Знак снежного бога (СИ) - Элевская Лина

И, не выдержав, снежный бог вдруг резко дернул смертную девушку к себе и крепко сжал в объятиях. Тяжелые руки легли на спину, коснулись плеч… и грудь у него такая широкая, твердая, и щека на нее так уютно ложится… И сердце волнением заходится…

Сильно прижимает, но не до боли.

Вздрогнул, замер, словно осознав, что именно сделал.

Рэлико, чуть дыша, положила руки ему на грудь — одну, затем вторую. Обнять в ответ не решилась — предупреждение Анихи было живо в памяти… Но какие тут предупреждения, когда под щекой белое одеяние снежного бога и сильная грудь, когда сердце колотится как бешеное, глаза сами собой зажмурились, и хочется одного — чтобы этот миг никогда не заканчивался…

Холодный. Даже сквозь плотную, гладкую ткань — холодный.

Ну и пусть. Она знает! Сердце у него теплое, заботливое… и так громко стучит под ее щекой — не хуже ее собственного…

Вокруг стеной взревел снег, но не гневно, а словно защищая, отгораживая их от окружающего мира.

Не испугалась. Не пыталась вырваться. Прильнула, словно он вовсе не бог, и тем более не снежный…

Ланеж так и не убрал рук.

Сколько они так сидели, ни один из них не знал, да и не до того им было, чтобы следить за временем. А потом Рэлико, уткнувшись пылающим лицом в белое одеяние, зажмурилась и прошептала:

— Я люблю снег.

Ледяные даже сквозь перчатки, пальцы дрогнули, грудь под ее щекой на миг замерла. А сердце… сердце забилось еще быстрее.

Рэлико и сама не понимала до конца, отчего произнесла это сейчас и какой смысл в эти слова вложила. Он защищал ее… и ей хотелось хоть как-то защитить его от этого вечного одиночества. Анихи его не любит, другие боги его тоже не любят…

А она?

А для нее все изменилось, и снег не будет прежним, никогда. Она и раньше любила его, но теперь эта любовь стала иной. Раньше сердце тянулось к чему-то волшебному, смутному, неясному, к некой зимней не то магии, не то предвкушению чуда… а теперь Рэлико точно знала, какой он — снег. И за что его можно любить.

…Она говорила это подруге в первую их встречу.

Но Ланеж так и не понял, почему.

Наликаэ, истинная наликаэ — родственная душа. Но насколько родственной может быть снегу огненная девушка?

— Почему, Рэлико?

И так он это спросил, словно важно это. Очень важно.

— Я знаю ведь, что люди твоей земли не любят снег, не рады ему… Потому что снег красив? — вспомнил он ее слова.

Покачала головой как-то сумбурно. Снова раскраснелась, хотя вроде бы не от холода.

— Нет, люди разные. И не только в красоте дело… Нет такого, чтобы не за что было снег любить! Это же не только вьюги… Снег — это и сила, и холод, и мягкость… Не любят и не ждут? А как же тогда зимние вечера, когда свет уличных огней отражается в сугробах, когда от него светлеют сумерки? Когда дети играют — лепят, возятся, строят, швыряются снежками? И у всех на лицах улыбки… Может, поначалу ругают, но потом улыбаются, всегда! А зимние забавы? А эти ледяные ночи, когда небо высокое-высокое, когда мороз такой, что щеки краснеют сразу, а звезды до невозможности яркие? Да никогда не бывает больше такого неба!..

Спохватившись, что эдак сейчас кричать начнет — и на кого! — Рэлико осеклась. Смутилась. Но взгляд Ланежа ее успокоил. В нем вспыхнула на миг растерянная радость.

— Спасибо, Рэлико, — всегда гулкий, низкий голос прозвучал почти бархатно. — Я обычно прохожу по землям единожды и устремляюсь дальше. Я не знал, что после отношение людей меняется.

— Люди всегда сначала ворчат. На снег, на жару, на ручьи по весне, на осеннюю слякоть, — прошептала девушка. — Всегда так, Ланеж. Поверь…

И жарко от ее слов, от этих новых крепких объятий, так жарко, что впервые он не боится обжечь холодом, и сердце заходится, словно вот-вот захлебнется ритмом…

Этот жар Ланеж не променял бы на все чудеса Севера вместе взятые.

Снег бестолково, взволнованно закружился, затанцевал в воздухе.

— Когда-то, — заговорил Ланеж своим обманчиво бесстрастным голосом, — очень далеко на севере жило племя, называвшее себя родорами. Родоры были грозным народом, жили в суровых условиях, постоянно кочевали… и однажды решили заручиться поддержкой какого- нибудь духа. Они призвали его, и дух откликнулся — зимний, на ту пору еще слабый и молодой. Не мудрствуя лукаво, назвали его Снег и стали поклоняться ему. — Он чуть подался назад и пристально посмотрел на Рэлико, а затем со значением произнес: — На их языке слово «снег» звучало как «Ланеж».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Рэлико широко раскрытыми глазами уставилась на бога, уцепившись кулачками за рукава его одеяния.

— Так… ты не всегда был богом? Ты был духом?

Кивок.

Так вот почему он иной? Знает, каково быть духом, понимает, помнит, и став богом, не зазнался, а…

Сама прильнула к сильному, надежному плечу, так и не поняв, что прошла новое маленькое испытание, и в сердце снежного бога стало еще на одну льдинку меньше.

— Но выходит… Анихи не соврал, был когда-то другой снежный бог?

Ланеж вздрогнул.

— Был, Рэлико. Больше нет. Так бывает.

— А с племенем что случилось?

— Племя превратилось в народ, многочисленный, процветающий, оседлый. На Севере самый могущественный.

— Ты помог?

Легкая усмешка.

— Я не дал помешать. Их вера наполнила меня силой, я помогал им тогда — и после, став богом, не забыл.

— А тот другой снежный бог… он…

Ланеж чуть отстранился, и в ее глаза снова взглянули чуждые белые, теперь наполненные старым гневом и болью.

— Не думай об этом, Рэлико. Пожалуйста. Не каждую историю нужно знать… и вспоминать.

— Хорошо.

Она кивнула так открыто, искренне и доверчиво, что у Ланежа заныло в груди. Так близко, совсем рядом — и не боится его, совершенно не боится… а ведь ему достаточно на миг утратить контроль над своей силой — и ее стегнет холодом…

Или этого она тоже не боится?

— Снег холодный, — прошептал он, как зачарованный смотря на нее. — И поскольку я бывший дух, во мне живет стужа, Рэлико. Всегда живет. Не боишься?

Рэлико упрямо покачала головой.

— Не боюсь! Снег — не зло. Он укрывает землю одеялом, и ей тепло. Он заботливо бережет семена и маленьких спящих животных. Он может убить стужей, но он же сохраняет жизнь… — и тихо-тихо добавила: — Он приходит уверенно и мерно, не боясь растаять или испачкаться. Он приходит, очищая мир, отмывая, укрывая, защищая. Когда падает снег, кажется, что в мире не может быть таких вещей, как ложь или жестокость. К ноябрю муторная серость повисает, нехорошая… а когда идет первый снег, словно мир вздыхает с облегчением, и на душе становится легко. Вот за что я люблю снег.

Ланеж вздрогнул.

Мир вздыхает с облегчением? Точнее не скажешь… Неужели чувствует?

Посмотрела прямо в глаза, затем, словно не удержавшись, перевела взгляд ниже — на губы? Залилась румянцем, поспешно отвела взгляд…

Резким движением снова прижал к себе, положил руку на затылок, зажмурился, коснувшись подбородком рыжих волос.

Желание коснуться этих чистых губ пришло невесть откуда, вспыхнуло мгновенно. Но она лишь хрупкая смертная. Нельзя, нельзя! В нем дышит стужа. Если он коснется ее губ, их обоих обожжет — его теплом, ее холодом.

И все-таки невозможное чувство горячит стылую кровь, заставляет сердце колотиться.

Ему нужно успокоиться. Слишком многое произошло, слишком много искренних слов сказано, слишком много признаний сделано. Сулу говорил, конечно, что чем крепче их связь, тем лучше… Но ему нужно вернуться к вопросу о таинственных перекрестках на полотнах их судеб.

— Поедем, Рэлико.

— А как же… ты ведь устал.

Ослепительная улыбка, такая яркая на этом красивом лице.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Давно прошло… благодаря тебе.

И она улыбнулась в ответ, зарделась.

И снова скачка, снова тяжелая рука на талии, снова снег, брызжущий из-под копыт…

И воздухом можно захлебнуться, и тяжелые набухшие тучи плывут по ветру, и сквозь них проглядывает синее небо, и прямо на нее падает луч солнца… И неважно, сколько уже длится это путешествие, потому что Рэлико не замечает времени.