Сборник “История твоей жизни” - Тед Чан

Рот опять кривовато улыбнулся. Стрэттон понял, что допустил оплошность, а собеседник пытается свести его слова к шутке.

– Можно взглянуть на это и так, – признал Рот, – однако есть и другое. Для нас ценность этого эпитета, как и любого иного, заключается не в том умении, которым он наделяет голема, а в экстатическом состоянии, которого способны достичь мы.

– Конечно, конечно. И мои эпитеты вас интересуют тоже в этом смысле?

– Да. И я надеюсь, что вы поделитесь своими эпитетами с нами.

Роберту еще не доводилось слышать о том, чтобы каббалист обращался к кому-либо с просьбой, а Роту явно не доставляла удовольствия пальма первенства. Стрэттон ненадолго задумался, потом спросил:

– Должен ли каббалист сперва получить определенный ранг, чтобы медитировать, пользуясь наиболее могущественными именами?

– Да, обязательно.

– Значит, вы ограничиваете доступность имен?

– О, нет. Извините, что невольно ввел вас в заблуждение. Экстатическое состояние сознания, достигаемое с помощью имени, доступно лишь тем, кто овладел необходимыми приемами медитации. Мы скрываем от посторонних лишь эти приемы. Попытки воспользоваться ими без соответствующей тренировки могут кончиться безумием.

Однако сами имена, даже наиболее могущественные, не имеют для новичка экстатической ценности. Они могут оживлять глину, но не более того.

– И не более того, – согласился Стрэттон, подумав о том, насколько все-таки по-разному люди оценивают одно и то же. – В таком случае, боюсь, я не могу дать вам разрешения воспользоваться моими именами.

Рот угрюмо кивнул, словно ожидал подобного ответа:

– Вы хотите запатентовать их и получать деньги.

Теперь уже Стрэттону пришлось смириться с допущенной собеседником бестактностью.

– Я не стремлюсь к выгоде. Однако я намерен использовать свои умелые автоматы определенным образом, и для этого мне необходимо сохранить полный контроль над патентом. И я не могу поставить свои планы под угрозу, раздавая имена всем желающим. – Разумеется, он поделился ими с номинаторами, работающими под руководством лорда Филдхарста, однако все они были джентльменами, поклявшимися хранить еще более масштабную тайну. В способности же мистиков хранить секреты он был уверен гораздо меньше.

– Могу вас заверить, что мы будем использовать ваши имена исключительно для медитаций.

– Я верю в вашу искренность, но, извините, риск слишком велик. Могу лишь напомнить, что срок действия патента ограничен. И, как только он закончится, вы сможете пользоваться моими именами как угодно.

– Но на это уйдут годы!

– Однако поймите: есть и другие люди, чьи интересы должны быть приняты во внимание.

– Я вижу лишь, что коммерческие соображения становятся препятствием для духовного пробуждения. И я ошибался, ожидая чего-либо иного.

– Вы несправедливы, – возразил Стрэттон.

– Справедливость? – Рот с явным усилием сдерживал гнев. – Это вы, так называемые номинаторы, похитили у нас приемы, предназначенные для почитания Господа, и пользуетесь ими, возвеличивая себя. Да вся ваша промышленность позорит методику йезиры. И я на вашем месте помалкивал бы насчет справедливости!

– Но послушайте…

– Спасибо за беседу.

Рот хлопнул дверью. Стрэттон вздохнул.

***

Глядя в окуляр микроскопа, Стрэттон вращал колесико манипулятора, пока игла не коснулась яйцеклетки. В момент контакта по ее оболочке прошла волна, напоминающая сокращение ноги моллюска после прикосновения, и сфера превратилась в крошечный зародыш. Роберт отвел иглу от стеклянной пластинки, вынул ее из зажима и заменил на новую. Затем поместил пластинку в теплое нутро инкубатора, закрепил под микроскопом новую пластинку с нетронутой человеческой яйцеклеткой и прильнул к окуляру, чтобы повторить процесс наложения имени.

Недавно номинаторы разработали имя, способное индуцировать форму, неотличимую от человеческого зародыша. Однако эти формы не оживали, оставаясь неподвижными и не реагируя на стимуляцию. После дискуссии все пришли к выводу, что имя недостаточно точно описывает внутренние особенности человеческого существа. И теперь Стрэттон и его коллеги усердно компилировали описания человеческой уникальности, пытаясь выделить из них набор эпитетов – достаточно выразительный, чтобы эту уникальность отразить, и одновременно достаточно компактный, чтобы уложиться вместе с физическими эпитетами в имя длиной в семьдесят две буквы.

Роберт поместил в инкубатор последнюю стеклянную пластинку и сделал последнюю запись в лабораторном журнале. На сегодня у него закончились имена, записанные на кончиках игл, а новые зародыши станут пригодны для проверки на оживление лишь через день. И он решил провести остаток вечера в гостиной наверху.

Войдя в обшитую ореховыми панелями комнату, он обнаружил там Филдхарста и Эшборна. Они сидели в кожаных креслах, курили сигары и потягивали бренди.

– А, Стрэттон, – сказал Эшборн. – Присоединяйтесь.

– Обязательно, – отозвался Стрэттон, направляясь к шкафчику с напитками. Он налил себе бренди из хрустального графина и уселся рядом с коллегами.

– Только что из лаборатории, Стрэттон? – поинтересовался Филдхарст.

Стрэттон кивнул:

– Пару минут назад я наложил несколько своих новейших имен. Кажется, мои последние пермутации ведут в правильном направлении.

– Вы не одиноки в своем оптимизме – мы с доктором Эшборном только что говорили о том, насколько увеличились наши шансы на успех с тех пор, как вы взялись за это дело. Похоже, нам все-таки удастся получить эоним намного раньше, чем родится последнее поколение. – Филдхарст пыхнул сигарой и откинулся в кресле, положив голову на прикрывающую спинку салфеточку. – И эта катастрофа в конечном итоге вполне может обернуться благом.

– Благом? Каким образом?

– Неужели вы не понимаете? Как только мы возьмем воспроизводство человечества под свой контроль, то получим средство, с помощью которого предотвратим появление у бедняков таких огромных семей, как сейчас.

Слова Филдхарста поразили Стрэттона, но тот постарался скрыть свои чувства.

– Я над этим не задумывался, – осторожно произнес он. Похоже Эшборн тоже слегка удивился:

– Я и не подозревал, граф, что вы намерены проводить подобную политику.

– Прежде я считал преждевременным упоминать об этом. Как говорится, цыплят по осени считают. Вы должны признать, что здесь кроются огромные возможности. Рассматривая вопрос о том, кто может иметь детей, а кто – нет, правительство сумеет сохранить расовый фонд нашей нации.

– А разве ему что-либо угрожает? – удивился Стрэттон.

– Возможно, вы не обратили внимания на то, что низшие классы воспроизводят потомство гораздо чаще аристократии. Хотя простолюдины и не лишены достоинств, им не хватает чувства долга и интеллекта. А подобное скудоумие плодит самое себя: женщина, родившаяся на дне общества, производит на свет дитя, обреченное на повторение ее судьбы. Если же учесть большую плодовитость низших классов, то наша нация рано или поздно превратится в скопище болванов.

– Значит, низшим классам будет отказано в наложении имен?

– Не совсем, и уж точно не вначале – ведь когда станет известна правда о снижающейся фертильности, отказ низшим классам в доступе к наложению имен будет равнозначен приглашению к бунту. И, разумеется, низшие классы должны играть свою роль в нашем обществе – до тех пор, пока их численность держится под контролем. Как мне представляется, такую политику нужно пустить в ход только через несколько лет, когда люди уже привыкнут к наложению имен как к методу оплодотворения. И именно тогда – возможно, одновременно с переписью населения – мы сможем установить предельное число детей, которое будет дозволено иметь каждой конкретной супружеской паре. А далее прирост и состав населения станет регулировать правительство.

– По-вашему, это и есть наиболее подходящее применение такого имени? – усомнился Эшборн. – Ведь наша цель – выживание человечества как вида, а вовсе не спасение элиты.

– Наоборот, суть здесь чисто научная. Наш долг – обеспечить выживание вида, это верно, но также он заключается и в том, что мы должны гарантировать здоровье человечества, поддерживая должный баланс внутри него. Политика тут совершенно ни при чем. Окажись ситуация противоположной, мы стали бы проводить другую линию и увеличивать численность рабочих.

– А не может ли улучшение условий жизни бедняков со временем привести к рождению у них и улучшенного потомства? – предположил Стрэттон.

– Вы подумали об изменениях, к которым могут привести ваши дешевые двигатели, не так ли? – с улыбкой осведомился Филдхарст, и Стрэттон кивнул. – Как ваши, так и мои предполагаемые реформы могут взаимно усилить друг друга. Регулирование численности низших классов приведет к росту их уровня жизни. Однако не ждите, что простое увеличение экономического комфорта повысит их умственные способности.