Сорок третий - Иван Науменко

Эсэсовцы заняли большую, чистую комнату. На кухне хозяйничают также они, забрав у матери и тети кастрюли, сковородки, противни. Варят, жарят целый день.

На службу Митя не пошел. Им владеет неясная тревога. Эсэсовцы приехали не просто так. Как они себя поведут, еще неизвестно. Отряд СД, налетевший прошлым летом, тоже в первый день ничем себя не проявил. Аресты начались, когда немцы осмотрелись. Если Митя попадет в тюрьму снова, то уже не вырвется.

Несмотря на принятые меры предосторожности, ошибку Митя совершает в первый же день. С утра к нему пришел Микола, уединиться с ним, как раньше, в хате, нельзя, и Митя повел товарища в хлев.

Через минуту туда прибегает встревоженная мать.

— Немцы шепчутся, — взволнованно говорит она. — Им не нравится, что вы спрятались. Иди скорей отсюда, Колька!..

Выйдя с Миколой из хлева, Митя решил поправить дело. Низкорослому, смуглому эсэсовцу, который стоит на пороге и пронизывает взглядом хлопцев, он, как умеет, объясняет по-немецки, что его товарищ служил в полиции, потерял руку, а теперь получает пенсию. Эсэсовец смотрит на них ласковее, заговорив вдруг на чистом русском языке. Он, оказывается, из числа поволжских немцев, попал в плен, а потом перешел к эсэсовцам.

Митя решил уйти из хаты. С соседями — отношения хорошие, и он идет к Стрибуковой Марье — она живет напротив, через выгон. У Марьи двора нет, под самую хату подступает картофель, и эсэсовцы ее жилищем не прельстились. Зато один немец поселился в хате ее брата Артема Драча, которую отделяет от Марьиной хаты огород. Хатка у Артема невидная замшелая, кривобокая, как и сам хозяин, вернувшийся инвалидом с первой германской войны...

— Иди к Артему, — говорит Марья. — Там только один немец. Крутит радио и песни слушает. Я пришла, так не прогнал.

В Артемовой хате похаживает в нижней сорочке молодой, высокий, с приятным лицом эсэсовец. На тонком прямом носу — очки. Из приемника слышится немецкая песня, и как раз та единственная, которую Митя немного знает, — "Лили Марлен". Голос певицы мягкий, зовущий, и немец в такт мелодии пощелкивает пальцами. Митя здоровается, садится на скамью.

Выслушав еще несколько песен, похожих одна на другую, эсэсовец вдруг повернул рычажок, и вот уже из приемника послышалась ясная русская речь. Далеко Шараметовому "Колхознику" до этого сверкающего "Телефункена". Голос диктора ясный, отчетливый, ничто в приемнике не трещит и не завывает.

Митя весь напрягается. Москва передает какой-то рассказ. Голос артиста взволнованный, речь идет о том, как два старых украинца перевозят бойцов через реку, прося их поскорее возвратиться назад, изгнать фашистов.

Неожиданный перерыв, потрескивание в репродукторе, и вот уже звучит советская песня, незнакомая, впервые услышанная, — она родилась, должно быть, за то время, пока Митя и его друзья жили под немцами.

Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч,

Над тобой летят журавли...

У Мити перехватывает дыхание, на глазах его слезы, несмотря на то что по хате вышагивает эсэсовец. Тот замечает Митино волнение, криво усмехается, сразу выключив радиоприемник.

— Den Sommer uber wird mit Bolschewisten abgemacht[6], — заявляет он, начиная одеваться.

Из Марьиной хаты Митя следит за своим подворьем. Там как будто спокойно. Эсэсовцы высыпали со двора, пошли на выгон, забрались в кузов грузовика. Заревев, грузовик выруливает на большак, исчезает за переездом. Уже далеко за полдень. Выгрузка эшелонов продолжается. По улице гремят гусеницами танкетки, рокочут, поднимая пыль, броневики. Митю вдруг обжигает мысль, что считать немецкую технику не имеет смысла. Микола сейчас же должен отправиться на встречу с десантниками.

Главное — предупредить их: у немцев мощный бронированный кулак.

К соседке прибегает мать: из лесхоза за Митей прислали девушку. Лесничий Лагута вызывает его к себе.

Уже пять часов пополудни, рабочий день фактически окончен. Митя не знает, что делать. Может быть, у Лагуты тот самый эсэсовец, который в Артемовой хате разрешил послушать радио? И в прошлом году за радио арестовывали. Может, это была провокация, а он, как глупый карась, клюнул на приманку?

Нет, без предварительной разведки Митя в лесхоз не пойдет. В Вокзальном переулке живет главный бухгалтер Мацыевский, и Митя решил сначала забежать к нему, что-нибудь пронюхать.

Бухгалтер сам не скрывает тревоги. На службу и он не ходит. Но он успокаивает Митю. Лагута хочет выдать удостоверения всем, кто работает в лесхозе. Справки надо написать на немецком языке.

Лагуту Митя застает в кабинете. Выражение лица у старшего лесничего растерянное. Он подсовывает Мите стопку бумаг: это удостоверения на всех сотрудников лесхоза, написанные по-русски.

— Перепишите по-немецки и сейчас же верните мне, — приказывает Лагута. — Я сегодня же пойду к бургомистру, пускай подпишет, поставит печать. Надо это сделать до ночи.

Так вот оно что. А что будет ночью?

Самостоятельно перевести текст Митя не может. С немецкого смог бы, наоборот — не хватит сил. Наделает ошибок, и тогда немцы будут потешаться над неграмотными удостоверениями.

Митя идет на квартиру к Марье Ивановне. Местечковые улицы запружены машинами. Возможно, ночью эта армада куда-то двинется.

Марья Ивановна молча пишет на бумаге нужный текст. Когда Митя прощается, шепчет:

— Деревни будут жечь. Из Мозыря приехал генерал, сидит в жандармерии. Даже Крамера немцы к себе не пустили...

Все становится ясным. Лагута с удостоверениями подождет. Выскочив от Марьи Ивановны, Митя, ускоряя шаг, мчится к Миколе. В Громы надо бежать сейчас же, не откладывая на ночь, любой ценой передать сведения десантникам, ибо завтра будет поздно.

III

В ту ночь, когда Мазуренка прочитал Бондарю радиограмму из Центра о прибытии эсэсовской дивизии "Варшава", из Лужинца по всем дорогам поскакали всадники. Не ожидая, пока в штаб соберутся командиры ближайших бригад, отрядов, Бондарь отдал приказ выводить из деревень в леса население, скот, домашний скарб закапывать в землю.

Как выяснилось позже, эта мера имела решающее значение для жизни целого края, всех приднепровско-припятских и глубинных полесских районов.

Командиры съехались в штаб на рассвете. Их не много — присутствуют горбылевцы, домачевцы, трое из Батьковичского отряда.

Бондарь, не тая тревоги, изложил план действий. Силами Горбылевской, Домачевской и Гомельской бригады "Большевик" они дадут бой на большаке перед Лужинцом. Батьковичский и один Домачевский отряд намечено разместить в засаде между Литвиновом и Пилятичами, с таким расчетом, чтобы, отходя, они на своих плечах привели карателей в Лужинецкий лес.

Командиры, подавленные грозными известиями, молчат. Только на Вакуленку новость, казалось, не произвела впечатления.

— Бондарь, не горячись. Население надо вывести. Насчет боя — надо подумать. Наша главная задача какая? Сохранить живую партизанскую силу. Будет это — будет все. Прижмут нас немцы техникой — юшка потечет. Перебьют партизан, так кто народ возглавит? Вернется Красная Армия — с кем будем хозяйство поднимать? Где кадры найдем?

Бондарь стоит на своем:

— Эсэсовцев, раз у них танки, минометы, артиллерия, мы не одолеем. Кишка тонка. Но в лесах — наше царство. Проверено опытом. Теперь взгляни на дело шире. Для чего прислана эсэсовская дивизия? Чтобы уничтожить деревни, людей, забрать скотину, оставить после себя пустыню. Чтоб собака не прокормилась, не то что человек. Теперь давай подойдем с другой стороны. Если это воинская часть, то ей даны оперативные сроки. Валандаться с нами целое лето она не будет. Значит, какой выход? Связать эсэсовцев по рукам и по ногам там, где нам выгодно. Втянем их в бои тут, в Лужинецких лесах. Они ринутся на нас всей массой, а в другое место не попадут. Не хватит ни времени, ни сил. Все села сжечь на успеют. Я это называю активной обороной. Во всех районах сделать именно так...

— Ты говоришь правильно. Только чует моя душа — не все так сделают. Позашиваются в норы, как рыжие мыши. С дробовиками на танки не полезут. Так давай нацеливать остальные бригады хотя бы на то, чтоб людей вывели. Под личную ответственность. В Лельчицы и под Князь-озеро, где Ковпак с Сабуровым стояли, надо специальные группы направить. Из бригад Гаркуши и Михновца. Им ближе.

Хотя совещание было узкое, проведено наспех, но решение принято. Составляют диспозиции, задания для бригад, отрядов. Посылаются новые гонцы.

IV

Между радиограммой из Центра и первыми сведениями связных, которые доложили о прибытии эсэсовских эшелонов на ближайшие станции, проходит три дня, и еще минует два дня, пока каратели сосредоточивают силы, намечают для своих рот, батальонов маршруты. Все это время в лесных, болотных селениях идет суетливая, но активная работа. Подрывные группы на глазах у жителей минируют большаки, грунтовые дороги, подпиливают с двух сторон деревья, делают завалы.