Дама и единорог - Трейси Шевалье

— Мама, — протянула Алиенора с неприкрытой досадой.

Кристина повернулась к ней:

— Он твой муж, девочка. Давно пора свыкнуться с этой мыслью и радоваться своему везению. Вспомни, какой вариант тебя ожидал.

Алиенора кивнула. Кристина улыбнулась мне ласковой улыбкой, и я поблагодарил ее глазами.

Для начала Алиенора дала мне потренироваться на кусочке материи. Работа казалась немудреной, однако стежки у меня ложились вкривь и вкось, и я без конца колол себе пальцы.

— Мама, мы так в жизни не закончим, если я только и буду, что распускать шитье Филиппа и показывать все заново. И своей кровью он нам всю шерсть перепачкает, — рассмеялась Алиенора.

— Наберись терпения, дочка, — сказала Кристина, не поднимая глаз. — Он тебя еще удивит.

Так я промучился целый день, прежде чем стежки у меня выровнялись и Алиенора доверила мне делать кайму, хоть я управлялся с иголкой куда менее проворно, чем она. Поначалу мы все больше молчали, но долгие часы совместной работы подтопили ледок. Мало-помалу мы разговорились — о зимней стуже, о кайме, о маринованных грецких орехах, которые подавали на обед. Обо всяких пустяках.

Только ближе к концу я набрался мужества и задал более важный вопрос. Я окинул взором непомерный живот, покоящийся у нее на коленях, о который можно было облокачиваться как о стол.

— Как назовем ребенка? — спросил я тихо, чтобы другие не слышали.

Алиенора перестала шить, игла застыла в воздухе. Глаза у нее мертвые, попробуй догадайся, что творится в этой голове. Надо улавливать интонации. Я ждал довольно долго. Когда она наконец ответила, голос ее звучал совсем не так печально, как я ожидал.

— Этьен, в честь твоего отца. Или Этьенетта, если будет девочка.

— Спасибо, Алиенора! — улыбнулся я.

Жена только пожала плечами. Но за шитье опять не взялась. Воткнула иголку в шов и повернулась ко мне:

— Можно пощупать твое лицо, чтобы знать, какой у меня муж?

Я нагнулся и приложил ее пальцы к своим щекам. Очень медленно они тронулись по лицу, пощипывая и поглаживая кожу.

— У тебя острый подбородок, совсем как у моей кошки! — воскликнула она.

Она любит свою кошку, часами держит ее на коленях и гладит.

— Точно, — сказал я, — как у твоей кошки.

За неделю до Сретения Жорж окончил хвост льва. За три дня до Сретения дошли до верхнего края сначала Кристина, а затем и Люк. Жорж все еще трудился над клеймом — кроликом, подпирающим мордочку лапой, когда Жорж-младший покончил с собачьим хвостом. Алиенора подсела к отцу и брату, собираясь, как всегда, заняться зазорами, хотя из-за живота с трудом дотягивалась до ковра. Внезапно она схватилась за живот, лицо у нее потемнело. Потом опять вернулась к работе. Несколько минут спустя все повторилось снова, и я догадался, что начались роды.

Она не хотела, чтобы я без ее ведома заводил разговор на эту тему, потому я отвел Кристину в сторону и молча показал ей на дочь.

— Что-то она рановато, по нашим подсчетам, — сказала Кристина.

— Может, ей стоит прилечь?

Кристина помотала головой:

— Успеет еще належаться. Иногда роды длятся сутками. Пусть работает, пока работается, — это отвлекает от боли.

В тот день Алиенора шила много часов. За окном сгустились сумерки, ткачи отправились на боковую, дом затих, а она все шила и шила. Я не спал — с открытыми глазами лежал на топчане и слушал, как она елозит на скамейке. Лишь ближе к рассвету она простонала:

— Филипп, позови маму.

Ее уложили в доме, а Жорж отправился досыпать в мастерскую. Утром Кристина послала Люка за повитухой. Тот вскоре прибежал назад с воплем:

— В городе солдаты Жана Ле Виста! Они были в гильдии на Большой площади и спрашивали про Жоржа.

Жорж и Жорж-младший оторвались от ковра.

— До Сретения еще два дня, — сказал Жорж. Он оглядел руки. — Положим, сегодня мы закончим, но ведь надо еще кайму приделать, а женщинам сейчас не до того.

Он посмотрел в сторону дверей, из-за которых доносились громкие стоны, перерастающие в крик.

— Давайте я помогу, — произнес я тихо, радуясь оказаться хоть чем-то полезным.

Жорж окинул меня взглядом:

— Договорились.

Впервые с тех пор, как сыграли свадьбу, я почувствовал себя важным членом мастерской.

— Не бери в голову, — успокоил Жорж Люка, мявшегося на пороге. — Солдаты подождут. Слушай, сбегай-ка к Жозефу и Тома, пусть зайдут днем — будем отрезать ковер. Женщин нет смысла ждать.

Опять послышались стоны. Жорж и Жорж-младший мигом уткнулись в работу, а Люк унесся на улицу.

Под ее крики мы снимали «Зрение» со станка. Обычно это событие протекает радостно, но крики Алиеноры точно подгоняли нас, заставляли щелкать ножницами как можно быстрее. Только когда ковер был растянут на полу и мы впервые увидели его целиком, я отвлекся от криков.

Жорж бросил взгляд на свой труд и расхохотался. Как будто он сдерживался долгие месяцы и вот наконец задышал полной грудью. Жорж-младший, Люк и Тома похлопывали друг дружку по спине, а Жорж тем временем все смеялся и смеялся, а затем к нему присоединился Жозеф. Они хохотали так громко, что едва не валились с ног, прямо до слез. Это было странно, но невольно я тоже засмеялся. Так или иначе, мы проделали долгий путь.

Алиенора опять закричала, и смех мигом стих. Жорж отер глаза и сказал:

— Мы будем в «Старом псе». Дай знать, если появится дитя — или солдаты, кто раньше.

И после без малого двух лет непрестанного труда lissier, поседевший и сгорбившийся, вышел из мастерской, даже не обернувшись назад. По-моему, его и не тянуло обернуться.

Когда они удалились, я долго рассматривал «Зрение». Дама сидела, а единорог лежал у нее на коленях. Казалось, они любят друг друга. Может, оно и так. Но с равным успехом единорог мог любоваться собственным отражением в зеркале, а совсем даже не дамой. Ее глаза под тяжелыми веками выглядели безжизненными. Губы изогнулись в скорбной улыбке. Вполне может статься, она его даже не видела.

Вот что мне подумалось.

Было лестно, что Жорж доверил мне кайму. Я достал коричневую шерсть, иголку и нитку и принялся аккуратно подрубать кромку, вспоминая, как это делали Алиенора и Кристина. Я устроился под окном, сделал стежок, затем другой. Шил я очень медленно, как будто перебирал волосики спящего ребенка. От стонов Алиеноры во мне что-то переворачивалось, но я скрипел зубами и унимал дрожь в руках.

Я пришил кайму с одной стороны, когда стоны внезапно прекратились. Я отложил шпалеру — просто сидел и ждал. Наверное, следовало бы помолиться, но я был до того перепуган, что даже этого не мог.

Наконец в дверях появилась Кристина, она осторожно держала какой-то предмет, запеленатый в мягкую ткань. Она улыбалась.

— Алиенора? — еле промямлил я.

При виде моего испуганного лица Кристина рассмеялась:

— Не горюй, твоя жена в полном порядке. Все женщины голосят, это совершенно естественно. Но почему ты не спрашиваешь, кто у тебя? В нашем полку ткачей прибавление.

И она показала младенца. У него было сморщенное красное лицо, на голове ни волосинки.

Я откашлялся и протянул руки к Этьену.

— Вы забываете, кто его отец, — сказал я. — Он будет художником.

ЧАСТЬ 5 ПАРИЖ

Третье воскресенье до Великого поста, 1492 год

НИКОЛА НЕВИННЫЙ

Не люблю время перед Великим постом. Зиме, кажется, не видно конца. Холод пронизывает до костей, постоянно коченеют пальцы, хрустят суставы, и надо все время распрямлять плечи, а то вконец замерзнешь. Еда скудная и вдобавок невкусная: мясо только копченое, овощи — засоленные, фрукты — сушеные. Когда еще появятся свежий салат, свежая дичь, слива и клубника.

Работа у меня не шла: от холода коченели пальцы, и я толком не мог держать кисть. И к женщинам не тянуло. Я выжидал. Скорее бы пост, не беда, что придется себя ограничивать. Зато потеплеет и дни начнут удлиняться, хотя с едой по-прежнему будет негусто.

В одно злосчастное утро, когда я дрожал под кучей одеял, сомневаясь, стоит ли вообще вставать, мне передали весточку от Леона-старика. Он назначал встречу в Сен-Жермен-де-Пре. Я уже довольно давно не был в тех краях, все боялся столкнуться с Женевьевой де Нантерр. Что же до ее дочери, то я давно отчаялся и не искал с ней встречи. Приятель, которому я наказал собирать слухи, просачивающиеся из дома на улице Фур (самому мне было туда не сунуться), сообщил, что Клод уехала еще прошлым летом, куда именно — слуги не знают. Беатрис тоже исчезла.

Я потеплее укутался, перебрался через замерзшую Сену по Меняльному мосту и мосту Сен-Мишель и поспешил на юг. Пробежал мимо собора Парижской Богоматери, даже не замедлив шага, — подгонял холод.

В монастыре я первым делом робко заглянул в церковь — думал: а вдруг увижу там Женевьеву де Нантерр на коленях? Но в помещении не было ни души — между мессами ничего не происходило, а сидеть просто так было холодно.