Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

— Какой еще жизни? В психушке или в нарколечебнице?

— Речь идет о твоем наследстве.

Мирослава нехотя села рядом с Ильей Ильичем и заставила себя успокоиться.

— Так о чем идет речь? — спросила она.

— Об одной странной иконе, которая долго хранилась в запасниках Третьяковки, — сказал Ильич, протирая очки кухонным полотенцем. — Эту икону получил в подарок твой предок, генерал Виноградов Павел Андреич, от своего распутного брата, который был сослан в Сибирь и пропал без вести. Она не выставлялась никогда, ни в вашей бывшей усадьбе, ни в музее. Историки не смогли установить ее возраст, но икона исключительно древняя и прекрасно сохранилась. Долгое время она находилась в вашей фамильной усадьбе, потом… перешла в государственное хранилище. Когда я работал директором, восстанавливал дом-музей, я старался собрать картины, которые были вывезены оттуда, и нашел икону в хранилище. Конечно, следовало бы вернуть ее в ваше родовое гнездо, но я испугался.

— Почему испугались?

— Ты должна увидеть эту икону, — сказал Ильич. — Я долго хранил ее тайном месте, но, видишь ли, девочка, никто в этом мире не вечен. Когда-нибудь придет час и сокровище пропадет. Осенью, прежде чем лечь в больницу, я позвонил старому знакомому, Валере Карасю, и попросил забрать икону, сохранить ее для тебя. Свяжись с ним. Ты увидишь сама… ты поймешь, почему я не мог оставить эту вещь в Третьяковке, почему не вернул в усадьбу… Сегодня я директор — завтра нет. Никто не знает, какая судьба нас ждет. Та икона не может выставляться для обозрения, но она принадлежит тебе по праву наследства, поскольку ты — последняя из рода.

— Что на иконе, Илья Ильич? Иоанн Креститель? А в руках у него чаша невиданной красоты, озаренная светом небесным? Я эту байку с детства помню наизусть. Еще я знаю как минимум сотню достоверных изображений Греаля на иконах и картинах, которые спокойно висят в музеях.

— Все думают, что это Иоанн Креститель, — сказал академик. — И я так думал, пока мой старый друг художник-реставратор не открыл мне глаза.

— Не поняла, Илья Ильич… — насторожилась графиня.

— И я не понял, пока мы не сделали подчистки… в тайне от всех. В условиях конспирации и строжайших мер предосторожности, чтобы сохранить тайну и все вернуть на места…

— Кто изображен на иконе?

— Мы тоже думали, что Креститель. Так думали все. Так все должны были думать, но под слоем краски, нанесенной на икону в середине девятнадцатого века, открылась пара белоснежных крыльев у Крестителя за спиной. А также надпись… «Аккурус: кто царства божьего искал на земле — тот обрящет…» Все, как ты сказала, Мирочка: Ангел, который любил людей и хотел им помочь, за это был проклят ангельским родом.

— На иконе изображен… не Иоанн? — переспросила Мира, боясь произносить «святые имена» вслух. — Вы уверены, Илья Ильич?

— Никто не назовет тебе истинного имени, никто не укажет адреса. Но ты должна увидеть его глаза. Увидеть, чтобы искать его. Этот Ангел больше ничем не поможет людям, но может статься… Очень может статься, Мирочка, что теперь ему нужна твоя помощь.

Глава 6

У дверей кабинета профессора Боровского дежурили два студента. Третий сдавал зачет, вероятно, не в первый раз, и, судя по всему, не в последний. Товарищи дергались, поглядывали на часы, вероятно, имели планы на вечер. Графиня Виноградова без очереди не лезла. Она использовала время для того, чтоб еще раз подумать, как представить себя профессору, если он не вспомнит, кто она? Как тактично расспросить об ученике и обо всем остальном, чтобы не выглядеть полной нахалкой. Как намекнуть о том, что ей известно о лаборатории, спрятанной в подвале дачи, и не напугать осторожного физика. Мира размышляла, каким образом она может дать понять искателю истины, что она соратник, а не проверка от Госбезопасности.

Пока графиня размышляла, студенты дергались. Сначала они прислушивалась к тому, что происходит за дверью, потом набрались наглости и образовали дверную щель. В щель они смотрели по очереди. Двум оболтусам даже в голову не пришло предложить такую возможность даме, а Мире не хотелось позориться перед человеком, с которым только предстояло познакомиться и подружиться. Со временем щель расползлась от сквозняка и стала такой широкой, что хватило места троим. Графиня увидела часть кабинета и спину профессора, который бродил у стола и разговаривал в нервных тонах. Мира забеспокоилась, что нерадивый студент уже рассердил педагога, что прием экзамена может растянуться и увенчаться скандалом. Дойдет ли очередь до нее? А завтра у профессора плотный график и заседание на ученом совете. А послезавтра защита кандидатских, где он председательствует в комиссии. «Что если поступить в универ?» — решила она про себя и сразу же отказалась от этой мысли, поскольку вспомнила о справке, выданной матушке в том, что ее дочь не является дееспособной и подлежит лечению.

Судя по тону разговора, Натан Валерьянович не слишком жаловал нерадивых студентов. Настроение графини стремительно падало. Она уже решила, что сегодня неудачный день и стоит отложить знакомство до лучших времен, но щель еще больше разъехалась на сквозняке, а профессор так увлекся двоечником, что ничего не заметил. В цель можно было просунуть целую голову.

— Что он делает с вашим другом? — шепотом спросила Мира.

— Ничего. По телефону трындит, — ответили студенты. — Трындит целый час.

Мира растолкала ожидающих и просунула голову в щель. Боровский стоял у стола и смотрел в окно, прижимая к уху телефонную трубку. Несчастный двоечник уже все списал и загрустил. Мир затих. Даже возня в коридоре на миг прекратилась.

— …Как ты себе это представляешь? — воскликнул возмущенный профессор. — Как ты представляешь?.. Отдел закрылся полгода назад. Я могу обратиться только в справочное бюро. Как будто от этого будет толк… Ты знаешь, как она умеет провалиться сквозь землю. Мы должны набраться терпения и ждать! Ждать и надеяться на лучшее! Оттого что мы с тобой будем сходить с ума, дело не сдвинется с мертвой точки… Конечно, я пытался с ним говорить. А как же? Мне он ответил то же самое что тебе… — профессор ненадолго умолк. Дверь скрипнула. Где-то на этаже хлопнуло окно. Занятия кончались, толпа студентов шумно спускалась по лестнице. — Я тебе запрещаю!!! — кричал профессор в телефонную трубку. — Конечно, ты не достанешь билетов под рождество, и я ничем не смогу помочь. Сиди на месте и жди звонка! Как только я узнаю, где она… — Боровский обернулся на скрип и замер, увидев три любопытные рожи. Прострация продолжалась недолго. Натан Валерьянович поправил очки, чтобы быть уверенным наверняка… Еще раз пригляделся к рожам и еще раз поправил очки. — Где она… Вот же она, где… — сказал он кому-то на том конце связи. — Вот же она, где… Мирослава! — воскликнул профессор. — Немедленно иди сюда и объяснись с этим нервным американцем, потому что он меня замучил! Оскар! Передаю ей трубку! — с гордостью сообщил профессор, и дверь захлопнулась. Испуганный Натан Валерьянович в тот же миг ее распахнул и вздохнул с облегчением. — Слава Богу, Мирослава, что ты вернулась! — сказал он и вручил трубку графине. — Теперь не вздумай удрать раньше, чем я закончу работу! Поняла меня? Не вздумай!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});