Дьявол носит «Прада» - Вайсбергер Лорен

Я поставила сумку с обедом на стол и приступила к сервировке. Голыми руками я залезала в горячие контейнеры с едой и раскладывала ее (надеюсь, изящно) на фарфоровые тарелки. Затем, вытерев жирные руки о ее грязные брюки от Версаче, которые не успела отправить в чистку, я поставила тарелки на сервировочный поднос из тикового дерева с инкрустацией. Вскоре к ним присоединились соусник, солонка и столовое серебро, завернутое в бывшую плиссированную юбку-салфетку. Я обозрела собственное творение и нашла, что не хватает «Пеллегрино». Надо спешить, она вот-вот вернется! Я помчалась в мини-кухоньку и зачерпнула пригоршню кубиков льда. Я дула на них, чтобы они не жгли мне пальцы, и от этого был только один крошечный, малюсенький шажок до того, чтобы лизнуть их. Может, так и сделать? Нет! Надо быть выше этого, подняться над этим. Нельзя плевать в ее пищу, нельзя слюнявить ее ледяные кубики, это ниже моего достоинства.

Миранды все еще не было, и мне оставалось только налить ей минеральной воды и водрузить безукоризненный поднос на ее стол. Сейчас она вернется, усядется за этот громадный стол и прикажет кому-нибудь закрыть дверь. И впервые за весь день я воспряну духом, потому что это будет означать не только то, что она тихо просидит с полчаса за закрытыми дверями, никого не трогая и воркуя с Глухонемым Папочкой, но и то, что мы — наконец-то! — тоже сможем поесть. Мы рысью помчимся в столовую — сначала одна, потом другая, — схватим первое, что попадет под руку, и притащим это обратно, и будем тщательно прятать принесенное под столом и за компьютерами на тот случай, если она вдруг выйдет. Потому что существует негласное и непреложное правило: никто из работников «Подиума» не должен принимать пищу в присутствии Миранды. Точка.

Мои часы показывали четверть третьего. Мой желудок громко заявлял, что на самом деле уже поздний вечер. Прошло семь часов с тех пор, как по дороге из кафе я проглотила шоколадное печенье, и сейчас я была так голодна, что глотала слюни, глядя на ее бифштекс.

— Эм, я умираю с голоду. Я выйду на минутку. Я мигом — только схвачу что-нибудь и наверх. Что тебе принести?

— Ты что, рехнулась? Ты еще не подала ей обед. Она вот-вот придет.

— Я серьезно, мне нехорошо, я не могу ждать.

От постоянного недосыпания и недостатка глюкозы у меня кружилась голова.

Я не была уверена, что смогу отнести поднос к ней в кабинет, даже если она и вправду сейчас вернется.

— Андреа, одумайся! Что будет, если ты наткнешься на нее в лифте или в приемной? Если она увидит, что ты оставила офис, она с ума сойдет. Не надо рисковать. Подожди секундочку, я тебе что-нибудь принесу.

Она схватила кошелек с мелочью и убежала. Ровно через четыре секунды я увидела Миранду: она шла по коридору, направляясь в свой кабинет. Лишь только я взглянула на ее напряженное, хмурое лицо, как голод, головокружение, усталость куда-то испарились — я сорвалась с места и схватила поднос, чтобы успеть поставить его на ее стол, прежде чем она войдет в кабинет.

Я опустилась на место — в голове у меня мутилось, во рту пересохло, — и тут вошла она.

Она не соизволила даже взглянуть в мою сторону, но, к счастью, не соизволила и заметить, что настоящей Эмили в секретарской не было. У меня сложилось впечатление, что встреча с мистером Равицем прошла так себе, хотя, возможно, сказывалось ее неудовольствие тем, что ей пришлось покинуть собственный офис и встречаться с кем-то на чужой территории. До сих пор во всем здании только мистер Равиц удостаивался подобной чести.

— Ан-дре-а! Что это? Я жду объяснений, что это такое?

Я помчалась в ее кабинет и затормозила перед столом. И здесь мы обе стояли и смотрели на то, что было — вне всяких сомнений — таким же точно обедом, как тот, что она съедала всегда, когда оставалась обедать в офисе. Все было на месте, все стояло как положено, еда была отменной. Какого черта ей еще надо?

— Это… ну… это ваш обед, — сказала я тихо, с огромным трудом изгоняя из тона сарказм — уж слишком банальным было мое утверждение. — Что-то не так?

Она едва разжала губы — но мне, в моем тогдашнем полубредовом состоянии, показалось, что она сейчас вопьется мне в горло своими клыками.

— «Что-то не так?» — передразнила она с интонацией, в которой не было ничего моего — вообще ничего человеческого. Ее глаза превратились в щелочки, она приблизилась ко мне — она никогда не повышала голоса. — Да, что-то не так. Что-то действительно не так. Почему, возвращаясь в свой кабинет, я должна находить на своем столе это?

Это и вправду была всем загадкам загадка. Интересно, почему, возвращаясь в свой кабинет, она должна находить это на своем столе? Единственная отгадка, какая у меня была, заключалась в том, что час назад она сама заказала обед, — но такой ответ явно не подходил. Может, ей не нравится поднос? Да нет, она видела его миллион раз и никогда не жаловалась. Может, ей случайно дали не ту часть вырезки? Нет, и с этим все в порядке. Однажды ресторан послал ей превосходное филе — они думали, что оно понравится ей больше, чем жестковатый бифштекс с кровью, но у нее чуть не случился сердечный приступ. Она тогда заставила меня позвонить шеф-повару и отчитать его по телефону — при этом стояла надо мной и говорила, что именно кричать. «Мне очень жаль, мисс, правда, — сказал он мягко, и по голосу его чувствовалось, что он славный парень, — я всего лишь решил, что, поскольку миз Пристли такой хороший клиент, ей придется по душе лучшее, что мы можем ей предложить. Я не включил это в счет, но не беспокойтесь, я обещаю, что такое больше не повторится». Мне хотелось плакать, когда она велела мне сказать ему, что единственным местом, куда его примут на работу, будет второсортная закусочная, но я сделала это. А он извинился и согласился со мной, и с тех пор она всегда исправно получала свой кровавый бифштекс… Значит, дело и не в этом. Я представить не могла, в чем же еще.

— Ан-дре-а, разве помощник мистера Равица не говорил вам, что мы уже пообедали в этой убогой столовой? — спросила она медленно, словно сдерживая нарастающее негодование.

Что?! После всей этой беготни, после причитаний и восторгов Себастьяна, после злобных телефонных звонков и обеда стоимостью в 95 долларов, после того, как я спела песенку Тиффани и накрыла на стол, хотя у меня кружилась голова, а я не могла сбегать в столовую и ждала ее прихода, — после всего этого она заявляет, что уже поела?

— Нет, никто не звонил. Значит, вы не будете обедать? — спросила я, указывая на поднос.

Она посмотрела на меня так, словно я предлагала ей съесть ее собственного ребенка.

— А вы как думаете, Эмили?

Черт! Она же ведь уже научилась называть меня правильно!

— Думаю… э… что нет.

— Какая проницательность, Эмили! Я рада, что вы так быстро схватываете. Так уберите это. И постарайтесь впредь не допускать подобного. Это все.

В голове у меня мелькнула картина, словно кадр из кинофильма: я протягиваю руку и бросаю поднос через всю комнату, как метательный диск. Это будет хорошая встряска для миз Пристли; она раскается и извинится передо мной за свое поведение. Но тут стук ее ноготков по столу вернул меня к действительности, я подхватила поднос и осторожно вышла из кабинета.

— Ан-дре-а, закройте дверь! И не беспокойте меня! — крикнула она. Думаю, вид роскошного обеда на своем столе при полном отсутствии аппетита и впрямь вывел ее из равновесия.

Вернулась Эмили — с баночкой диетической колы и пакетиком изюма. Предполагалось, что это должно было заменить мне обед, и, конечно, ни в том, ни в другом не было ни единой калории, ни единого грамма сахара.

— Что случилось? — прошептала Эмили, увидев у меня в руках нетронутый поднос с едой.

— О, похоже, наша милейшая хозяйка уже пообедала, — прошипела я. — Она только что устроила мне выволочку за то, что я непроницательна, недогадлива и не могу видеть ее желудок насквозь, чтобы знать наверняка, есть в нем что-нибудь или нет.

— Да что ты? — выдохнула Эмили. — Она орала на тебя, когда ты бегала за ее обедом, а сама при этом знала, что будет есть в другом месте? Ну и стерва!