Волкодав - Мария Васильевна Семенова

так, – важно кивнул Ригномер. – Ну и что?

– Так не объяснишь ли ты мне, каким образом сумеют, скажем, шесть ваших лаек сообща тянуть сани, если они только и думают, как бы в брюхе друг у дружки пошарить?

Сегван расхохотался до того громко и весело, что было слышно даже сквозь рык кобелей, сцепившихся на Кругу, и возгласы зрителей, стремившихся подбодрить бойцов.

– Это верно, корчмарь! Тебе не откажешь в осведомлённости! Радостно, что даже и этой Богами забытой дыры достигла слава наших ездовых псов. Но когда длиннобородый Храмн создавал здешний уголок мира, Он, верно, успел уже утомиться. Оттого Он не пожелал, чтобы здесь обитали воистину крепкие да грозные люди и звери! Овечьи пастухи Шо-Ситайна называют своих псов волкодавами, но, поверь мне, тутошняя собачня даже издали не видала настоящего волка! Те, которые бегают здесь по степи, это, чтобы хуже не сказать, не волки, а сущая мелюзга! Их сравнивать с Истинным Зверем, вправду заслужившим название волка, – что салаку равнять с зубастой форелью! Понимаешь, о чём я толкую? Те премудрые землепроходцы хоть раз говорили тебе, вельх, про волков с наших северных побережий?.. Чтобы такого одолеть, потребны не корноухие шавки с вашего Круга, но истинные бойцы, усердные и бесстрашные в схватке! Такие, которые родятся только у нас! «Достойные имён» – вот как мы их называем!

Выпалив единым духом столь длинную речь, Бойцовый Петух гордо разгладил густую русую бороду. Он глядел победителем, но Айр-Донн, нимало не смутившись, только пожал плечами. Он сказал:

– Пастухи рубят щенкам уши и хвосты, чтобы не мог схватить враг и не цеплялись мерзкие колючки, раздражающие тело. Но, поверь мне, это никого не делает шавками. И осмелюсь напомнить тебе, господин мой, что в степях Шо-Ситайна водятся не только волки, показавшиеся тебе мелковатыми… Видишь пса, в чьём меху греет ноги Непререкаемый? Его кличка Тхваргхел, сиречь Саблезуб. Ему ещё не исполнилось года, когда к стаду подобралась гиена, охочая до нежных ягнят. Но стадо стерегли чуткие псы, и гиена отправилась дальше, туда, где, как ей показалось, ждала добыча полегче. Она унюхала палатку, а рядом с палаткой… Видишь там, в Кругу, юношу, облечённого достоинством Младшего Судьи? Это самый последний сын Непререкаемого. Тогда он был совсем маленьким мальчиком. И гиена отважилась напасть на него, поскольку щенок, игравший с мальчиком, не показался ей противником, которого стоило бы опасаться. Но Тхваргхел встал у неё на пути! Когда прибежал хозяин и с ним матёрые приотарные псы, он лежал страшно израненный, но не выпускал задушенную гиену. Задушенную! А ему, повторю тебе, тогда ещё годика не исполнилось. И надо ли говорить, что мальчик, которого он защитил, не получил даже царапины… Ну, то есть я совсем не желаю приуменьшить доблесть и достоинство твоих островных псов. Я не знаю и не желаю знать, что за чудовищ рождает ваша скованная льдами земля, но нисколько не сомневаюсь, что уж с гиеной-то «достойные имён» совладали бы без труда. И не только кобели, но даже и суки…

Люди, стоявшие поблизости, позже с удовольствием рассказывали знакомым, что Ригномер испытал пусть кратковременное, зато самое настоящее замешательство. И то верно! Вежливый корчмарь вряд ли богател бы год от года, как это до сих пор у него получалось, если бы не умел должным образом разговаривать с такими вот Ригномерами и ещё с кем похуже. И улыбаться им так, чтобы не дать никаких поводов для обиды. Да при всём том от своего не отходить ни на пядь.

Что же касается гиен, то полосатые шкуры время от времени вывешивали на торгу. Люди, приходившие на торг в сопровождении домашних собак, старались обходить шкуры подальше: даром ли говорят опытные охотники, будто пёс, наступивший на тень гиены, разом лишается и смелости, и чутья! Ростом и весом такая зверюга нимало не уступит матёрому кобелю местных пород, а силой челюстей, пожалуй, и превзойдёт. Заявить этак небрежно, что, мол, некий пёс брал гиен дюжинами, – людей насмешить.

Однако Ригномер не зря звался Бойцовым Петухом. Все знают, каковы эти петухи. Окати водой из ведра – отряхнулся и снова хоть сейчас в бой. Сегван тут же высмотрел у края площадки троих молодых парней и двинулся к ним, бормоча как бы про себя, но достаточно громко, так, чтобы слышал народ:

– Вот наконец-то собаки, которые хоть в хвосте упряжки, но смогли бы бежать.

Псы, привлёкшие его внимание, в самом деле отличались от степных волкодавов не меньше, чем их хозяева – от примелькавшегося глазу тин-виленского люда. На земле растянулись пушистые белые звери, чей вид рождал невольные мысли об ослепительно чистых горных снегах. Они лежали у хозяйских ног, не удерживаемые ни ошейниками, ни поводками, роскошные и неколебимо спокойные, уверенные в себе, друг в друге и в людях, связанных с ними святым правом крови. Люди – трое молодых горцев с Заоблачного кряжа – следили за поединком, ещё длившимся на Кругу, без видимого любопытства. А псы их – так и вовсе со скукой.

– Славные малыши, – подойдя, похвалил собак Ригномер. И обратился к горцам: – Отчего вы, ребята, не выставите их на бой?

Ответил самый младший из троих, казавшийся ещё и самым светлокожим. «Полукровка!» – презрительно определил про себя Ригномер.

– Отец Небо создал утавегу, наказав им быть нашими братьями, – проговорил светлокожий на неплохом нарлакском: эта молвь была в Тин-Вилене наиболее употребительна. – А у нас не принято мужчине посылать брата драться вместо себя, чтобы доблесть одного возмещала недостаток мужества, свойственный другому.

– Я понял, – засмеялся Ригномер. – Вы боитесь, что здешние бойцы попортят вашим собачкам белые шкурки, а матери отстегают вас потом за ущерб?

Это было уже чистой воды злословие, ибо у троих молодых горцев висели на поясах кинжалы с рукоятями, выложенными бирюзой: знак мужества, испытанного в бою. Конечно, мать в своём праве – вольна и ремешком вытянуть детище, будь сын хоть вождём. Но лишь последний дурак станет над этим смеяться, да ещё вслух. А название «утавегу» переводилось на языки окрестных народов как «белые духи, приносящие смерть», и три пса, лениво дремавшие на земле, по виду вполне соответствовали своей славе.

Один из двоих горцев, постарше, сдержанно проворчал нечто неодобрительное, и светлокожий, оглянувшись, перевёл:

– Что касается псов, мой брат советует тебе взять дорогой серебряный кубок и пойти заколачивать им гвозди. А потом с презрением выбросить испорченное сокровище, говоря, что оно никуда не годится против обычного молотка.

Третий, рослый, с цветными шнурками в волосах – знак недавней женитьбы, – неторопливо