Его величество Человек - Рахмат Файзи

—Читайте, пожалуйста, дальше,— торопила мужа дрожащая Мехриниса.

Махкам-ака поправил очки, посмотрел сквозь стекла на притихших детей.

—«Во время очередного боя мы переправлялись через реку. И в воде и на берегу Батыр был рядом со мной. Фашисты напали на нас внезапно, из засады. Бой был коротким, но тяжелым; мы попали в окружение. Вот тогда-то я и потерял Батыра из виду. Пять недель прошло, пока мы вышли из окружения. . Батыра с нами не было. Возможно, он раньше меня оказался у наших. В гибель его я не верю. Очень прошу, пришлите мне адрес Батыра, если он вам известен. С солдатским приветом Виктор Кисляков».— Дочитал письмо Махкам-ака каким-то потухшим голосом.— Остальные потом. Идите поиграйте!— вставая, сказал он детям.

Они почувствовали перемену в настроении родителей и разошлись, с тревогой поглядывая то на отца, то на мать.

Мехриниса стояла совершенно убитая, в лице ни кровинки. Махкам-ака, пытаясь казаться спокойным, заговорил с ней увещевающим тоном, точно с ребенком:

—Возьми себя в руки! Дети видят... Этот солдат, Виктор, он только что вышел из окружения. Откуда ему знать, что с Батыром? Может быть, Батыр давно воюет в другом месте?..

—Наивный вы человек! Они же были вместе! Если Виктор вышел из окружения, а Батыр нет, значит, он...— Мехриниса не решилась произнести страшные слова и закрыла лицо руками.

—На войне чего только не бывает!— тщетно пробовал успокоить жену Махкам-ака.

—Если Батыр сумел выбраться, то почему не пишет?

Махкам-ака не нашелся что ответить. Он глядел на жену и молчал.

—Напишу сегодня же Виктору. А плакать пока подождем,— наконец вымолвил кузнец после долгой паузы.

Глава двадцать вторая

Горькая участь осиротевших детей, их тяжкие мытарства связали семью Махкама-ака и Мубаракхон тесными узами. Услышав речь этой женщины еще при первом посещении детского дома, Махкам-ака проникся к ней большим уважением, а доверительная беседа с Мубаракхон еще больше расположила к ней кузнеца.

—У этой женщины безмерно добрая душа, а сколько выдержки! — восторгался он.

Зная обычное безразличие мужа к чужим женщинам, Мехриниса встревожилась не на шутку и слушала эти похвалы, с трудом сдерживая раздражение.

—На то она и заведующая детдомом, она обязана быть доброй к малышам,— сухо проговорила Мехриниса наконец.

Но Махкам-ака не заметил тона жены.

—Есть разные заведующие. Побывал я и в других детдомах... Знаю, Мубаракхон особая. Она просто рождена, чтобы

воспитывать, пестовать детей.

—Да, уж наверное, чистое золото, раз вам так понравилась!— ядовито усмехнулась Мехриниса.

Но Махкама-ака уже нельзя было остановить.

—Да... А вот спросить, есть ли у нее самой дети, не решился... А как она обходительна с людьми, тактична, внимательна, добра!..

Мехринисе стало вдруг невыносимо обидно это восхищение другой женщиной. Она повернулась и вышла из комнаты. Вскоре, однако, она сама познакомилась с Мубаракхон. Заведующая детским домом и вправду была необыкновенно обаятельна. Мехринисе она понравилась с первого взгляда. Несмотря на загруженность работой, Мубаракхон считала своим долгом навещать семьи, усыновившие сирот. Так она впервые попала в дом кузнеца. А вскоре семья Махкама-ака стала для нее родной. Иногда Мубаракхон заходила к супругам посоветоваться и по своим делам.

Еще студенткой педучилища Мубаракхон начала работать в детском доме. Работе она отдавала всю душу, и дети платили своей воспитательнице самой искренней привязанностью. В махалле до сих пор помнили свадьбу Мубаракхон: весь самодеятельный оркестр детского дома явился на торжество и без устали играл до рассвета.

Теперь у самой Мубаракхон было четверо детей. В самом начале войны ее муж ушел на фронт, и на плечи женщины легли новые заботы. Характер работы тоже изменился: Мубаракхон стала директором специального эвакдетдома. К ней прямо с вокзала привозили эвакуированных ребятишек, уже отсюда их направляли по детдомам и отдавали на воспитание.

Махкам-ака и Мехриниса горячо интересовались работой своей приятельницы. Только услышат: «Еще прибыли дети»,— сразу заволнуются: как разместят детей, как организуют уход за ними, как сделать, чтоб попали они в добрые и верные руки...

Сегодня весть о прибытии нового эшелона с детьми принесла Салима, и после ее ухода Махкам-ака сразу поднялся, со значением глянул на Мехринису. Та без лишних слов накинула на плечи пуховый платок, велела детям не шалить, и супруги заторопились к трамваю.

—А не зайти ли на почту? Она ведь по пути. Справились бы насчет перевода,— предложила Мехриниса.

—Женщина всегда остается женщиной! Я же сказал: по ошибке принесли,— проворчал Махкам-ака, которому не хотелось задерживаться.

—И я тоже говорю: чужой перевод. Пусть скорее начнут выяснять, кому он предназначен,— чуть схитрила Мехриниса, все-таки питая в глубине души слабую надежду на эти полученные неведомо откуда деньги.

Махкам-ака на сей раз ничего не возразил и повернул к почте.

Они прошли полутемным крытым переходом и по узкой кирпичной лестнице поднялись на балахану[59]. Из открытого окна доносился раздраженный женский голос:

—Вы не указали номер полевой почты. Как же, по-вашему, дойдет посылка? А потом нас будете обвинять.

—Ой, доченька, уж не знаю, как это случилось! Родному сыну посылаю...— послышался робкий ответ.

Махкам-ака открыл дверь, и супруги увидели старуху, которая вертела в руках посылку, недоуменно вглядываясь в строчки, написанные химическим карандашом.

—Что же теперь мне делать, доченька? — спросила старушка.

—Сейчас сама номер полевой почты напишу... А вы его знаете? — сердито спросила женщина из-за барьера.

Старушка развязала угол кисейного головного платка и осторожно достала сложенный конверт.

—Вот тут адрес сыночка. Будь добра, доченька...

—Подходите, амаки, с посылкой тут надолго. Говорите, что у вас? — Женщина взглянула на кузнеца.

Махкам-ака достал из кармана извещение о переводе.

—Похоже, что по ошибке нам доставили.

Женщина прочла извещение и бросила на Махкама-ака быстрый, заметно подобревший взгляд.

—Перевод, Махкам-ака, адресован именно вам. Кстати, в свежей почте есть еще один на ваше имя. Паспорт с собой? Заполните оба извещения. Я пока займусь посылкой.

—Спасибо, доченька,— закивала старушка, положила на барьер свой сверток и, повернувшись к Мехринисе, стала восхищаться ее сыном, приславшим сразу два перевода.

—Пусть сопутствует удача вашему джигиту. А кто он, командир, наверное?

—Командир, командир,— машинально сказала Мехриниса, глядя, как Махкам-ака заполняет извещения. Ей было уже совсем невтерпеж, хотелось немедленно узнать, от кого и на сколько второй перевод, но она благоразумно помалкивала.

—Впредь деньги мы будем доставлять вам домой,—

вежливо сказала женщина кузнецу.

Махкам-ака поблагодарил ее и направился к выходу. Мехриниса шла сзади. Идти вдвоем по узкой лестнице было невозможно. Возбужденная Мехриниса тяжело дышала, проклиная эти бесконечные ступеньки.

Наконец супруги вышли на улицу.

—О аллах! — воскликнул Махкам-ака и поднял руки к небу. Лицо у кузнеца было красное, взволнованное, весь

вид выражал крайнее недоумение.

—Что значит «о аллах»? Говорите «слава аллаху»,— улыбнулась Мехриниса.— Мужчина всегда остается мужчиной!

—Не можешь без щипков, а?

—Почему бы и мне не ущипнуть слегка? От кого второй- то перевод? Что на бланках написано?

Махкам-ака достал из кармана бланки.

—Терещенко ничего не пишет, а на втором написано вот что: «Отец, купите детям сладостей. Буду безгранично рад, если примете эти деньги, как от родного сына. Сейчас отдам их почтальону и иду в бой. Младший лейтенант Скворцов...» Представляешь, Скворцов-то этот даже своего адреса не сообщил,— помолчав, огорченно добавил кузнец.

—Пусть будет он жив-здоров! Пошли аллах счастья и этому Терещенко! — Мехринису так тронули поступки незнакомцев, что она с трудом сдерживала слезы.

Супруги шагали по тротуару в глубокой задумчивости. Махкам-ака пытался представить себе людей, приславших деньги. «Кто они? Где находятся в эту минуту? Может быть, именно сейчас они оба сражаются не на жизнь, а на смерть? И ведь подумали о нас, о незнакомых узбеках! Я-то себя считал благородным, я-то готов был низко своей тени поклониться, когда отдал чужому мальчишке ботиночки. А оно вот, истинное благородство! Вот она, настоящая человечность: послать деньги и даже не сообщить обратного адреса!»

Мехриниса размышляла о детях, о домашних заботах и хлопотах. «Как вернусь из детдома,— прикидывала она,— сразу же схожу на базар и куплю чего повкуснее, не думая о расходах. Вот что: приготовлю-ка я детям жирный плов. Пусть наедятся, полакомятся вволю...» Мехриниса чуть не наткнулась на столб, стоявший вплотную к тротуару. Она очнулась от дум, засмеялась, пожурила сама себя: «Не будь безрассудной, Мехри, не транжирь деньги! Разве на свете один только сегодняшний день? Наступит и завтра! Килограмм риса-то уже двести десять рублей стоит! Сумею приготовить плов Асрара — и то будет дело».