Живописец смерти (СИ) - Лукарелли Карло

Она клюнет. Он в этом уверен.

Глава 22

Кофе не действовал. Кейт уже выпила третью чашку, но ей не помогло. Ночь провела ужасно, сны снились кошмарные. К тому же еще Ричард все время ворочался рядом, так что постель трясло на несколько баллов по шкале Рихтера.

Сейчас на ее столе лежал портрет человека, которого миссис Правински видела на лестнице в ночь убийства Элены. Чернокожий, лицо худое, глаза безумные. Кейт уже размножила рисунок и раздала копии патрульным. По факсу он был также передан во все полицейские участки города.

Пришло время разобрать корреспонденцию, которая красовалась на столе в трех полиэтиленовых пакетах. Теперь вся ее почта направлялась в полицию в аккуратно запечатанных пакетах. Кейт надела хирургические перчатки.

В первом пакете были: счет от Эда Кона, счета за телефон и разные каталоги. Во втором примерно то же самое. В третьем — счет за кабельное телевидение, «Ньюйоркер», «Бизнес уик», еще несколько счетов, открытка от приятельницы из Белиза, уведомление из венецианского отеля, в котором они с Ричардом забронировали номер на период проведения бьеннале. И наконец, простой белый конверт.

Внутри оказалась ксерокопия газетной вырезки, кадр из телевизионной программы «Портреты художников». На нем он пририсовал ей крылья с нимбом и зачем-то надел на ксерокопию широкую черную резинку. У Кейт задрожали руки. Черная резинка. Что она символизирует? Смерть? Возможно. Фотография была обведена красным маркером, а ниже надпись: ПРИВЕТ. Что-то в этих печатных буквах и красном маркере показалось ей знакомым.

Кейт поддела автоматическим карандашом черную резинку, сняла и поднесла к свету. Оказалось, что это вовсе не резинка, а кусок видеопленки.

— Ходить всюду в перчатках, Макиннон, нет никакой необходимости, — проворчала Эрнандес, вкладывая ксерокопию в прибор для проверки отпечатков пальцев.

— Вы правы, — сказала Кейт, — я совсем о них забыла.

— Жаль. Отпечатков нет. Никаких. Ваш клиент их тщательно убрал.

— Что еще вы можете вытянуть отсюда?

Эрнандес повертела ксерокопию в руках.

— Проанализировать бумагу, посмотреть, нет ли каких вкраплений. Впрочем, где сделана эта ксерокопия, узнать все равно невозможно. В городе слишком много таких мест. А это, — она протянула Кейт полиэтиленовый пакет с куском видеопленки, — отнесите Джиму Кроссу в отдел фото-видео.

Джим Кросс сидел за прибором для склеивания видеопленки. Очки на лбу, волосы, вернее, то, что от них осталось, растрепаны. Огромный стол завален всевозможными кассетами и инструментами. Они занимали также оба стула и большую часть пола его небольшого кабинета. Джим предложил Кейт сесть, но она продолжала стоять.

— Извините, — пробормотал он и смахнул со стула несколько пластмассовых бобин.

Кейт протянула ему пакет с куском видеопленки.

— Посмотрите, сумеете что-нибудь разобрать?

Некоторое время Кросс изучал пленку, не вскрывая пакета.

— Я сказал бы, что у нас здесь около двадцати секунд записи. Можно приклеить ее к чему-нибудь и вставить в кассету.

— Сколько времени это займет?

— Несколько минут. — Он отвернулся и немного рас чистил стол. — Вам, конечно, безразлично, к чему я это приклею. Верно? У меня где-то здесь есть старый методический видеоматериал.

Кросс перебрал примерно дюжину кассет без футляров, пока не нашел то, что нужно, вставил в прибор для склейки и начал работать. Через несколько минут он повернулся к Кейт.

— Смотрите сюда.

Кейт наклонилась к монитору, экран которого был как в кинотеатре для муравьев. Джим Кросс нажал кнопку. Пошла видеозапись. Вначале какие-то диаграммы, планы этажей, а затем сюжет резко сменился. На экране возникла фигура, по-видимому, женщины. Да, вот груди, она голая. Женщина пропала, и снова пошли диаграммы.

— Слишком быстро, — проговорила Кейт, выпрямляясь.

Кросс вытащил пленку из прибора, вставил в кассету.

— Вот, отнесите в одну из просмотровых комнат. Это рядом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В комнате размером десять квадратных метров стояли три телевизора на подставках и шесть металлических стульев. Краска на стенах отслаивалась. Освещение было флуоресцентное. Кейт вставила кассету в видеомагнитофон и напряженно вгляделась в экран. В голове слегка гудело — она сильно волновалась. Опять пошли диаграммы, планы помещений, затем резкая смена сюжета. Цветопередача, была отвратительная. Освещение тоже. Но различить женщину оказалось возможным. Она действительно была голая и ласкала себя. Примерно через три секунды ее лицо стало совсем резким. Кейт отпрянула.

Не может быть!

Опять пошли эти чертовы диаграммы. Она перемотала пленку назад и снова включила воспроизведение.

Элена.

Кейт нажала кнопку «стоп» и устало опустилась на жесткий металлический стул, тупо глядя на пустой экран. Что это? Откуда у него эта запись? Неужели он шпионил за Эленой и тайком снимал на видео?

Кейт снова включила воспроизведение, на этот раз замедленное, при котором двадцать секунд превратились в минуту. Внимательно изучила детали. Квартира была не Элены, это точно. Кейт запустила запись еще раз, потом еще.

Элена. Комната. Постель. И только в самом конце, перед этими диаграммами, в кадре возникала тень мужчины. Кейт просмотрела сюжет еще десяток раз, но идентифицировать мужчину было невозможно. Она посмотрела на ксерокопию в руке — нимб, крылья, красный маркер, ПРИВЕТ. Но никакие идеи в голову не приходили. Этот двадцатисекундный фильм выжег в мозгу все. Не похоже, чтобы Элена действовала по принуждению, к тому же она была не одна.

Что это? Порнофильм? Домашняя интимная видеозапись, которую Элена сделала со своим дружком? Для Кейт это было самым приемлемым объяснением. Но сразу возникал вопрос: как добыл эту запись преступник? Вдруг вспомнились сексуальные атрибуты, найденные в мастерской Итана Стайна, садомазохистская маска Пруитта.

Невозможно, чтобы эти двое были как-то связаны с Эленой. Надо копать, и срочно, иначе скоро я прочту что-нибудь об этом в «Нью-Йорк пост».

Уилли… Ей нужно повидаться с Уилли.

Глава 23

Мастерская Уилли напоминала Кейт лабораторию. Захламленная, неряшливая, но лаборатория. Длинный стол с десятками полувыдавленных тюбиков краски, кисти всевозможных размеров, мастихины, бутылки с маслом, скипидаром, лаком и смолами.

— Ты не возражаешь, если я продолжу рисовать? — Уилли подтащил к себе палитру на колесиках — переделанный чайный столик с крышкой из толстого стекла, половину которой покрывали холмики масляной краски.

— Нет, если ты не возражаешь, чтобы я наблюдала. — Кейт убрала с кресла две грязные тряпки.

— Садись осторожнее. Кресло тоже может быть в краске.

Кейт пожала плечами и посмотрела на большой чистый холст, на котором угольным карандашом был сделан грубый набросок.

— Это для какой-то определенной выставки?

— Если закончу, то для летней в Музее современного искусства. — Уилли выжал на стеклянную палитру немного красной и белой краски. — Две мои вещи уже отправлены в Венецию. Ты ведь там будешь?

— Да. Конечно.

— Отлично. — Уилли взял кисть с жесткой белой щетиной и быстро смешал краски. Вначале субстанция была полосатой, но очень скоро получился сочный розовый цвет. — Я все пытаюсь понять, из-за чего погибла Элена.

— Вряд ли это возможно понять.

— Наверное, это звучит претенциозно, не знаю, но для меня единственный способ в чем-то разобраться — работать.

— Художники всегда пытались восстановить душевное равновесие посредством творчества, — сказала Кейт. — Тебе повезло, поверь мне, у тебя есть твое искусство.

Уилли провел кистью по холсту, вначале изящно, затем растирая краску — вверх-вниз, вперед-назад, — вмазывая ее в холст. Вскоре лицо начало принимать очертания.

— Вот именно так я и думал в детстве. Если стану художником, то смогу поправить все, что угодно. Даже вылечить болезнь.