Сказочные повести. Выпуск десятый - Виктор Виткович

— …Входите! Здравствуйте! — добавила она любезно.

Аладдин обернулся: в калитку неспешно вошли два старых мастера — те, которых видели мы на недостроенном минарете.

Они уселись под деревом и обвели взглядом разоренный двор.

Абу-Яхья сказал:

— Странные дела творятся в Багдаде…

— А что? — спросила мать.

— Может быть, Аладдин нам объяснит, почему его дядя вчера летал на верблюде?

— Это было задолго до утренней молитвы, — добавил Абу-Наиб, рыжебородый.

— Пусть, пусть объяснит! — злорадно сказала Зубейда. — Аладдин, почтенные мастера хотят узнать, кто отправил твоего дядю по воздуху на верблюде. Скажи им, если у тебя хватит стыда!

Аладдин вежливо улыбнулся, потер лампу.

И перед мастерами появился джин. Однако мастера остались невозмутимы.

Сияя, Аладдин воскликнул:

— Я могу сейчас подарить вам столько золота, что вы до конца ваших дней будете жить в довольстве и сидеть, ничего не делая!

Старики помолчали. Потом Абу-Яхья сказал:

— Мастер Абу-Наиб, ответь мне, своему старому другу, хотел бы ты сидеть, ничего не делая, до конца своих дней?

— Нет, — сказал рыжебородый, подумав.

— Тогда почтенье этому дому!

Мастер Абу-Яхья поднялся и, пропустив вперед рыжебородого, закрыл за собой калитку. Их шаги замолкли в отдалении.

— Ах, как неприятно!.. — сказала мать.

Глянув на нее, Аладдин шепнул что-то джину.

— Мама! — торжественно сказал он. — Закрой глаза и сосчитай до пяти!

— Еще чего… — проворчала она. — В последний раз я играла в эту игру, когда мне было семь лет.

Тогда Аладдин сам закрыл ей рукой глаза и сам сосчитал:

— Раз… два… три… четыре… пять!

И отнял руку от глаз матери.

Двор был неузнаваем. Цветистые шелковые одеяла лежали горой. Стояли сундуки, окованные серебром. Вдоль забора была расставлена новая посуда.

Кивнув с отвращением на джина, мать спросила:

— Это все он?

— Он, — сказал Аладдин.

— Никогда не сяду на эти одеяла! Ни за что не открою эти сундуки! Сейчас возьму козу и уйду!..

И Зубейда начала толкать козу к выходу.

Аладдин удержал ее за платье и грустно сказал:

— Ну, сосчитай еще раз до пяти!

Опять прикрыл ей глаза, сосчитал:

— Раз… два… три… четыре… пять!

Снял ладонь с ее глаз.

Дворик был пуст. Джина тоже не было. Мать кивнула, потом с некоторым сожалением сказала:

— А коврик был ничего…

Вот что было с Аладдином и джином. А в это же самое время с везирем и его сыном происходило нечто другое. Бу-Али Симджур и Мубарак склонились над картой их тридевятого царства. Везирь благоговейно говорил:

— Сегодня вечером, о возлюбленный сын, ты получишь царевну Будур и полцарства.

Жирной чертой везирь разделил царство пополам.

— Вот эта половина — тебе!

Мубарак важно кивнул.

Везирь спросил:

— А что ты дашь мне — своему единственному отцу?

Мубарак скривился. Его палец долго шарил по карте, пока не нашел самой маленькой точки:

— Дарю тебе вот — город Бельбейс.

Лицо везиря вытянулось.

— Такой паршивый городок?!

— Почему?.. Я там был, — сказал Мубарак. — Там есть две цирюльни и пять лавок…

— Две цирюльни?! — оскорбленно вскричал везирь. — Не возьму!

И отодвинул карту.

— Кто женится — я или ты?! — обозлился Мубарак.

— Ты, ты! — униженно сказал Бу-Али Симджур и чмокнул его в темя. — Готовься к свадьбе, мой возлюбленный сын!

* * *

И опять пришла ночь. Мастера с вершины строящегося минарета многое видели в эту ночь, но много и не видали.

Они видели, как над Багдадом пронеслась тень джина, направляясь к дворцу. И продолжали как ни в чем не бывало класть свои кирпичи и изразцы и прихлопывать глину лопатками: с джином-то они уже встречались!

Они видели и светящийся огнями дворец. Из него доносилась веселая музыка. А над дворцом на шпиле поблескивал полумесяц из чистого серебра.

Но самой свадьбы они не видели и не могли увидать. Там, на свадебном пиру, сидели великий султан, и везирь, и Мубарак, и гости. Играли музыканты. Все говорили разом, пили, ели и веселились.

А за занавеской сидела царевна Будур и плакала.

Мастера видели и как тень джина пронеслась над Багдадом обратно. Но понятно, они не могли увидеть, как джин очутился во дворике Аладдина и сказал:

— Царевна плачет!

И как Аладдин воскликнул:

— Плачет?!

И почему-то радостно заплясал.

Одним словом, мастера кое-что видели, кое-чего не видали, клали да клали свои кирпичи и изразцы.

А во дворцовой опочивальне вдоль стен горели светильники. И Где-то далеко звучала свадебная музыка. Дверь открылась, великий султан ввел царевну в опочивальню и оставил одну.

Вынув спрятанный на груди кинжал, царевна Будур примерилась, как будет себя убивать. И со вздохом спрятала кинжал обратно.

Дверь открылась опять. Везирь втолкнул Мубарака. Он был разодет пестро, как китайский фазан. Молодые остались наедине.

Царевна положила руку туда, где кинжал. А жених сделал шаг к царевне, церемонно поклонился и начал:

— О звезда моих очей!..

Слово «очей» было последним словом, которое Будур услышала.

На этом слове Мубарак вдруг оторвался от пола и улетел в окно.

Царевна Будур недоверчиво поглядела вслед. Жениха не было. Его совсем не было. Не было нигде! Тогда она запрыгала на одной ноге и начала хохотать.

Вбежали султан и везирь.

Царевна прыгала:

— Он улетел! Улетел!

— Кто улетел? — спросил султан, шаря глазами по опочивальне.

Он и везирь заглянули под балдахин и даже под ковер, будто жених мог расплющиться.

— Мубарак! — закричал везирь.

Никто не ответил.

— Что это значит? — оскорбленно спросил султан у Бу-Али Симджура.

Тот подошел к окну, раздвинул занавеску, на всякий случай крикнул в ночь:

— Мубара-а-к!

И услышал голос: «Сними-и-те меня-я…»

Султан и царевна подбежали к окну.

Высоко над крышей дворца, на шпиле поблескивал серебряный полумесяц. А на полумесяце висел Мубарак вниз головой, качаясь на собственном поясе и болтая руками и ногами.

— Что ты там делаешь? — крикнул везирь. — Слезай!

— Не могу-у!.. — вопил Мубарак.

— А как ты туда забрался?!

— Не знаю… — жалобно кричал Мубарак. — Снимите меняя!

— Не снимайте его! — крикнула царевна.

Пировавшие на свадьбе придворные выбежали из дворца и задрали головы вверх.

С минарета смотрели на висящего жениха и два старых мастера.

Они видели, как прибежали стражники. Распоряжался Мустафа — главный конюший. Расставив стражников, Мустафа дал им в руки конскую попону.

Стражники взяли попону за концы и растянули, чтобы сыну везиря было куда падать.

— Прыгай! — крикнул Мустафа.

— Не могу-у! — пищал Мубарак, болтаясь на поясе.

Мустафа поднял лук и вложил стрелу. Стрела со свистом понеслась к серебряному полумесяцу, перервала пояс Мубарака. Вереща от ужаса и кувыркаясь в воздухе, жених полетел вниз.

Он упал на попону, и стражники, державшие ее, попадали вместе с ним. Мустафа вытащил жениха из попоны и поставил на ноги.

— Иди сюда, осел! — крикнул везирь из окна.

Мубарак скрылся в воротах дворца. Все разошлись. Мастера на минарете вновь стали класть свои кирпичи.

А Мубарак уже стоял в опочивальне и тер глаза кулаками.

— Зачем ты туда забрался? — спросил султан.

— Я не забирался…

— Ты лжешь! — сказал султан. — Все видели, что ты там висел!

Везирь сказал:

— Раз забрался, скажи, что забрался.

— Забрался… — послушно сказал Мубарак.

Бу-Али Симджур обратился к султану.

— О великий султан, прости неразумное дитя! Это он по молодости и излишнему усердию.

— Ну хорошо, — сказал султан. — Оставим их еще раз.

Царевна спросила:

— А вдруг он опять улетит?

— Пусть только попробует! — сказал везирь, свирепо глядя на сына.

И вышел вместе с султаном. Мубарак постоял, постоял… Сделал шаг к царевне Будур, сказал нерешительно:

— О звезда…

И умолк. Ничего худого не произошло. Тогда, осмелев, он сказал:

— О звезда моих очей!..

Опять ничего не произошло. Мубарак окончательно приободрился, шагнул к царевне. Еще шагнул, еще… И вдруг опять оторвался от пола и, отчаянно болтая руками и ногами, улетел.

В восторге царевна кинулась к окну.

Серебряный полумесяц был. Но Мубарака на нем не было.

— Так тебе и надо! — сказала царевна и захлопнула окно.

Она легла, сама себе сказала:

— Спокойной ночи, царевна Будур!

И, счастливо улыбаясь, закрыла глаза.