установку, что книги будут выходить не только на греческом, но и на нескольких европейских языках. И они пошли на французском, на немецком, на английском конечно, хотя в первый же год их запретили продавать во Франции, а во второй год – также и в Великобритании с Германией. На испанском книги «Электры» стали выходить уже после их официального запрета, так сказать запрета превентивного. Невелика печаль! Кому было надо, те превосходно все покупали в Афинах. «Книжный туризм», как тогда шутили сотрудники издательства. Ну а кто пошел работать в такое издательство? Кто нес туда рукописи? Документы, аналитику? Как такие писатели добывали свои документы, где набирались ума для своей аналитики? «Электра» скоро, очень скоро сделалась магнитом. Ну а там все пошло само собой, открыть фонд-другой при издательстве, направить туда и сюда медиков, словом, сперва официальная деятельность, а потом и не вполне официальная параллельно.

– Чревато, однако. Две стороны медали.

– Вот именно. С одной – без издательской деятельности «Электры» никогда бы не возникло такой концентрации блестящих сил в одном месте, с другой – подобное издательство было уж слишком прозрачным покровом. Либералы угадывали очертания скрытых под ним предметов, не утруждая себя доказательствами. Впрочем, честно говоря, они и не ошибались. Ну а мы познакомились, когда уже все это работало.