Запретный поцелуй - Сабрина Джеффрис

Но если не считать плаща, мужчина был полностью обнажен с головы до ног. Она никоим образом не могла оставить это без внимания. И если это Эмили Фэрчайлд, ее реакция должна была проявиться достаточно отчетливо.

И в самом деле. Она остолбенела от изумления. У нее отвалилась челюсть, и глаза широко раскрылись. И она покраснела от корней волос до кончиков ногтей, что заставило его испытать глубочайшее удовлетворение. Это точно была Эмили – должна была быть!

После нескольких мгновений ошеломленного молчания девушка промолвила хриплым шепотом:

– Боже мой, он просто великолепен! Великолепен? Блэкмор едва не задохнулся.

– Вас это не шокирует? Она пожала плечами:

– С чего бы это? Я из Шотландии, где мужчины не носят ничего под своими килтами.

Разочарование следовало за разочарованием. Разве Могла бы Эмили с таким небрежным безразличием рассуждать о килтах?

Когда она принялась рассматривать скульптуру, он почувствовал явственный укол ревности.

– Эта часть метопы, кажется, понравилась вам больше, чем прежняя.

– Конечно. Мужская фигура очень хорошо выполнена.

– Значит, его нагота ничуть вас не смущает? – бессмысленно сказал он, не в силах оставить эту тему.

– Конечно, нет. В человеческом теле нет ничего постыдного. Древние греки понимали это, хотя нам явно недостает их мудрости.

Как она может оставаться такой спокойной! Это просто непостижимо! Затем он заметил, что она оперлась рукой о стол, словно ноги отказывались ее держать, и прищурил глаза. Ха! Она просто притворяется, что не шокирована. Так оно и есть! Он решил использовать еще одну уловку.

– Вы хотите сказать: «Наг я вышел из чрева матери моей наг и возвращусь», И это все ставит на свои места.

Затаив дыхание, он ждал ее реакции на фразу из Священного Писания.

– Полагаю, что так. Какого поэта вы процитировали? Не лорда ли Байрона, которым, похоже, все так увлекаются?

Она подумала, что это из Байрона? Эмили Фэрчайлд должна хорошо знать столь известную цитату – пусть даже ему самому потребовалось несколько часов, чтобы отыскать ее в Библии, к которой он прежде не прикасался. Но леди Эмма…

Ее взгляд небрежно скользил по мраморной фигуре, несколько задержавшись на расслабленном мужском органе, и граф едва сдержал стон. Его собственный находился в состоянии наивысшего возбуждения!

Дьявол! Он мог допустить, что она притворялась, будто зрелище обнаженного тела ее нисколько не шокирует, и мог даже поверить, что ей незнакома цитата, которую он привел, – но ни при каком условии Эмили Фэрчайлд не могла бы с таким любопытством рассматривать мужские отличительные признаки.

Должно быть, Йен прав. Девушка именно та, за кого себя выдает – леди Эмма.

Но почему же его так сильно влечет к ней, если это вовсе не его Эмили?!

Потому, что она не имеет себе равных. У нее острый, подобный мужскому, ум и истинно женственное соблазнительное тело. Все женщины, которых он встречал в свете, бледнеют рядом с ней. Она воспламенила его чувства и разожгла порочные желания. И с ней не нужно сдерживать себя, как в случае с Эмили.

Девушка вздохнула, и этот легкий звук всколыхнул страстное желание, сжигавшее его непокорное тело.

– Думаю, нам лучше вернуться. Я не должна заставлять маму волноваться…

– Вы не слишком-то беспокоились о своей матушке на балу у Меррингтона. Как мне помнится, ее желания ничуть вас не интересовали.

Их взгляды встретились, и в ее глазах он прочел испуг и даже большее. Панический ужас! Что случилось с ветреной кокеткой?

Словно угадав его мысли, она лукаво улыбнулась ему.

– Вам не слишком понравится, если мама ворвется сюда во главе музейной охраны, уверяю вас.

– Мне не слишком понравится, если вы уйдете, не подарив мне поцелуй. – С неровно бьющимся сердцем он притянул ее к себе. – Всего один-единственный. Мне пришлось преодолеть множество трудностей, чтобы организовать эту встречу. Неужели вы разочаруете меня, внезапно став жеманной?

Он слегка сжал ее подбородок и провел большим пальцем по влажной нижней губе, ощутив ее лихорадочный вздох. Она хотела его. Она притворялась безразличной, но тоже сгорала от желания. Влечение объединяло их, подобно некой первобытной силе, притягивая друг к другу.

– Вы нечестно играете, – прошептала она, глядя на него широко раскрытыми тревожными глазами.

– Я всегда так делаю, – ответил он и, склонившись, припал к ее губам.

Она попыталась увернуться от поцелуя, но он сжал ей голову ладонями, сбив с нее шляпку, которая свалилась на пол. Затем он завладел ее губами, и она перестала вырываться.

Ее губы были теплыми… податливыми… ароматными, как свежий марципан, только что из печи. Но даже приблизительно не могли утолить невыносимую жажду, сжигавшую его изнутри.

Он целовал ее долго и страстно, как давно изголодавшийся мужчина, никогда не проявлявший такого безрассудства. Она была невестой на выданье, хотя и не девственницей. И она не была Эмили.

Тем не менее он ее целовал. И когда ее тонкие руки робко обхватили его талию, он застонал и увлек ее к верстаку, стоявшему в нескольких шагах в стороне. Он не дал себе времени подумать, не прервал поцелуя. Он просто посадил ее на стол и поместился между ее ног, естественно раскинувшихся под свободными юбками.

Он словно погрузился в транс, оставив все мысли о приличиях и здравом смысле. Он должен был касаться ее повсюду, ласкать ее, гладить ее руки, и ноги, и груди, сводившие его сума.

Она оторвалась от его губ, ошеломленно глядя на него.

– Ч-что вы делаете?!

– Играю с огнем, – пробормотал он и вновь завладел ее губами.

«Огонь», – думала Эмили, когда Джордан гладил своими широкими умелыми ладонями ее бока до талии, затем ниже, по бедрам. Да, огонь… груды и груды угля, вспыхивающие в пламени. Так вот что напоминает это чувство, зарождающееся внутри ее… в ее грудях… в животе… в потайном месте между ног. Его губы и руки высекают искры по всему ее телу, а она, как дура, добровольно отдается на сожжение, позволяет ему сжигать себя.

Не в силах устоять перед желанием прикоснуться к нему в свою очередь, она погрузила пальцы в копну его золотисто-рыжих волос, отливавших темным пламенем в лучах полуденного солнца, струящихся из окон. Его густые волосы были мягкими и податливыми, в отличие от жестких упрямых ладоней, вольно распоряжавшихся ее телом.

«Помоги мне, Господи!» – подумала она, когда одна из его ладоней, скользнув ей под юбку, двинулась вверх по чулку до самой подвязки, разжигая пожар повсюду, куда касались его умелые пальцы. Ни в коем случае нельзя было позволять ему целовать себя! Как она могла пытаться провести его, зная, что он непременно постарается разоблачить ее?