Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Киприан зашевелился было, но кардинал Мельхиор предостерегающе поднял руку.

– Она в безопасности? – в который раз повторил он.

– Так, значит, страна – пороховой погреб? – прошипел Вольфганг. – Тогда Браунау – самый большой бочонок с порохом, и именно я сижу аккурат на его крышке. Ты шепчешься с кайзером в Праге и Вене и прядешь свою пряжу, чтобы опутать ею короля Фердинанда, а я в это время сижу здесь, и лишь ворота монастыря отделяют меня от пяти тысяч протестантов, которые больше всего на свете хотели бы перерезать мне горло!

– Она в безопасности?

Аббат Вольфганг сжал кулаки.

– Я проведу вас к ней, – с ненавистью прошептал он.

19

Аббат Вольфганг долго возился с замком, которым давно уже нельзя было пользоваться. Мельхиор Хлесль еле сдерживался, чтобы не вырвать у него ключ. В отсутствие Хранителей он чувствовал себя беззащитным. Параноидальный режим аббата Мартина в сочетании с моральным состоянием тогдашнего Первого Хранителя Павла превращали семерых черных Хранителей в непобедимое оружие, которое, после того как Мартин нажал на спусковой крючок, погасило много человеческих жизней и чуть было не превратило Прагу в пепел. И все же они были единственной защитной стеной между миром и книгой, обладавшей ни с чем не сравнимым могуществом, потому что люди были готовы предоставить ей это могущество.

А аббат Вольфганг вот так запросто взял и распустил круг Семерых? Кардинал не верил ни единому слову своего бывшего друга. Ему достаточно было посмотреть в глаза Киприану и Андрею, чтобы понять, что и они сочли объяснения аббата ложью. В чем же причина того, что каждый, кто нес прямую ответственность за завет Сатаны, раньше или позже начинал вести себя так, будто дьявол каждую ночь посещает его в келье пока слова vade retro не застревали в горле у почтенного визитом и он не становился жертвой нашептываний нечистого? Неужели в мире больше не осталось сильных духом, которые могут противостоять влиянию Книги?

Мельхиор неожиданно понял, что намеревается сделать, и поразился самому себе.

Аббат открыл дверь в келью, вынул лампу из крепления и отступил на шаг, чтобы зажечь ее. Келья была совершенно пустой – за исключением огромного темного сундука, вокруг которого поблескивали цепи, обвившие его подобно змеям. Аббат повесил лампу на крючок над сундуком. Мельхиор не сводил глаз с сундука; он чувствовал, как стук сердца отдается во всех его членах и как с каждым мгновением из жил его утекает толика силы. Еще пара минут – и у него могут подкоситься колени. Не подобные ли чувства испытывает солдат, когда приближается утро битвы?

«Господи, дай мне сил, – взмолился кардинал. Затем поправился: – Господи, благодарю Тебя за то, что Ты дал мне достаточно сил. Пожалуйста, пусть я не колеблясь применю их».

– Я хочу увидеть ее, – заявил он. – Открой сундук, Вольфганг.

Он услышал, как глубоко вздохнули Киприан и Андрей. Лицо аббата превратилось в искаженную маску из света и тени, глаза его остекленели от ненависти. Киприан сделал шаг к своему дяде, ненавязчиво предлагая прикрыть ему спину. На Мельхиора накатила волна благодарности, и ему стоило большого труда не выказать ее.

– Пожалуйста, – добавил он.

Аббат Вольфганг наклонился и принялся возиться с замком. Мельхиор предпочел бы, чтобы он выдержал паузу, прежде чем приняться за дело. Предчувствие приближающейся катастрофы было таким сильным, что у него вспотели ладони. Цепи, звеня, упали на пол. Аббат Вольфганг ослабил крепления, открыл засов и поднял крышку сундука. С сухим треском крышка свалилась на пол.

Мельхиору показалось, что из сундука исходит сияние, нечто вроде тонких нитей из едва заметно светящейся злобы, которое поднялось со дна и, шепча, растворилось в темноте кельи. Сердце его гулко стучало. Он подошел на шаг и, обернувшись, неожиданно встретился взглядом с Киприаном.

– Ты действительно этого хочешь?

– Да, – просто сказал Мельхиор.

– Давайте ее сожжем, – слабым голосом произнес Андрей. – Прямо сейчас.

Мельхиор заглянул в глаза аббату и увидел там не только подтверждение того, что дружеские чувства, некогда испытываемые ими друг к другу, уже погасли, но и горевший в них вызов. «Вот уже пятнадцать лет я живу в непосредственной близости от этой книги, – казалось, говорил взгляд Вольфганга. – А ты еще ни разу не видел ее вблизи, так что лучше помалкивай. Что тебе известно из того, что мне довелось испытать в своих кошмарах? Неужели ты надеешься обладать Книгой, если за все эти годы у тебя так и не появилась уверенность в том, что ты сможешь противостоять ей?»

Мельхиор заглянул в сундук и увидел там еще одну запертую крышку. По телу его прокатилась ярость, как только он понял, с какой легкостью аббат Вольфганг обвел его вокруг пальца.

– Ключ, – хриплым голосом приказал он.

Вольфганг протянул ему свою связку. Мельхиор попытался вставить первый попавшийся ключ в висячий замок, соединявший скобы на втором сундуке. Ключ не подошел. Он услышал, как звенят ключи о замок, и понял, что у него трясутся руки. Замок был слишком велик.

– Который из них? – рявкнул Киприан. Он подал голос, чтобы руки Мельхиора перестали наконец дрожать.

Аббат Вольфганг наклонился вперед и указал на один из ключей в связке.

– Вот этот. А этот – для следующего сундука.

Мельхиор поднял глаза и увидел улыбку аббата, угасшую, как только тот заметил выражение его лица. Если на лице Вольфганга отразилась хотя бы половина черной, бездонной ярости, охватившей его, то он, должно быть, выглядел как ангел мести Господней.

Когда открыли последний сундук, наружу вырвался запах пергамента, слишком долго лежавшего в герметично закрытом месте. Похожий запах исходил от кайзера Рудольфа в последние годы его жизни, когда усилился кариес, вызванный сифилисом. Он ощущался при каждом выдохе, каждом слове кайзера, будто накрывая присутствующих волной, вызывая кашель; он сообщал о себе с каждым сквозняком и с каждым движением чудовищно разбухшего тела, даже когда кайзер Рудольф молчал. Мельхиор никогда не был приближен к императору, к тому же Рудольф слишком боялся представителей Церкви и сразу же распознал в Мельхиоре того, кем он на самом деле был: сторонника брата своего Маттиаса, хотевшего свергнуть его с трона. Впрочем, Андрей рассказывал Мельхиору, что вонь чувствовалась уже тогда, когда каприз кайзера превратил его, бывшего уличного мальчишку и правую руку лжеалхимика, в первого рассказчика императорского двора. Это произошло двадцать пять лет тому назад. К концу жизни кайзер Рудольф уже использовал кожаный протез подбородка, чтобы прикрывать зияющую дыру в нижней челюсти. Чудовищный, почти гротескно толстый, с обезображенным лицом, он, пошатываясь, заглядывал в каждую комнату и был скорее похож на Голема, чем на человека из плоти и крови. Тяжело дыша от напряжения, требовавшегося, чтобы заставить тело двигаться, кайзер кряхтел от подагрических болей и, словно исчадие ада, толкал перед собой сплошную стену зловония. Кардинал Мельхиор никогда не уважал и не любил кайзера, но был уверен, что последние годы императора представляли собой ад на земле, а после его смерти он молился о том, чтобы Господь, решая судьбу души несчастного, засчитал представителю рода Габсбургов эти годы.

Ему пришлось задержать дыхание, чтобы успокоить желудок, и он услышал, как где-то за его спиной резко откашлялся Андрей. Мельхиор подозревал, что подобный запах приобретает все, что выходит за ворота ада.

В глубине последнего сундука мерцал серо-белым светом кожаный переплет, и этот свет сливался с матовым глянцем застежек и пряжек на углах Книги и орнаментом в центре. Отсюда Книга могла показаться маленькой, ибо из-за теней сундук выглядел как глубокий, бесконечный колодец, на дне которого она лежала. Все это производило одновременно захватывающее и отталкивающее впечатление в напряженной тишине кельи. Мельхиор отклонился назад. Неожиданно он подумал, что стоит ему открыть Книгу – и его затянет в ее отвратительную глотку:

– Кто-то до нас открывал эти сундуки, – неожиданно заявил Киприан, – и повредил замки на цепях и сундуках. Теперешние выглядят совсем как новые.

– Кодекс пытались украсть, – после очень долгой паузы пояснил аббат Вольфганг.

– Когда это произошло?

– После беспорядков, последовавших за смертью кайзера Рудольфа.

– Это было пять лет назад, – услышал Мельхиор собственный голос. – Пять лет назад! Почему я узнаю об этом только сейчас? Почему ты мне ничего об этом не рассказал? – Его слова отозвались пронзительным эхом, и он понял, что прокричал их.

– Ничего не случилось. Книга в целости и сохранности. Мы положили ее на место.

– Они достали ее из сундуков? – Мельхиор заметил, что снова кричит на аббата Вольфганга. Горло его горело. Вольфганг был так бледен, что в свете лампы его лицо казалось желтым.