«Если», 2009 № 11 - Журнал «Если»

Наблюдая за развитием действия, я был поражен качеством постановки и изобретательностью декораторов. Ларец, в котором спала дочь волшебника, смастерили из большого чемодана: обклеили блестками и прорезали окошко, чтобы было видно лицо девушки. Чтобы показать кружащиеся вокруг ее лица сны, из цветной бумаги вырезали фигурки людей, животных, различных предметов и прикрепили на тонкие палочки, а «дочка волшебника», блестяще сыгранная красавицей Пегги Фруш, ловко вертела ими в окошке, постоянно меняя. Когда сновидения выпускали из ларца, они «превращались» в малышей в костюмчиках, сначала резво носившихся по сцене, а потом собиравшихся вместе перед тем, как быть «сдутыми» на юг. А самым удивительным оказалась игра рыжего веснушчатого прогульщика Альфреда Лессерта, который представил взволнованного волшебника с таким чувством, что тот словно вышел из спектакля и ступил в реальный мир.

Представление продолжалось. На далекий север за исполнением желания пришел смелый юноша, обнаружил девушку, вызволил ее из ларца, принял бой с волшебником и чуть не погиб; чародей собрался прочесть смертельное заклинание, но внял мольбам дочери и пощадил храбреца, а после позволил молодой паре спуститься с гор навстречу свободе. Я наблюдал за развитием действия и видел свои собственные годы в Липаре, разворачивающиеся на воображаемом деревянном помосте в моей голове. Когда я очнулся от наваждения, пьеса почти закончилась, и волшебник произносил свой финальный монолог, благословляя пару посреди кружащейся снежной метели. «Там, в большом внешнем мире, моя дорогая, — говорил он, взывая к дочери и стараясь заглянуть в глаза каждому в зрительном зале, — дует ветер прекрасный и горький, и никому не известно, каким он будет, когда станут гнуться деревья и беспокойно шелестеть листва. Нет у меня в этом уверенности, но и уверенности в этой неуверенности тоже нет. Держитесь друг друга и ничего не бойтесь, если когда-нибудь, самой темной ночью, этот ветер навеет вам грезы».

После представления актеры поклонились под громовые аплодисменты. Нам предложили поднять веера и махать ими так сильно, как только возможно. Каждый в «зрительном зале» и на сцене взбивал воздух всем, чем только можно, создавая две сотни маленьких ветерков, которые объединялись в великий вихрь, дарующий поддержку и утешение и никого не оставляющий неизменным. После некоторые отплясывали шаманские пляски под звуки губной гармошки констебля Гаррета, а дети играли в прятки в темноте. Мы пили пунш, болтали и смеялись до поздней ночи, пока не догорел последний факел.

По пути домой при свете звезд Лидия рассказала, как, убираясь вместе с соседками в доме бабушки Янг, чтобы продать жилище новой паре, переезжающей в город, она обнаружила завалившуюся за кровать стопку исписанной бумаги, где и содержались проект фестиваля и наброски пьесы. «С той поры Полковник воплощал в жизнь план, которому его обучила бабушка, а я держала всё в секрете от всех, чтобы не испортить сюрприз», — призналась она. Я сказал ей, что ужасно благодарен ей за это. Мы как раз проходили мимо скамейки в тени странного старого дуба, порождающего синих летучих мышей, и заметили целующихся Альфреда Лессерта и Пегги Фруш. «Кое-что остается неизменным», — прошептал я.

В тот вечер мы очень устали и сразу улеглись спать, но я долго не мог уснуть, а лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к размеренному дыханию Лидии и тихому шелесту ветра, проникающего сквозь сетку от насекомых в открытое окно. В голове вертелись образы и звуки фестиваля: мерцание факелов, хоровод масок, веселый смех — и в конце концов эти образы привели мое воображение к старому чародею, одиноко живущему в северных горах. Сквозь падающий снег я увидел его длинную седую бороду и испещренное морщинами лицо. Он поднял волшебный посох и проговорил какое-то заклинание. Потом он кивнул, исполняя мое желание, и я понял, что, возможно, уже вижу сон.

Перевела с английского Татьяна МУРИНА

© Jeffrey Ford. The Dreaming Wind. 2007. Публикуется с разрешения автора.

ДЖЕФФ ВАНДЕРМЕЕР

ПОЧИНИТЬ ГАНОВЕРА

Посвящается Джею Лейку.

Иллюстрация Евгения Капустянского

Так и не сумев поднять с песка эту штуку, Шайвер бежит в деревню и приводит меня. Оно лежит на берегу, опутанное водорослями, тусклый металл изъеден морской водой, к поверхности прилипли моллюски. Похоже, его потеряли давным-давно. Совсем как меня. От него до сих пор попахивает ржавчиной и смазкой. Едва-едва. Этакий дразнящий намек.

— Неплохая добыча, — говорит Шайвер. — А может, и более того.

— А может, и менее, — отвечаю я. Охота за утилем — истинное спасение для нашей деревни в несезон, когда море становится слишком бурным и рыбаки вынуждены сидеть на берегу. Но по прежнему опыту я знаю: невозможно определить, что утильщики захотят взять, а от чего откажутся. Они приходят из глубин горной страны, примыкающей к морским скалам. Бешеные глаза алчно горят.

Наверное, на взгляд Шайвера, та штука, которую мы нашли, просто длинный ящик, к торцу которого прикреплен ящик поменьше. Полуденное солнце золотит ржавый металл, последние зимние ветра, как кнутом, хлещут по лицу, и я вижу, что находка напоминает человека с оторванными конечностями. Человека из металла. Вместо глаз у него лампочки, хотя мне приходится долго щуриться, чтобы представить в них янтарный свет, искру понимания. Широкий, испещренный крошечными ямками лист металла не искажен каким-либо выражением.

Увидев все это, я сразу назвал его Гановером, в честь героя, которого видел в старом кино, пока проектор еще работал.

— Гановер? — повторяет Шайвер с легким презрением.

— Гановер никогда не выдавал своих мыслей, — отвечаю я, и мы принимаемся волочить «тело» по гравию в направлении деревни с простым названием Сэндхейвн. Деревня словно приросла к склону скал, уходящих в море. Я прожил здесь почти шесть лет. Брался за любую работу. Помогал собирать добычу, которую выбрасывало море. Они по-прежнему почти ничего не знают обо мне. Во всяком случае, ничего существенного. И любят меня не за мои речи и не за то, кто я такой, а за то, что умею делать. Могу починить любую технику или собрать что-то новое из старых запчастей. То есть неплохо иметь кого-то надежного в изолированном от мира местечке, где поломка водяного насоса может оказаться катастрофой. Это означает нечто реальное. Означает, что вам не придется много распространяться о прошлом и прежней жизни.

— Гановер, кем бы или чем бы он ни был, отказался не только от мыслей, — неожиданно заявляет Шайвер, выказывая поразительную интуицию. Это означает, что и он уже очеловечил Гановера. — Думаю, он из Старой Империи. И вымыло его с морского дна, из утонувшего города.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});