Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - Николай Берг

– Ильяс с Вовчиком вязать добычу полезли. Они это лучше других умеют.

– А во что они вырядились-то?

– Пожарные костюмы. Там ткань такая зашибенческая, что хрен прокусишь.

– Так мы что, теперь морфов будем брать живьем? Ну то есть мертвьем, что ли?

– Не знаю. Но мне вообще-то понравилось. Погуляли, посмотрели. А всю работу дядя сделал. Похоже, майор поощряет такой подход, а? – спрашивает мичмана улыбающийся Серега.

– Эт вряд ли дальше выйдет, – очень по-суховски отвечает мичман, который наконец перестал таращиться на потасовку и демонстративно оглядывает бдительным оком окрестности.

– А что так?

– Да на Мута где сядешь, там и слезешь. Это на ваше счастье ему захотелось иметь кошку.

– Кошку? – в один голос удивляемся мы с Серегой.

– Что так удивились? Ну домашнюю живность. С крысами не заладилось, он их жрет. Как конфеты. Пользы, видно, мало, но ему нравится. Кошки от него удирают в ужасе. Одна, правда, не смогла, привязали ее серьезно, так сдохла – от страха, наверное. Потом он ее сожрал. Вот и решили, что зооморф вполне может сойти за котейку. Ему самому идея понравилась, а мы заодно узнаем, можно ли дрессировать дикоморфов. Опять же изучение интеллекта. Да Валюшка это сама объяснит. Сегодня в больнице какой-то сбор большой, так что увидитесь. У нее и по Лялечке вопросы есть, и вообще…

Ильяс и Вовка пеленают плененную Блондинку. Подходим к ним поближе. Как раз прилаживают какой-то не то колпак, не то намордник, а может, просто помятое ведро на башку Блондинке. Морф встает.

– Успех. Поздравления, – говорю ему.

Он в ответ молчит.

Ну и ладно, мы не гордые.

Спеленатую словно египетская мумия морфиню тянем к катеру. Морф не прощаясь исчезает в каютке.

– Воду открытую не любит, – извиняется за него мичман и уходит следом.

Смотрю на майора. Брысь пожимает плечами, и я остаюсь на палубе.

– Значится, для всех присутствующих докладаю, – говорит он чуть позже, – про сегодняшнюю операцию не трепаться зря. Званцев, тебе особенно напоминаю – чтоб ни арий, ни легенд, ни былин.

– Товарищ майор, – обиженно начинает Рукокрыл, но Брысь обрезает его:

– Разговорчики в строю! Так вот – искали долго, потом нашли и обезвредили. Тушку передали по принадлежности в некролабораторию. Все. И без красочных деталей. Рутина, занудство, обычная тяжелая работа. Ни нам, ни лаборатории не нужно, чтоб конкурирующая команда за своего полезла мстить. Да и мореманам знать не надо, тоже чтоб не вписывались за своего «двухсотого». Все, отработали – и забыли. И хвастовство разводить не надо, не стоит дразнить гусей. Ясно? Вопросы есть?

Вопросов нет.

Остается странное чувство – вроде как можно праздновать победу. Но почему-то не тянет. Всякий раз, как постоишь рядом с Мутабором, чувствуешь себя паршиво. И я даже себе не могу объяснить почему. Странная смесь ощущений – и задавленный животный страх, и ощущение чего-то чудовищно неправильного, абсолютно противоестественного, и жалость сродни той, которую всякий нормальный человек испытывает к безнадежному калеке. И все это как-то смешано неверно, как в неумелом коктейле дурака-бармена. И несочетаемо, и на вкус отвратительно, но идет все одним комплектом.

Ребята готовятся еще порыскать по территории. По имеющимся данным, морфов вроде бы нет тут больше, выбили, но пара-тройка шустеров – тоже маленькая радость, тем более что город рядом, за забором. То, что шустер легко может вырасти в морфа, нашим объяснять не надо. Тут такое даже дети знают.

Командир отпускает меня. Сегодня весьма знаменательный день – выпуск ускоренных курсов медработников, сдача последнего экзамена, что-то вроде приемки госкомиссией. Ну а учитывая малое количество уцелевших врачей, к их подготовке привлекали практически всех, даже мне попреподавать пришлось. Часть была из выживших недоучек – студентов-медиков, а в основном из санинструкторов, благо их в учебке выжило много. Вот их всех и дрессировали усиленно. Кадровый голод жуткий, слишком много медиков погибло не за понюх табаку в первые два дня катастрофы.

Я слыхал, что специалистов остро не хватает во всех областях. Ровно та же проблема и у тех, кто занимается канализацией (да и водопроводом, электричеством и прочим тем, что делает цивилизацию цивилизацией), но тут мне судить сложнее. Как все нормальные люди, с той же канализацией сталкивался только у себя в туалете, и в общем знакомство ограничивалось сугубо унитазом. А вот что там дальше и куда все это девается, волновало мало. Пока девается – и вопросов не возникало. Надо заметить, что где-то в мае была легкая паника, которую запустили все те же журналисты, опубликовав опасения прорыва массы зомби по канализации. Знающие люди на этот раз отозвались быстро и публику в общем успокоили. Хотя обычно насчет информирования у нас было убого. Те, кто знает, что и как, обычно занимаются своей работой, и их деятельность СМИ не интересует. Тут же отработали оперативно, внятно растолковав публике, что, во-первых, канализация у нас сравнительно новая и потому нет под Питером подземных тоннелей, по которым на катере ездить можно. Есть трубы, но они меньше диаметром – максимум метра три, не то что парижские или пражские катакомбы. Во-вторых, зомби в канализацию попасть проблемно, да и незачем, тем более толпой. В-третьих, опять же отрезки коммуникаций выводятся на насосные станции, где через насос зомби никак не проберется целым. Да и не работают насосы сейчас. В итоге истерика не состоялась, в канализации теперь зомбаки не мерещатся. Вот то, что часть сбросов опять по старинке скидывается в воду, это грустно. Вроде бы собирались оживить нормальную работу очистных станций, но пока в той же Петропавловской крепости выносной сортир имени Генриха с Германом работает напрямую в Неву… Слишком уж много что нужно сделать, не вытанцовывается с теми силами и средствами, что у нас есть. Но опять же слыхал, что уцелевшие сотрудники Водоканала обещали ситуацию поправить в ближайшем будущем. Во всяком случае, чистую водопроводную воду они обеспечивают.

За что им и рахмат, и респект. Летом ожидали, что будет у нас вспышка инфекционных болезней, ан нет, удалось обойтись без сомнительного развлечения, называющегося эпидемией желудочно-кишечных инфекций. Пришлось, правда, все равно оживлять в памяти всякие неаппетитные подробности и нюансы. Тут ведь дело такое – немедики могут гордо заявлять, что они в сортах говна не разбираются. Ну и вроде публика в массе своей как раз не обязана разбираться в этом. Мне, как лекарю, да еще и с педиатрией в основе, разбираться в нем положено, потому что вид и запах говна пациента дает очень серьезное подспорье в постановке диагноза и назначении лечения.

И потому практически каждый медик помнит о самом манифестном.

Обесцвеченный, беловатый кал – как грязный стеарин – явный признак серьезной проблемы печени. Вероятнее всего – гепатит.

Черный, дегтеподобный – серьезное желудочное кровотечение.

С примесью крови – кишечное кровотечение.

Если кровь свежая, алая только в последней порции, «на хвосте» – геморрой или трещина заднего прохода.

Если порция маленькая, а сверху слизистый плевочек, особенно с прожилками крови – дизентерия.

Жидкий, белесый, похож на рисовый отвар – холера.

Жидкий, зловонный, водянистый, пенистый – энтерит, скорее всего инфекционный. А если в придачу зеленоватый, «болотная тина» – то точно сальмонеллез.

И еще есть большая куча признаков. То есть говно говну рознь.

Когда нас учили, то стойко вдалбливали – множество болезней попадает через рот. Как говорила одна очень толковая и деликатная преподавательница (она человек была воспитанный), пациент скушал микробутерброд с чужим калом, и потому мы пациента видим в нашем отделении. То есть человек кушает еду, куда попал малюсенький кусочек инфицированного чужого дерьма – и вуаля. Неважно, как выглядит кушанье, неважно, сколько оно стоит. Если в нем наличествует маленький, микроскопический кусочек чужого зараженного говна, где словно десантники в чреве корабля в полной боевой готовности сидят возбудители болезни, – все, заражение неминуемо.

В голову неожиданно приходит подходящая аналогия. Собственно, ровно это самое описано еще Гомером, когда в Трою затащили совершенно безвредного деревянного коня. А потом из этого «подарочка» ночью выбрались свирепые ахейцы, и Троя накрылась таким медным тазом, что если б ее не раскопал Шлиман[31], то так бы легендой это и дальше считали. Так что компьютерный вирус, названный именно в честь павшей Трои и троянского коня Трояном, точно так же заражает компьютеры, как инфицированное дерьмо – кишечники. Ну да подобный вид заражения не только в компьютерах или кишечниках бывает. Вон перед самой Бедой сколько раз приходилось видеть чистейшую и незамутненную пропаганду еще производства доктора Геббельса. Ее точно так же примаскировывали наши истореги и подавали к столу. Так либералы разошлись, что практически все попользовали, что доктор Геббельс прописал – и про великих немецких героев, и про «трупами русские завалили», и про то, что в космос первым даже не Белка со Стрелкой летали, а не известный никому, кроме исторегов, немецкий штандартенфюрер… Да и не перечислить все в общем. Лично для меня геббельсовская пропаганда – это инфицированное говно. И кусочки этого говна, заботливо маскируемые разными исторегами в своих поносах, иногда даже прилично выглядящих с первого взгляда, как ресторанный салат с гепатитным говнецом внутре, – мне не нравятся, потому что, несмотря на вкусный вид кушанья, оно опасно. Причем сильно, и не стоит эту каку тянуть в пасть. Так за размышлениями скоротав время, добираюсь до цели своего похода.